— Зачем же уходить? — удивился Гостемил. — Посиди еще, время раннее.

Поддерживаемый под руку чудью, Хелье вошел в столовую.

— Ранен? — спросил Гостемил.

— Царапина, ничего страшного, — Хелье пожал плечами. — О! Хорошо здесь, тепло. У меня в спальне холод жуткий. Печь старая, надо бы переложить… Ах ты, забыл совсем! Орвокки, будь другом, сбегай в спальню, там калита на ховлебенке лежит, принеси.

Орвокки кивнула, широко открывая глаза, и пошла обратно. Хелье опустился на скаммель, прижимая ладонь к ребрам, и поморщился. Завал, возле которого присел Хелье, придвинул ближе к себе плошки, из которых беспорядочно ел, и покосился на новоприбывшего. Гостемил засмеялся.

— Не бойся, не отберут, — сказал он.

— Да, так все говорят, — возразил Завал. — А как зазеваешься, так и нет уже, схвитили все.

Гостемил, Хелье, и Ширин засмеялись.

— Илларион заходил, и сказал, что еще зайдет, — сообщила Гостемилу Ширин.

— Наверное ты ему нравишься, — предположил Гостемил.

Ширин сделала скептическое лицо.

— Не обращай внимания, — посоветовал ей Хелье. — Такой уж у тебя отец. Лишь бы ляпнуть что-нибудь.

Вскоре вернулась Орвокки с калитой, отдала Хелье, села рядом с ним и опустила глаза.

— Орвокки, — обратился к ней Гостемил, — тебе не холодно? Что-то ты одета легко. А может, меня просто знобит, не знаю.

Орвокки уставилась на него круглыми глазами.

— Чего ты все время таращишься? — спросил ее Завал недовольным тоном. — Есть человеку мешаешь.

Она уставилась на Завала.

— Не обращай внимания, — сказал ему Гостемил. — Это город так на людей неподготовленных действует.

— Это точно, — согласился с ним Хелье. — Вполне балаганный город. Все новые ужасно удивляются и глаза таращат. Я помню этот взгляд — у меня такой же был, когда я впервые Киев увидел. А сейчас я стал, как все жители, обыкновенный киевлянин. Из того же балагана. Поэтому не таращусь.

— Я тоже не таращусь, — сказала Ширин.

— Таращишься, — возразил ей Завал.

— С чего ты взял?

— Да уж, таращишься, — поддержал его Гостемил.

Ширин перевела взгляд на Хелье, и он кивнул. Она снова посмотрела на Гостемила, и до нее дошло, что эти двое ее разыгрывают.

— Да ну вас, — сказала она.

Гостемил и Хелье засмеялись.

— Не отодвигайся, — сказал маленький Завал большой Ширин. — Сиди рядом. Так теплее.

Теперь засмеялась Ширин.

Хелье вытащил из калиты свиток, развернул его, и пробежал глазами — грамота, которую он обнаружил у Насиба за пазухой. Грамота эта была ему знакома. «Предъявителю выдать любые повозки и столько лошадей, сколько он потребует. Добронега». Найди эту грамоту стража детинца, Ярослав заподозрил бы… что-нибудь… Хлопоты и заботы Марии — не мое дело теперь, что мне до ее забот. И все-таки — так оно спокойнее как-то. Он скрутил свиток и передал его Ширин.

— Ты ближе к печи. Будь добра, кинь это в огонь.

— А что это?

— Дочь моя, праздное любопытство в нашем роду не принято, — наставительно заметил Гостемил.

— Не читай мне нравоучения при всех, — возмутилась Ширин.

— Да, не читай, — подтвердил Завал, запихивая в рот кусок ветчины.

Все засмеялись. Ширин поднялась, бросила свиток в печь, и снова села рядом с Завалом. И погладила его по голове.

Может, я все еще сплю, подумал Гостемил. Нет, вроде бы не сплю. Ага, вот и Астрар. Надутая и злая. Но, кажется, собралась подавать на стол. А ведь действительно жрать хочется — сил нет.

Вскоре к полуденному хвесту в доме Хелье присоединился Илларион.

