– Это чувствуется… Хорошо, рада познакомиться. И что же ты мне предлагаешь?

– Позаниматься ещё минут тридцать и поехать в какое-нибудь приятное место. Идёт?

– Вполне. Только подожди меня в машине. Я долго моюсь и одеваюсь…

– Не беспокойся, я дождусь.

Напрягать мышцы, когда такая умная и яркая женщина согласилась на свидание с первого подхода, Каровскому уже не хотелось. Поэтому, поприседав и размяв дельтовидные, он отправился в душ. Струя прохладной воды сняла напряжение и помогла собраться с мыслями. Он хотел выстроить в голове приблизительный план общения с Верховской в ближайшие 2-3 часа, но потом бросил эти старания и решил действовать интуитивно. Говоря по правде, с женщинами ему никогда не удавалось быть осмотрительным, но и откровенные их манипуляции он тоже считывал довольно быстро, а потому всегда выходил живым и почти здоровым даже из самых проблемных романов. Он высушил голову, оделся и бодренько пробежал мимо рецепции, не забыв при этом улыбнуться двум милым девушкам, которые сидели сегодня за стойкой.

Амалия вышла из здания минут через двадцать после Сатира. Она неспешно подошла к автомобилю, показывая на этом небольшом отрезке пути всю свою грацию. Фигура её была стройной, но не хрупкой, что придавало ей ещё больше соблазнительности. Любитель ненавязчивого флирта, Сатир элегантно открыл перед ней дверь машины и жестом пригласил сесть рядом с ним, приподняв в хулиганской ухмылке уголок губ. Амалия посмотрела на него с лёгким интересом, поправила причёску и сказала, что ей ещё нужно заехать в два магазина. Сатир запустил движок серебристого «Opel» и легко тронулся с места в направлении ближайшего торгового центра.

В пробку они попали почти сразу же, но не сильно из-за этого расстроились, просто разговаривали о том, о сём, постепенно пропитываясь друг другом. Амалия рассказала Сатиру, как старому другу, что рассталась с очередным мужчиной, что тринадцатилетняя дочь её не понимает, что шеф на новой работе отчаянно к ней пристаёт, а она терпеть его не может. Сатир заинтересованно внимал всему, что говорила Амалия, параллельно составляя в голове портрет её души. Он всегда это делал, когда знакомился с женщинами, отношения с которыми обещали продолжиться.

Внешне гордая и слегка стервозная, Амалия предстала Сатиру интересной и разносторонней женщиной, знавшей себе цену, немного конфликтной, но при этом умевшей поймать настроение мужчины и в самую последнюю минуту благополучно выйти из крутого эмоционального поворота. Эти её внутренние качели, которые Сатир хорошо знал на примере своей матери, подняли в нём волну забытых переживаний. На самом деле, ему, всю жизнь искавшему спокойную, уравновешенную женщину, с которой можно по кирпичику выстраивать семейное счастье, совершенно неожиданно стало не хватать эмоциональной остроты, непредсказуемости, страсти… Еву он считал хорошей женой и довольно умелой любовницей, но карта её души была изучена им вдоль и поперёк. Никаких новых морей и островов Сатир уже не мог найти на этой пожелтевшей карте, что рождало в нём уныние и пиратскую тоску по неизведанным уголкам планеты со всеми лежащими там сокровищами.

Амалия сразу привлекла Сатира независимой и раскрепощённой манерой самоподачи, которая, впрочем, не переходили у неё в слепой эгоизм и развязность. Она тонко чувствовала того, с кем разговаривала и, точно любопытный ребёнок, проверяла границы дозволенного. Ей нравилось провоцировать мужчину на действие и наблюдать за тем, как он его совершит…

– Смотри, голубь запутался в пакете и не может взлететь, — быстро проговорила Амалия, указывая пальцем в сторону тротуара.

– И что мы должны сделать?

– Как что?! Остановиться и спасти, конечно же.

– Ты серьёзно хочешь, чтобы я спас голубя?

– Если не спасёшь, то я выхожу из машины и вызываю такси.

– Ладно, я понял. Попробую ему помочь.

– Ты обязательно должен ему помочь, слышишь?!

– Хорошо, не волнуйся ты так. Где там наш бедняга…

– Вон там, возле светофора…

– Только бы поймать, а уж плёнка как-нибудь снимется.

Голубь дался не сразу, но Сатир всё же настиг его возле мусорного бачка и аккуратно избавил от коварного полиэтилена. Свободная птица ринулась в небо, а наблюдавшая за операцией спасения Амалия запищала от восторга и послала Сатиру множество воздушных поцелуев. Вот этих непосредственных эмоций, этого женского драматизма, побуждающего мужчину совершать подвиги, ему и не хватало в союзе с умиротворённой Евой. В то же время, он понимал, что ни при каких обстоятельствах не уйдёт из семьи, не оставит своих чудесных детей расти на обломках воспоминаний о счастливой жизни.

Когда Каровский снова сел за руль, Амалия посмотрела на него так, будто он совершил полёт в космос без подготовки. Сатирово мужское самолюбие ликовало. Он вновь почувствовал запах весны, любви и приключений. «Opel» повёз их в юго-западную часть города, где стояли виллы, построенные в прошлом и позапрошлом веках. Здесь жили респектабельные люди, добывшие материальную независимость в бурные перестроечные годы, а теперь спокойно умножавшие свои капиталы за счёт малых и средних бизнесов.

