Но на этом розыск не закончился. Алексея привозят в Петербург, где он продолжает находиться под домашним арестом. В середине апреля туда же из-за границы привозят и беременную Ефросинью, что дает новый толчок следствию. Уж неизвестно, какие методы допроса к ней были применены, но она якобы дала показания о том, что царевич в своих письмах императору неоднократно жаловался на отца, что посылал русским архиереям прелестные письма, что он радовался плохим вестям из России, надеясь на свое скорое воцарение. Говорил, что, став царем, он прекратит войну, ликвидирует флот, сократит армию, поменяет правительство, будет жить в Москве, а Петербург сравняет с другими провинциальными городами. Другими словами, пустит по ветру все, что так дорого его отцу.

Для полной государственной измены не хватало лишь информации, что царевич для достижения своих целей призывал на помощь иностранных государей, но и этого было достаточно, чтобы Петр утвердился в мысли, что в живых Алексея оставлять нельзя. Он его враг и враг делу всей его жизни. Однако он не хочет сам принимать роковое решение. Следует обращение к духовенству и членам особой комиссии, составленной из светских лиц, с одним вопросом: «Какого наказания заслуживает царевич?» Духовенство ответило уклончиво, хотя и призывало к отпущению грехов и помилованию, светские же чины (127 человек), обязанные Петру своей карьерой и положением в обществе, единогласно проголосовали за смертную казнь.

Но сколько смертных приговоров отменялось в самый последний момент? Да и не было в истории Руси такого примера, чтобы казнить царского сына или сына великого князя. Кроме того, были, видимо, опасения и в самой процедуре публичной смертной казни члена царской семьи и наследника престола. Как среагируют чернь и духовенство, какой резонанс будет в Европе? Выход был найден в «жестокой болезни, которая вначале была подобна апоплексической». Какой же смертью на самом деле умер Алексей Петрович 26 июня 1718 года – остается только догадываться. Одно было бесспорно и очевидно: царь торжествовал, торжествовал несколько дней кряду, празднуя то годовщину Полтавской битвы, то свои именины, то спуск нового корабля.

За смертью царевича все забыли о Ефросинье, а ведь она была беременной. Разрешилась ли она от бремени, когда и кем? Какую судьбу пришлось испытать ей и ее чаду? Полное неведение. Нигде и никогда об ее судьбе – ни строчки, ни слова. Она просто исчезла. Была – и нет ее.

А Петра Первого ожидали новые испытания, новые потери. Менее чем через год после смерти или убийства Алексея Петровича умирает его второй, и последний, сын, теперь уже от Екатерины Алексеевны, – Петр Петрович.

Наследником по мужской линии, как и положено по древнему лествичному праву, становится внук Петра, сын «непотребного» Алексея – четырехлетний Петр Алексеевич. Такая диспозиция не устраивала, во-первых, самого Петра Алексеевича-старшего, опасавшегося за судьбу своих побед и реформ по той простой причине, что на стороне его внука были абсолютно все противники его внутренней и внешней политики, а следовательно, и ее потенциальные могильщики; а во-вторых, всех «птенцов гнезда Петрова», панически боявшихся прихода к власти сына Алексея Петровича, к смерти которого они все были причастны. По молодости лет наследника и относительно благополучного, не вызывающего опасения состояния здоровья правящего монарха вопрос о престолонаследии до поры до времени не будировался, но и не снимался с повестки дня.