ЭПИЛОГ. СНОВА ВЕСНА

Польские события, возле основных участников которых он терся два месяца, прошли мимо сознания Нестора. Прирожденный хронист, Нестор концентрировался только на том, над чем в данный момент работал, и на любовных связях. В Киев он прибыл в мае, как раз успев к свадьбе Харальда и Элисабет, на которую его не пустили — а жаль. Диадема в волосах Элисабет выглядела очень эффектно. Нестор обиделся и направился в отчий дом, и нашел в доме двух беременных женщин. Нашел бы и трех, но накануне Астрар выставлена была Гостемилом за очередной скандал и драку с Ширин (Гостемилу пришлось их разнимать из страха, что дочь нечаянно убьет любовницу) и уехала к матери в Житомир. Орвокки, на пятом месяце беременности, освоившаяся в доме Хелье и ладившая со всеми, не поладила с Нестором. Вернее, сам Нестор не поладил с ней. И в тот же вечер сказал сквозь зубы радующемуся честной компании Хелье,

— Мог бы и поумнее найти.

За что тут же и получил оплеуху, и еще одну за то, что пригрозил уйти и не вернуться. Тогда он отправился спать. Наутро, взбодрившись, приготовив самому себе завтрак, Нестор оделся в свою старую киевскую одежду, давно вышедшую из моды, привязал к гашнику дорожную калиту с письменами, и снова направился в детинец. Встретивший его Жискар велел подождать в приемной, располагавшейся в обновленной деревянной части терема. Нестор сидел на ховлебенке и смотрел раздраженно в потолок. В конце концов слуга пригласил его в занималовку.

— Здравствуй, Нестор, — сказал ему Ярослав.

— Здравствуй, князь. Ты мне должен триста гривен.

Прозвучала фраза так неожиданно, что Ярослав засмеялся.

— Что должен, отдам, — сказал он. — А все-таки скажи — как это я тебе задолжал?

— Летопись Торбьорна можешь выкинуть, вот я тебе привез… — Он бесцеремонно начал выкладывать на стол свиток за свитком.

— А! Помню, — Ярослав взял в руки один из свитков. — Стало быть, закончил?

— Как же закончил? Это ведь летопись. Летописи никогда не заканчиваются. Но дописал до правления Крестителя, как и обещал.

Ярослав развернул свиток и быстро пробежал глазами вольное несторово изложение библейских событий, о том, как Сим получил восток, а Иахвету досталась зачем-то Армения с горами и козами. Во втором свитке содержалась географически грустная история о том, как Апостол Андрей, намереваясь попасть в Рим, следовал на север вдоль Днепра, то есть в более или менее противоположном направлении. На содержание третьего свитка повлиял личный опыт Нестора — будучи в Париже, он подружился как-то с перевозчиком, оказавшимся добрее и сговорчивее киевских перевозчиков. О Константинополе перевозчик никогда не слышал, из чего Нестор сделал вывод, что основатель Киева перевозчиком быть не мог, иначе «не ходил бы к Константинополю», ибо, чтобы ходить к Константинополю, надобно знать, где это. Ярослав взял наугад еще один свиток и на этот раз заинтересовался всерьез.

«Сказали руси чудь, словене, кривичи и весь, Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами».

— Порядка нет? Порядка… О!

Он вспомнил популярные среди молодежи «порядок» и «порядка нет» — Элисабет и Анька постоянно употребляют, иногда даже вместо «да» и «нет». И подумал — а что? Сойдет. Сленг забудется. Порядок останется. На бумаге, во всяком случае.

— Сядь, Нестор.

Пассажи, затрагивающие биографию Владимира, Ярослав читал с особым интересом. Повествовательный стиль этих пассажей слегка отличался от остальной писанины. Закончив, Ярослав посмотрел на Нестора.

— Где это ты про Владимира столько накопал? В болонской библиотеке?

Нестор покраснел, помялся, и сказал:

— Продиктовали мне. Частично.

— Кто?!

— Нашелся один знающий старикан, из тех времен. Все помнит. Не все правильно, поправлять многое пришлось, но, в общем, занятный рассказ вышел.

— Что за старикан?

— В этом… хмм… неподалеку от Веденца… Эквило, кажется.

Ярослав задумался. Провидение? Наверное. Даже если…

— А как ты туда попал?

Нестор снова помялся и сказал:

— Привезли меня туда. По его просьбе.

Ярослав помолчал немного, а затем спросил напрямик:

— Старикана случайно не Базилио зовут ли?

— Точно, Базилио, — удивился Нестор. — А откуда, князь, тебе это известно?

Вот кто на самом деле великий человек — Александр, подумал Ярослав. Вот кому нужно хвалы петь, о ком пряди сочинять. Вот это человек. Никакого шуму, суеты, свердомахания, заносчивости — скромный, скрывается, а дело делает как никто другой. Не то что Гостемил.