– Вот здесь мы с дочерью и проживаем, — указала Амалия пальцем на двухэтажный особняк с салатовыми стенами и коричневыми рамами больших окон.

– Это подарок?

– Это отступные моего первого мужа. Отдал нам с дочкой свою хибару, а сам переехал к любовнице в другой город.

– Какой у него бизнес?

– Автозапчасти и ещё что-то. Я никогда особо не вникала в его дела. Да и сам он старался говорить о работе поменьше. Ты зайдёшь?

– Если можно.

– Дочь сейчас на йоге, а потом зависнет в своей эзотерической тусовке, так что три часа у нас есть.

– Думаю, нам хватит.

– И я так думаю…

Амалия открыла калитку и провела Сатира ко входу в особняк, двери которого были выполнены из тёмного дерева с металлическим орнаментом. На первом этаже, условно поделённом на кухню и гостиную, они оставили покупки и обувь, чтобы подняться на второй этаж и оказаться в просторной спальне хозяйки дома

– Располагайся. Я принесу нам кофе и немного виски. Ты не против?

– Нет. Пока мне всё нравится.

– Отлично. Тогда жди, я скоро появлюсь.

Сатир развалился в широком кресле, закинув ногу на ногу, и стал рассматривать интерьер. Ему сразу бросились в глаза приметы азиатского стиля. Стены были покрыты обоями с изображениями японских гравюр, на элегантном трюмо стояла ваза в виде дракона, а в противоположном от двери углу расположилась ширма из тонкой материи, украшенной витиеватым орнаментом из золотых листьев. Широкая кровать, занимавшая третью часть спальни, почти касалась своим основанием пола и была не застелена. На красной прикроватной тумбочке лежала маска для сна и стояли электронные часы в виде пирамиды с навершием из горного хрусталя.

Амалия вошла в спальню в лёгком тёмно-синем халате из шелка, усыпанном красными цветами. Пояс халата держался на честном слове и провоцировал на то, чтобы дёрнуть за один из его кончиков. Сатир обратил внимание на среднеразмерную грудь и стройный ноги Амалии с прорисованными тренировками в зале мышцами. На круглом подносе, который она держала в руках, стояло виски и дымящиеся чашечки с кофе. Амалия элегантно поставила поднос на журнальный столик и опустилась в другое кресло, медленно закинув ногу на ногу.

– Ну как тебе у меня? — спросила Амалия после глотка виски.

– Гнёздышко вполне уютное.

– Нет, это гнездо одинокой орлицы, которой срочно нужен страстный орёл.

– Обязательно страстный?

– Да… Страстный, напористый, ненасытный…

– Таких теперь днём с огнём не найти.

– И всё же одного я, кажется, отыскала.

– Такое ощущение, что мы разговариваем с тобой перед камерой…

– А мы и разговариваем перед камерой… Вон, посмотри в тот угол под потолком.

– Похоже на светильник…

– Да, похоже. Так и было задумано, чтобы не портить общего дизайна.

– И что, она постоянно работает?

– Когда здесь никого нет, выключается. Там стоит какая-то штуковина, реагирующая на движение.

– Ага, знаю о чём ты… Ладно, пусть будет камера… Это меня не особо смущает. – Тогда займёмся любовью, пока дочь не пришла?

– А как же кофе?

– Кофе я подогрею… Орлица слишком долго ждала своего орла…

Не вставая с кресла, Амалия медленно развела полы шелкового халата и открыла Казимиру слегка загорелые груди с розовыми окружностями сосков…Затем она раздвинула ноги и показала ему постриженный лобок — тёмную дельту реки жизни, в которую Сатиру сразу же захотелось окунуться. Слюна с губ Амалии элегантно падала на обнажённое тело и медленно текла по нему, а её пальцы плавными движениями втирали эту слюну в соски, живот, лобок… Конечно, она немного актёрствовала перед ним, но, когда Сатир выпустил на волю свои эрегированную плоть и начал водить по ней рукой, игра сменилась реальным возбуждением, и с губ Амалии сорвался первый звук набирающего силу экстаза. Сатир уже готов был взять свою распалившуюся подругу, но она предложила первый раз просто помедитировать друг перед другом, отдаваясь волне фантазии. Она скинула халат и широко развела ноги, закинув их на подлокотники кресла. Её пальцы хаотично скользили по тёмно-розовой промежности, а глаза внимательно следили за действиями Сатира, то покрываясь пеленой отчуждения, то вспыхивая огнём искушения, что выдавало в ней глубоко чувственную женщину, умеющую наслаждаться и дарить наслаждение мужчине.

Рассматривая эротическую медитацию Амалии, которая медленно погружалась в состояние полного удовольствия, Сатир на мгновение вспомнил о своем первом сексуальном опыте… Это случилось в студенческом общежитии. Он был пьян, а девушка, сама предложившая ему секс, лежала под ним почти без движения, покорно принимая его поспешные манипуляции. Было неясно, нравится ей быть с ним или она отдается просто для того, чтобы почувствовать себя желанной… Дважды кончив ей на живот, он заснул, а проснувшись увидел её рядом в том же самом положении, тихо сопящую своим маленьким носом в веснушках. Тогда он подумал, что секс является развлечением только для мужчин, а для женщин — скучной обязанностью. В ту желторотую пору он ещё не знал толком ни возможностей мужчин, ни желаний женщин, ни искусства любви, пробуждающего в сознании бездны дремлющих смыслов.