Отсюда черпают гении, думала Сашка почти без зависти. Сами не понимают, как, интуитивно; руку протяни – и вот она, идея...

До первого в году занятия со Стерхом оставалось десять минут. Сашка захлопнула книжку, бросила в сумку. Проверила, на месте ли ручка и карандаш.

Со вздохом надела на шею розовый футляр с телефоном. Заперла дверь, вышла на улицу, прошла два шага к институту...

И остановилась, будто влипнув ногами в булыжник.

Мама шла по улице Сакко и Ванцетти. Оглядывалась, всматривалась в номера домов. Сашке целую минуту хотелось верить, что это ошибка, по брусчатке идет похожая на маму, но совершенно чужая женщина...

Два разнополюсных мира сошлись. Торпа, институт, Сашкино перерождение, слова и смыслы. Мама, дом, прежняя человеческая жизнь. Они, прежде никогда не соприкасавшиеся, наложились теперь друг на друга, и у Сашки ломило виски при мысли, чем эта встреча может закончиться.

Ее первым побуждением было бежать к маме через улицу, орать, ругаться, выкрикивать в лицо: «Уезжай! Уезжай отсюда!» Сашка сдержалась; вторым побуждением было спрятаться. Нырнуть, как страус, головой в песок. Когда она одолела и этот соблазн, оказалось, что делать-то нечего. Сашка не знала, как поступить, а время до начала занятия сокращалось и сокращалось, Стерх будет ждать ее через семь минут... нет, уже через шесть...

Мама остановилась перед институтом. Группка первокурсниц о чем-то шепталась, сблизив головы, то и дело оглядываясь на окна второго этажа. Маме нужно было задать вопрос, а кроме того, ей очень хотелось услышать, о чем говорят студентки. Сашка ее понимала: иногда представление об институте можно составить, просто послушав случайную беседу...

Мама переступила с ноги на ногу. Она чувствовала себя потерянной и глупой; она долго решалась, прежде чем приехать в Торпу, она сама не знала, что здесь увидит, и вот: милый провинциальный городок, странный, но очень красивый. Четырехэтажное здание института на улице Сакко и Ванцетти. Девушки, по виду благополучные, явно чем-то обеспокоенные, но мало ли поводов для беспокойства у юных студенток в начале сентября?

– Девочки, прошу прощения, вы здесь учитесь?

Группа рассыпалась.

– Здесь, – настороженно ответила видная высокая девица в почти пляжном, очень открытом наряде.

– Вы не знаете Самохину Сашу?

– Она на первом курсе?

– На третьем.

Девчонки запереглядывались.

– Мы никого с третьего пока не знаем... Почти никого. Мы же только первый курс...

– Понятно. Извините.

И мама решительно зашагала ко входу в институт. Взялась за ручку двери.

Скрылась внутри.

Сашка бегом метнулась в переулок. Вылетела во двор. Кинулась к общежитию; только бы он был дома. Только бы...

Забарабанила в дверь с цифрой «три». Именно эту двухместную комнату на первом этаже предоставили в прошлом семестре молодоженам Косте и Жене.

– Войдите! – послышался недовольный Любин голос.

До начала занятия со Стерхом оставалось три минуты. Болтался розовый телефон на шее.

– Сашка?

Она обернулась. Костя шел по коридору, в руках у него дымились две кружки.

– Выручай, – сказала она без предисловий. – У меня практика в двенадцать ноль пять. И мама только что приехала.

– Мама?!

– Я ей запрещала... Без предупреждения... Ну что мне делать, что?! Пойди к Стерху, прошу тебя, а я пойду на твое время...

Костя поставил чашки на пол. Глянул на часы.

– Мое время – сразу после тебя. Двенадцать пятьдесят пять.

И, не оборачиваясь, бегом кинулся к выходу.

Открылась дверь комнаты. Выглянула Женя – в халате, кажется, сонная. Вытаращила глаза:

– Самохина?!

– Тут Костя чай заварил, – сказала Сашка, взглядом показывая на пол.

И ретировалась.

Мама стояла посреди вестибюля, недоверчиво смотрела на бронзового всадника под куполом. Купол озарялся, когда выходило солнце, и пригасал, когда набегала случайная полуденная туча.

– Привет, ма.

Мама оглянулась, как ужаленная:

– Сашхен?

Ей было неловко. Ей было неудобно перед Сашкой, и одновременно мама была очень рада ее видеть.

– Кого ты тут ищешь?

– Тебя, – мамины щеки порозовели.

– Что-то случилось?

– Да нет... Просто...

– Решила все-таки проверить, чему меня тут учат?

– Нет, – мама отвела глаза. – Просто... Захотелось тебя увидеть, вот и все.

– Тогда пойдем ко мне?

Студенты смотрели на них с удивлением. Сашка вывела маму из института, и дальше, через улицу; провела мимо львов. Отперла нижнюю дверь светлым ключом, верхнюю – темным.

– Заходи.

Мама огляделась. Крохотная, почти игрушечная квартирка, старинная конторка, вьюнок за окном.

– Смотрю, ты неплохо устроилась...

– Располагайся, – Сашка не без труда поддерживала небрежный, уверенный тон. – Отдохни с дороги. Как добралась?

– Доченька, ты понимаешь...

Мама запнулась. Сашка смотрела прямо, бесхитростно, даже не думая ей помогать.

– Мы друг другу наговорили... столько... я знаю, тебе не хотелось, чтобы я приезжала. Но я просто не могу жить с вот этим всем... что мы друг другу сказали.

Сашка растянула губы:

– Ма, это же просто слова. Чего они стоят? Ля-ля-ля, бла-бла-бла... Сказали, бросили, забыли... Извини, мне надо идти на занятия. Здесь чайник, чай, печенье... кефир... Дождись меня, ладно?

Мама провожала ее взглядом. Сашка только теперь заметила, какие у нее воспаленные, тревожные, затравленные глаза.

Она взбежала на крыльцо института, рысью поднялась на четвертый этаж и выше, на чердак. Остановилась перед круглым пыльным окошком и задумалась.

Чем грозит приезд мамы?

Да в общем-то, ничем. Наверное. Сашка не нарушила ни одного правила, установленного Коженниковым. Разве что занятие со Стерхом... Стерх всегда сам составляет расписание и очень болезненно относится к своеволию студентов... но у него нет обыкновения подавать докладную, чуть что. В конце концов, Сашка объяснит ему ситуацию, это же форс-мажор...

Она правильно сделала, что увела маму из института. Но, теоретически говоря, что мама может там увидеть? Что такого компрометирующего? Хромых убогих второкурсников? Но разве инвалиды лишены права на высшее образование?!