Мои глаза распахиваются, и я судорожно хватаю ртом воздух. Каэлиан стоит передо мной, вытирая рубашкой шею. Я сажусь, прижимая руки к горлу, чувствуя, как ноют мышцы шеи.

— Что ты со мной сделал?

— Ты потеряла сознание.

— Ты... душил меня! — кричу в ужасе. Но и испугавшись, потому что... мне это понравилось.

— Твоя жизнь была в безопасности, Рэйвен. Остынь, мать твою.

Меня захлёстывает слишком много эмоций, чтобы их можно было уловить, и я поднимаюсь, пряча руки между ног, чтобы прикрыться, и собираюсь натянуть штаны.

— Мне нужно идти.

На ощупь кожа такая влажная, и, взглянув вниз, вижу, что внутренняя поверхность моих бёдер покрыта пятнами крови. Вытираю её руками, но она только размазывается ещё больше. Я смущена, но посмотрев на Каэлиана и увидев его взгляд, устремлённый в темноту моих внутренностей, понимаю, что ему это нравится. Его тёмные глаза, то, как он высовывает язык, чтобы провести им по нижней губе, говорят мне обо всём.

— Ты не должна смущаться. Ты должна показать это всему миру. Возможно, это избавило бы меня от необходимости убивать всех, кто думает, что может с тобой связаться, — бормочет Каэлиан.

Мои щёки вспыхивают, и я натягиваю на себя одежду, вставая. Я смущена, я... возбуждена. И всё же. Это не имеет смысла. Мне кажется, что я сошла с ума.

Я натягиваю штаны и достаю из кармана телефон. На экране высвечивается сообщение о пропущенном вызове.

«Неизвестный».

Они оставили голосовое сообщение, мои тётя и дядя всё больше и больше беспокоят меня. Ария тоже беспокоит меня. Что, если это Ария, и она куда-то убежала? Что, если ей нужна помощь?

Я разблокирую телефон, нажимаю кнопку голосовой почты и нажимаю «Плей».

Ничего.

Ничего, кроме дыхания. Тяжёлое дыхание, но, судя по отдышке, это не девушка.

Это мужчина.

Голос звучит возбуждённо, взволнованно. Кто-то, кто что-то планирует. Что-то злое.

Кто-то вроде меня. Как Каэлиан.

У меня вырывают телефон из рук, и я смотрю на Каэлиана, который перезапускает голосовую почту и прослушивает её от начала до конца.

Его глаза темнеют с каждой секундой. В конце концов, его челюсть каменеет, когда он стискивает зубы. Каэлиан просматривает мой телефон, а я смотрю на него, наблюдая, как тот листает его, как будто брал его в руки тысячу раз до этого.

Всё это обрушивается на меня одновременно. Убийство. Секс. Мои тётя и дядя. Ария. Подражатель. Каэлиан. Словно приливная волна бьёт мне в грудь, и я знаю, без сомнения, что мне нужно сделать.

— Думаю, мне нужно поговорить с отцом.

Он склоняет голову набок.

— И что заставило тебя передумать?

Я киваю на свой телефон, протягиваю руку и забираю его у него из рук.

— Тот факт, что я, очевидно, следующая жертва. Может быть, отец знает что-то, чего не знаю я. Может быть, он может... помочь.

Каэлиан выглядит одновременно довольным и раздражённым. Он знает, что это то, что мы должны сделать, но есть ещё что-то, что его беспокоит.

— Что с тобой? — спрашиваю я.

Он обнажает зубы и выдавливает:

— Твои родители из тех людей, которых я режу на кусочки. И я же отправляю тебя твоему отцу на блюдечке с голубой каёмочкой.

Морщусь, ненавидя тот факт, что моё сердце подпрыгивает. Я всё ещё забочусь о своих родителях, хотя не должна испытывать к ним ни малейших эмоций.

Мой телефон жужжит, и я нервно опускаю взгляд на экран и облегчённо выдыхаю, когда на экране высвечивается имя Арии. Я разблокирую телефон и открываю её сообщение.

Ария: Мои родители начинают что-то подозревать. Возвращайся домой.

— Дерьмо. Мне нужно идти.

Я ищу свою сумку и бросаюсь к рингу, чтобы взять свои вещи.

— Почему? Что за хрень сейчас происходит? — рявкает Каэлиан.

— Мои тётя и дядя... — я не смотрю на него, натягивая толстовку через голову и закидывая рюкзак за плечи, — они не знают, куда я хожу. Они думают, что я занимаюсь школьными делами в библиотеке в Портленде.

— Что будет, если они узнают, что ты здесь?

Моё лицо застывает, и редкие эмоции, которые я вижу на его лице, начинают проступать наружу.

— Что, твою мать, произойдёт, Рэйвен? — стискивает он зубы.

Я дотрагиваюсь пальцами до поблёкшего ожога на шее. Останется шрам, но, по крайней мере, он не такой уродливый, как был вначале.

— Я буду наказана.

Каэлиан ничего не говорит, но, клянусь, я слышу, как скрипят его зубы.

Когда смотрю на него, меня охватывает страх, и я волнуюсь, что рано или поздно он возьмёт это в свои руки.

— Пожалуйста, ничего не делай, — умоляю я.

— Когда тебе будет достаточно, Рэйвен? Почему ты позволяешь им так обращаться с тобой? Судя по тому, что ты показала мне раньше, убить их для тебя не составит труда.

Я думаю об Арии, стоящей над телами своих родителей с выражением ужаса на лице. Измученная, страдающая, напуганная и одинокая. Ария не будет одинока, у неё есть я. Но я знаю, как никто другой, что потеря родителей всегда заставит тебя чувствовать себя одиноким, независимо от того, монстры они или нет.