Было еще одно обстоятельство, удерживающее Петра от скоротечных решений в этом вопросе. Читатель помнит, как несколько выше мы упоминали, что при решении судьбы царевича Алексея русское духовенство призывало царя к милосердию и прощению грехов. Такая позиция в те времена если не приравнивалась к бунту, то заставляла царя задуматься: «Если они позволяют себе такое при моей жизни, то что они могут позволить себе в случае моей внезапной смерти? Избрать патриарха? Восстановить двоевластие? Избрать угодного им царя и порушить все мои свершения? Так нет же! Не бывать этому!» И вот в изощренном уме Феофана Прокоповича, когда-то примеченного в Киеве Петром Первым по его хвалебной речи в честь Полтавской победы, выписанного в Великороссию и вознесенного на псковскую архиепископию, зреют статьи «Духовного регламента». Главное – нейтрализовать церковные власти, избежать их противостояния властям светским, не допустить новой «никонианы», которая временами просматривалась в поведении Стефана Яворского, исполнявшего более двадцати лет должность блюстителя патриаршего престола. И аргументы для этого нашлись: здесь и соборность, и объективность, и беспристрастность, и демократичность, и скорость разрешения вопросов. По-иезуитски красивые словосочетания легли в обоснование решения о ликвидации патриаршества и учреждении Духовной коллегии, или Святейшего правительствующего синода, в 1721 году. Так Петр Первый, отстраняя духовенство от участия в выборе непосредственно его наследника, на триста лет вперед обрек церковь быть послушной исполнительницей воли царствующих особ Российской империи.

Следует напомнить читателю, что после смерти Алексея Петровича мысли Петра были вновь заняты шведскими делами. После гибели Карла XII переговоры с его преемницей на троне шли крайне тяжело. России пришлось вновь прибегать к военным действиям, пока Элеонора и стоящая за ней аристократия не согласились продолжить обсуждение условий прекращения 21-летней войны.

Долгожданный Ништадтский мир 30 августа 1721 года венчал многолетние труды: Россия – морская держава, владелица Петербурга, Риги, Ревеля, полноправная участница большой европейской политики, а Петр – он и Великий, и отец нации, и император. Что еще нужно человеку в этой жизни? Оказывается, что-то еще нужно, в первую очередь уверенность, что труды, приведшие к таким результатам, были потрачены не зря, что свершенное не просто сохранится, а и преумножится, что память потомков будет светлой и благодарной.

Еще не завершились торжества по случаю победы над шведами, а Петр с присущим ему упорством делает очередной шаг к абсолютной власти, в том числе и в вопросах престолонаследия. Следуя уже однажды высказанной мысли: «Лучше будь чужой добрый, нежели свой непотребный», – он своим именным уставом отменяет не только право первородства, но и право кровного наследования престола. Этим самым он уравнивает права родного внука – единственного наследника по мужской линии – с любым «человеком с улицы»: которому «правительствующий государь захочет – тому и определит наследство». Кто же у него был на примете? Дочери? Нет, и этому утверждению есть доказательство. Соглашаясь на брак своей старшей дочери Анны Петровны с герцогом Голштинским, Петр потребовал от них отказаться за себя и за свое будущее потомство от всех притязаний на русский престол.

Три года все были в неведении насчет преемника, и вдруг все встало на свои места. В мае 1724 года Петр торжественно коронует на царство свою вторую жену – Марту Скавронскую, в православии Екатерину Алексеевну. Кто бы мог ожидать, что бывшую домработницу протестантского священника, прошедшую в русском плену «огонь и воду», ждут еще и «медные трубы»! Вот так выбор!

Но как же ему не везло, первому российскому императору! Не прошло и полугода после коронации «любезнейшей супруги государыни императрицы», как она была то ли заподозрена, то ли уличена в супружеской измене, и с кем? С Вилимом Монсом, братом известной Анны Монс. Горькая ирония судьбы. Несчастного ждала участь майора Глебова. Ему отрубили голову и воткнули на кол для всеобщего обозрения. Мера наказания изменщице неизвестна, но, думаю, не символическая.

По русской практике, беда не приходит одна. Вслед за Екатериной провинился и светлейший князь: Александр Данилович Меншиков за свое неисправимое казнокрадство был отстранен с президентского поста в Военной коллегии и впал в немилость. И, нужно сказать, было за что. Получая на содержание армии полное денежное довольствие, он умудрился не выплатить деньги солдатам и офицерам за семнадцать месяцев. Легко отделался.