Институт окружен толстым слоем информационной ваты, за два года Сашка отлично в этом убедилась. Защитное покрытие глубокого быта, осязаемой провинциальной обыкновенности. Случайный свидетель ничего не заметит. Вот Костина мама приезжала на свадьбу, и не увидела ничего необычного. Однокурсники, лекции, сессии. Любовь, свадьба. Трудно выбить комнату у коменданта. Полосатые матрацы в общаге. Студенческая столовая...
Такая же информационная пустота постепенно, сгущаясь с каждым годом, обволакивала каждого, кто попадал сюда надолго. Просто, обыкновенно, провинциально: «Учится в Торпе». И никому нет до него дела. Разве мало на свете чьих-то знакомых и родственников, которые есть – но их нет? Которые годами не пишут и не звонят, и это никого не трогает, ведь они есть – где-то там...
Сашка прерывисто вздохнула. Мама приехала – это нетипично; никто не ждал такого поворота событий. Страшного-то, конечно, нет ничего...
Но мама должна сегодня же вечером вернуться домой!
Шло время. Костя сидел в четырнадцатой аудитории у Стерха. Хоть бы у него нормально прошло занятие... первое занятие в году. Он сорвался, не спрашивая ни о чем, просто сорвался и побежал – чтобы подстраховать Сашку.
А мама?
Сашка сжала в ладони розовый футляр телефона. Из круглого окна была видна улица; если бы мама вздумала тайком выйти из Сашкиного жилища и явиться с инспекцией в институт – Сашка увидела бы.
За минуту до своего – бывшего Костиного – времени она спустилась к двери в аудиторию. Вышел Костя; Сашка впилась взглядом в его лицо, пытаясь определить: нормально? Хорошо? Обошлось?!
Костя улыбался:
– О-кей.
– Спасибо, – горячо прошептала Сашка и, придерживая на груди футляр с телефоном, вошла в аудиторию:
– Добрый день, Николай Валерьевич, извините, что я переставила время, это я виновата, тут такое дело...
– Тихо, тихо, Сашенька, зачем столько темперамента... Ничего страшного, мы хорошо позанимались с Костей. Больше так не делайте... Что случилось?
Сашка села за стол. Сплела пальцы:
– Мама приехала в Торпу.
Стрех поднял брови. Треугольное лицо его оставалось невозмутимым, но Сашка сразу почувствовала, что новость произвела на него куда большее впечатление, чем даже Сашка рассчитывала.
– Она сегодня уедет, – сказала очень быстро. – Я ее провожу.
– А... почему, вы не знаете?
– Мы поругались летом, перед моим отъездом. Она... ну, я ее переубедила, кажется, но она очень хотела, чтобы я бросила... перевелась, – Сашка опустила глаза.
– А зачем конкретно она приехала? Не говорила?
– Хочет удостовериться, что меня не втянули в тоталитарную секту, – после паузы призналась Сашка.
– Это странно, – задумчиво сказал Стерх. – У вас очень близкие отношения?
– Да. То есть нет. То есть... У нас всякие отношения... были. Она вышла замуж, родила ребенка...
– Знаю, знаю... Сашенька, не надо беспокоиться и не надо ее обижать. Можете познакомить ее с Олегом Борисовичем, со мной... С другими преподавателями... Пусть пройдется по институту... Но чем скорее она вернется домой, тем лучше будет для нее и для вас.
– Ага, – сказала Сашка. – Николай Валерьевич... У меня к вам еще один вопрос.
– Да?
– Что такое глагол в сослагательном наклонении?
– Вы имеете в виду юношу по имени Егор Дорофеев?
Сашка выпрямилась:
– Да.
Стерх, раздумывая, коснулся острого подбородка:
– Довольно редкая специализация... Все глаголы исключительно ценны, но сослагательное наклонение имеет свою специфику. В Речи это проектные конструкции, открывающие веер возможностей... Вы, насколько я понимаю, расстались с Егором?
Сашка нахмурилась:
– Это важно?
Стерх потянулся, разминая сложенные крылья:
– Считаете, это не мое дело? Как скажете. Давайте-ка вспомним пошаговые внутренние трансформации...
– Да, мы расстались, – сказала Сашка сквозь зубы. – И больше нас ничто не связывает.
– Вы нервничаете, – Стерх вздохнул. – Вас беспокоит ситуация с мамой... Ладно, давайте договорим. Глаголы в сослагательном наклонении очень уязвимы. Эта их неопределенность... Иногда – на пути формирования – такой человек, особенно молодой, может стать тенью другого глагола. Глагола в повелительном наклонении. Повелитель оставляет отпечатки, сослагатель принимает их. Как штамп и сургуч, как форма и воск, как две цепочки ДНК... Таким образом, сослагатель живет и поступает так, как этого хотел бы, сознательно или бессознательно, повелитель.
Сашка разинула рот.
– Я сказал «это возможно», я не сказал «так бывает обязательно». Но факт налицо: мальчик полюбил вас, когда вам это было нужно, и бросил, когда это понадобилось вам.
– Я не хотела , чтобы он меня бросил! Наоборот – мне было важно, чтобы он был со мной! Потому что в тот момент...
– Прекрасно понимаю. Вы не хотели. Но вам надо было, что бы он вас бросил. Вам было необходимо остаться в одиночестве.
Сашка долго молчала. И Стерх молчал, не торопил ее, просматривал журнал, потирал подбородок.
Еще год назад Сашка, возможно, сломалась бы от такой новости. Постаралась не поверить. Впала в отчаяние.
Теперь она поймала себя на поразительном спокойствии. Как будто все, о чем говорил Стерх, она знала заранее или предчувствовала.
– Николай Валерьевич... вы уверены, что я влияла на Егора?
– Не уверен, – Стерх посмотрел ей прямо в глаза. – Но исключить такой возможности не могу.
– Это... как-то скажется на его судьбе?
– Он давно вышел из-под вашего влияния. Я говорил с их преподавателем введения в практику, она со мной советовалась... Это талантливый, но очень сложный студент. К сожалению, не слишком прилежный. Ему нужно больше учиться, он многое пропустил на первом курсе.
– Он будет учиться, – твердо сказала Сашка. – Я с ним поговорю.
Мама сидела за столом – вполоборота к окну, на том самом месте, где любила проводить время Сашка. Ее лицо картонным силуэтом выделялось на фоне розоватого закатного света.
Сашка остановилась. Ей на секунду показалось, что мама – восковая скульптура из музея, замершая перед окном. Что у нее даже глаза не блестят.
– Ма?