— Ария. Когда придёт время, всё будет сделано. А пока... просто позволь мне разобраться с этим.

Каэлиан идёт по рингу целеустремлённо, тяжёлыми шагами, точно зная, что он за человек, когда направляется ко мне.

— В следующий раз, когда они причинят тебе вред, Рэйвен, я их уничтожу. С твоего согласия или без него. Готова ты или нет, готова ли Ария — они будут мертвы.

Я киваю, понимая, что он серьёзен как никогда.

— Мне нужно идти, — бормочу я, загипнотизированная его собственнической натурой. Силой в его голосе. Он гипнотизирует меня всё время. Каждое мгновение я просто... очарована.

— Встретимся завтра утром недалеко от твоего дома, у той маленькой полуразрушенной церкви. Мы пойдём навестить твоего отца. Не опаздывай, чёрт возьми. Если ты опоздаешь, я пойду к твоим тёте и дяде.

Я снова киваю, начиная чувствовать себя болванчиком, наблюдая за ним. Мне уйти? Обнять его, поцеловать? Что мне делать с мужчиной, который только что научил меня убивать, а потом оттрахал до двух бурных оргазмов?

— Иди домой, Рэйвен, пока я не нагнул тебя над рингом и не оттрахал по новой.

Каэлиан приподнимает бровь, и я разворачиваюсь, уже чувствуя боль между ног. Затем убегаю, направляясь к своей машине, и мне интересно, ветер ли это, или, может быть, я просто услышала, как он негромко смеётся, впервые, с тех пор как мы познакомились.

Я подъезжаю к дому, вижу, что все огни включены, и начинаю гадать, хороший это знак или плохой.

Я глушу двигатель, загорается верхний свет, освещая меня слабым жёлтым светом. Смотрю на свои руки, вижу ушибленные костяшки от твёрдых мышц Каэлиана, следы крови под ногтями.

Улики.

Я переворачиваю руки и вижу слабый оттенок красного на своих ладонях. Это странное ощущение, словно я нахожусь вне тела, когда вижу кровь другого человека на своих руках. Его сердце больше не бьётся, и всё это из-за меня. У меня даже не было времени поразмыслить о том, что произошло, но теперь, когда сижу здесь в темноте, мне кажется, что всё это обрушилось на меня внезапно.

Облегчение, волнение, печаль, гнев. Чувствую себя заново рождённой, но пока не знаю, люблю ли я эту жизнь или нет. Хочу ли я отнимать у кого-то жизнь? Это то, кем мне суждено быть?

Всё, что я знаю, это то, что последние несколько лет мне было больно скрывать, кто я есть на самом деле. С каждым днём потребность вскрыть кожу становится всё более отчаянной. Настолько, что последние несколько недель я чувствовала себя не похожей на себя.

До сегодняшнего дня.

Мои родители привили мне пристрастие к крови, или я была рождена, чтобы любить её?

Я — это то, что я есть.

И я — это я.

Может быть, мне нужно оставить в прошлом то, кем я была, и полностью принять то, кем мне суждено быть.

Схватив сумку, я выскальзываю из машины, сердце бешено колотится в груди, пока поднимаюсь по ступенькам. Кажется, что я иду в замедленной съёмке; с каждым шагом чувствую, как кратер в моей груди сотрясается всё сильнее и сильнее. Пока сердце не выходит из-под контроля, и мне кажется, что я не могу дышать.

Мои тётя и дядя становятся такими непредсказуемыми, а я ненавижу неизвестность.

Захожу в дом, желая сразу же выйти обратно, когда вижу тётю и дядю. Они молятся, тётя держит в руке Библию, а другую руку держит над головой. Они стоят в гостиной, их святыня освещена, вокруг них горят свечи. На соседних столах стоят кресты и фигурки Иисуса. Странно наблюдать, ощущать, вдыхать этот воздух, от которого мне становится не по себе.

Верить во что-то — это нормально. Одержимость и ритуалы — нет.

Тётя продолжает молиться, а дядя падает на пол у её ног, прижимаясь спиной к полу и глядя в потолок, как будто видит над собой святого Бога. Он начинает говорить на непонятном языке, который не похож ни на что из того, что я слышала раньше.

Это не язык. Это нечто среднее между ропотом и словами, перемешанными вместе.

Я видела, как они ведут себя подобным образом, всего несколько раз. Лишь несколько раз в моей жизни они становились бесчеловечными, говоря на непонятных мне языках и склоняясь телами перед богом, в которого я не знаю, стоит ли верить.

Дверь за мной со щелчком закрывается, но мой дядя продолжает склоняться к небесам, в то время как тётя переводит взгляд на меня, прижимая к себе кроваво-красную Библию в кожаном переплёте.

— Ты... — прищуривается она. Тётя Глория захлопывает Библию и целеустремлённо направляется ко мне. — Ты опоздала.

Я бросаю взгляд на плиту, проверяю время и вижу, что опоздала всего на три минуты.

— Движение было медленным. Строительство. — Это ложь, но она, конечно, не стала бы проверять, нет ли там каких-нибудь работ, верно?

Чёрт, скорее всего, проверила бы.

Тётя подходит ко мне так близко, что я чувствую исходящий от неё запах негативной энергии. Интересно, чем от меня пахнет? Кровью? Потом? Сексом? Грехом? Смертью?

— Сегодня я пыталась дозвониться до библиотеки, и дама, с которой я разговаривала, сказала, что не видела девушку, похожую по описанию на тебя. Мне стало интересно, а ты вообще там есть? — тётя Глория наклоняется ко мне, её глаза полыхают ледяной ненавистью. — Я чувствую исходящий от тебя запах лжи.