"Я иду на этот шаг, понимая, что это конец -- ведь раскрыться они никак не могут. Но больше я так не могу".

В течение следующих дней Гелий отдает последние распоряжение -- все устно, писать он уже не может. Среди них: после смерти пригласить на вскрытие одного из друзей, врача-патологоанатома.

28 декабря 1978 года Гелий Снегирев скончался. Работники КГБ сообщили жене Гелия о его смерти после того, как вскрытие было закончено.

Официальный диагноз: рак предстательной железы с метастазами во всех частях тела.

По требованию КГБ похороны состоялись на следующий же день. В обход всех правил, принятых в киевской погребальной службе, тело было в тот же день кремировано и захоронено. Во время процедуры похорон крематорий охранялся работниками КГБ.

"Фактов, которыми мы располагаем, безусловно, недостаточно... Но теплится в нас все же надежда, что рано или поздно и эта тайна станет известна миру, извлекутся из сейфов КГБ доказательства, свидетельствующие о еще одном подлом преступлении зловещей державы, а имя Гелия Снегирева займет свое место в нескончаемом ряду других мучеников правды, раздавленных тоталитарной машиной.

Друзья Гелия. "

Перечитывая предсмертную рукопись Г. И. Снегирева направленно -- как историю его болезни, я неотвратимо пришел к подозрению: врачи специальной медицинской бригады, приданной группе офицеров госбезопасности, умных, инициативных контрразведчиков, которым было поручено сломать диссидента -впрыснули "кубик" суспензии, добытой из раковой опухоли -- в межпозвонковый зазор ("Шприц!.. Январь... Японский укол!") и потом, в процессе застопорившегося следствия, наблюдали, как проявит себя их "союзник", прораставший в соединительные ткани позвоночника и одновременно -- активно метестазировавший...

Но после долгих раздумий над рукописью, главный ее смысл (по крайней мере -- для меня) открылся не в уликах и не в доказательствах "медицинских методов" работы ГБ, а в том, что даже страшная судьба Гелия Снегирева не остановила людей, которые решились выполнить последнюю его просьбу: дописать эпилог к оборвавшейся исповеди... Ведь эти, не известные нам люди, как никто другой, понимали, что совершают шаг в пропасть, что их будут искать и найдут... 14.

Однажды, когда я начитывал в студии записи очередной выпуск своей -списанной из советских журналов -- программы, за стеклянной перегородкой возник "один влиятельный американец". Дождавшись паузы, он сказал в микрофон:

-- Когда закончите, зайдите, пожалуйста, ко мне. "Интересно, как у них обставляются подобные сцены? -- подумал я. --'По-американски: лимиты, дескать, исчерпаны, денег на вашу программу больше нет, или по-русски: "Как вы могли дойти до того, чтоб списывать из московских изданий, сукин вы сын?!.."

В просторном кабинете, в котором до сих пор мне ни разу не довелось побывать, находились "профессор новостей" Кукин и мой редактор. Когда я вошел, разговор оборвался...

-- Вашу передачу прослушивали и обсуждали мюнхенские рецензенты, -сказал американский босс.

-- Это наша высшая, так сказать, инстанция, -- поспешил пояснить Кукин.

-- Вот, почитайте сами, -- сказал редактор, протягивая мне полосу телетайпной, с перфорацией по краю, бумаги. Буквы прыгали перед глазами, я с трудом разобрал:

"Глубокое понимание темы... Лояльный по отношению к советскому слушателю тон. Рекомендуется к повторной трансляции. Рассмотрите возможность удлинения программы до 18,5 минут..."

Трое добропорядочных господ в ладно сшитых пиджаках благосклонно кивали головами, как бы приглашая меня в свое приятное общество, а я чувствовал, что мое лицо идет пятнами, будто они отхлестали меня по щекам... Противным, срывающимся голосом я сказал:

-- Я на Западе сравнительно недавно и не знаю, как у вас принято... Посоветуйте мне: если я не согласен с тем, что вы принуждаете меня делать, куда мне на вас жаловаться?..

Я не видел реакции на их лицах, потому что глядел в пол...

-- Если сотрудник не согласен с политикой учреждения, в котором служит, -- натужно, с фальшивинкой! -- произнес невозмутимый джентльмен-редактор, -то он подает в отставку...

Выражение это "подать в отставку" как-то не вязалось ни с потрепанной моей фигурой, ни с мизерным моим заработком, ни с моим социальным статусом. Ведь я и сам уже не мог разобраться, кем же я, в конце концов, стал: комментатором "Свободы", автором еженедельного радиообозрения, который вынужден подрабатывать в желтом кэбе, -- или же я таксист, который подрабатывает на эмигрантском радио?

-- Спасибо! -- сказал я своим старшим коллегам: -- Мне надо подумать над тем, что вы мне сейчас объяснили.

Я совсем не представлял себе, как жить дальше; но твердо знал, что теперь, на исходе пятого года пребывания в Америке, -- мне придется еще раз сломать свою жизнь и еще раз начать ее заново...

Глава двадцатая. БИЗНЕС ДЛЯ ДУРАКОВ

1.

-- Поднимите правую руку! -- сказал судья Ванг. Сакраментальная торжественность наполнила паузу.

-- Поклянитесь, что будете говорить правду. Только правду. Ничего, кроме правды...

Но об этом: как мы получали американское гражданство, я расскажу позднее, а сейчас -- пора выполнять обещание. Книжка начинающего автора -не предвыборная речь; в том-то и особенность первой книжки, что на каждой ее странице, буквально на каждой, ты, читатель, выбираешь меня в писатели: обману, и -- захлопнешь...

Обещал же я, помнится, еще в самом начале, что каждый, кто ни возьмет в руки этот томик в желтой обложке, тому и откроется, как в паутине жизненных путей-перекрестков отыскать ту заветную стежку, что ведет к кисельным берегам при молочных реках: к беспечному достатку для любого и каждого и даже для тех, кому осточертело ходить на службу, но тем не менее хочется -вкусно пожить!..

Что ж, слово -- не воробей, придется рассказать про стежку...

Но ведь это не все! Сгоряча сболтнул я, кажется, что маршрут мой каким-то образом может обминуть годы бессонных трудов и годы иссушающего душу скопидомства: подвижнические хлеб и воду, пятый, без лифта, этаж...

Ну, раз уж сболтнул, ничего теперь не поделаешь. Значит, именно так и придется аккуратненьким пунктиром и вычертить; в конце концов не Бог весть, какой секрет. А поскольку кое-кто из читающей публики, вероятно, поинтересуется, могут ли вступить на этот путь, ведущий к сказочной жизни те, у кого с изначальным капиталом туговато, ну, совсем ничего нету, отвечаю сразу же: могут -- все!..