– Есть.

– Бочкова Анна.

– Есть.

Назвав фамилию и услышав ответ, Портнов делал крохотную паузу. Иногда ему хватало секунды, чтобы одарить студента многозначительным взглядом. Иногда взгляд затягивался на три, даже не четыре секунды.

– Бирюков Дмитрий.

– Здесь.

Где-то в актовом зале слушали «Гаудеамус» перепуганные первокурсники. Общежитие, заново заселенное, пахло краской и свежей штукатуркой.

– Ковтун Игорь.

– Есть.

– Коженников Константин.

– Есть.

Костя сидел рядом с женой. Гладко выбритый, аскетически тощий, немного сутулый. У Сашки екнуло сердце, когда он вошел в аудиторию; они поздоровались, будто расстались вчера, и больше не сказали друг другу ни слова.

– Коротков Андрей.

– Есть.

– Мясковский Денис.

– Здесь! – Денис улыбался. Эйфория, охватившая его после сданного Стерху зачета, положила конец затянувшейся депрессии, Сашка отметила, что Денис загорел, что он сидит за столом, свободно раскинувшись, забросив ногу на ногу и, судя по всему, ничего не боится.

– Онищенко Лариса.

– Я.

– Павленко Елизавета.

– Есть.

В черной футболке и черных джинсах, без капли косметике на лице, Лиза была похожа на монохромную фотографию. Гладкие светлые волосы казались приклеенными к голове.

– Монастырский дизайн, – сказал Портнов. – Не хватает клобука.

Лиза ничего не ответила.

– Самохина Александра.

– Я.

Они смотрели друг на друга секунд пять – Портнов поверх очков, Сашка – прямо. Портнов отвернулся первым.

– Топорко Евгения.

– Есть!

Женя опять поправилась, черты ее лица, как показалось Сашке, огрубели. Она водила карандашом по пустой тетрадной странице, будто не решаясь поднять глаза на преподавателя.

– Очень хорошо, – Портнов откинулся на спинку стула. – Я всех вас поздравляю с началом третьего года обучения. В этом семестре мы вплотную подступим к изучению Речи как многоуровневой системы усилий, изменяющих мир либо удерживающих его от перемен.

Группа «А» третьего курса казалась садом камней. Никто не шевелился. Никто, кажется, даже не мигал.

– Стартовый пистолет прозвучал, известна дата переводного экзамена – тринадцатое января. На экзамене каждый из вас получит возможность применить знания, полученные за два с половиной года, и продемонстрировать практические умения, выстроенные на этом фундаменте. В случае, если вы успешно справитесь с испытанием – а я уверен, что так оно и будет – вам предстоит радикальная смена способа существования: вы получите возможность стать частью Речи... Что, Павленко?

– Мы будем ее практически использовать? Пользоваться Речью?

– Нет, – Портнов глядел на Лизу поверх очков. – Речь будет пользоваться вами. Есть еще вопросы?

Егор стоял перед щитом с расписанием. Скособочившись, прижав к груди правую руку, иногда покачиваясь, будто теряя равновесие – и в последний момент удерживая его снова.

– Как дела? – спросила Сашка без всякой задней мысли.

Волосы Егора, выгорев на солнце, стали еще светлее. Глаза – темно-карие – еще темнее и глубже. Он долго смотрел на Сашку, та уже потеряла надежду на ответ – но Егор разлепил губы.

– Я был на практическом занятии. Вот только что.

– Получилось?

– Ты была права, – сказал Егор. – Слушай... мне страшно.

– Ерунда, – сказала Сашка. – Учись, и ничего не бойся. Выучишься, сдашь экзамен, получишь диплом, сделаешься Словом. Может быть, даже фундаментальным понятием, говорят, это почетно...

– Я глагол, – сказал Егор.

– Что?!

– Мне сказали... Ирина Анатольевна... что я глагол в сослагательном наклонении. Я – если бы . Понимаешь?

– Да, – сказала Сашка. – Крутая у ваших методика. Наши преподаватели до последнего тянули, ничего не объясняли.

– Но я ничего не понял, – сказал Егор. – Если бы я купил тогда лыжи – все было бы по-другому?

Сашка отступила на шаг:

– Наверное, нет. Понимаешь...

И замолчала.

Явилась толпа первокурсников, потрясенных первым занятием. Молча встали вокруг, не решаясь подступиться к щиту поближе, не решаясь обойти страшненького калеку-второкурсника – и Старшую Студентку, с виду обычную, но тем более пугающую.

– Я тоже глагол, – сказала Сашка. – Но я – в повелительном наклонении. Наверное, у нас все равно бы...

И снова замолчала. Не хотелось продолжать разговор в круге перепуганных детей. И не было смысла его продолжать – про «кольцо», на которое ее «подсадил» Фарит Коженников в педагогических целях, она никогда не рассказывала никому – кроме Кости.

– Эй, вам чего? Расписание переписать? Тогда давайте, переписывайте, сейчас звонок на пару, знаете, что будет, если опоздаете?!

Зашуршали карандаши. Зашептались девочки. Сашка взяла Егора за рукав и отвела в сторону; они оказались в тени бронзового всадника, но Сашка не торопилась разжимать пальцы.

– Понимаешь, Егорка, собственный опыт, он... средство индивидуального пользования. Когда что-то понимаешь, знаешь наверняка, но не можешь объяснить другому человеку, у которого просто нет такого опыта... Очень неприятное чувство. Воображаю, как мучалась эта самая Кассандра.

– Не понимаю, – сказал Егор. – Я туго соображаю... после лета.

– Это пройдет... Все пройдет, по большому счету. А где эта девочка, Ира, у которой я занимала свитер?

– Провалила сессию.

– Как?!

– Провалила специальность. Три раза пересдавала. И не сдала. Где она сейчас, как ты думаешь?

– Там, где Захар, – глухо ответила Сашка.

– Кто это?

– Ты не помнишь... Егор, сам-то ты как? Как себя чувствуешь после... всего? И что у вас за препод по введению в практику, нормальный?

– Ты говоришь, будто ты моя мать, – сказал Егор.

Сашка грустно улыбнулась:

– Это плохо?

– Это странно... Но если мы слова, у нас все равно не могло быть никаких отношений.

– Кроме грамматических, – Сашка натянуто улыбнулась.

Егор опустил глаза:

– Прости меня. Когда я еще был человеком... я был не прав.

Все они передо мной виноваты, все признали свою вину, и я сижу теперь в их признаниях, как в шоколаде, мрачно думала Сашка, валяясь на кровати у себя в комнате и пролистывая текстовой модуль. Она научилась проглядывать параграфы, скользить по верхам, не углубляясь в скрежещущий словесный хаос. Это не заменяло вдумчивого изучения, но пользу приносило несомненную. На параграфы не было наложено столь строгого ограничения, как на упражнения Портнова и «пробы» Стерха; Сашке позволено было хоть весь учебник прочитать до конца, что она сейчас и проделывала со сдержанным удовольствием. Иногда в такие минуты ей виделся совсем рядом, над головой, красиво изогнутый фрагмент укрывающей планету сферы; серая, дымчатая, она кишела идеями и смыслами, образами, обрывками и целыми впечатлениями. Все было случайно и все было взаимосвязано, казалось, только протяни руку, возьми свежий смысл, осознай, пойми – и все переменится, мир переменится тоже...