Без названия
Перевод этой книги подготовлен сообществом "Книжный импорт".
Каждые несколько дней в нём выходят любительские переводы новых зарубежных книг в жанре non-fiction, которые скорее всего никогда не будут официально изданы в России.
Все переводы распространяются бесплатно и в ознакомительных целях среди подписчиков сообщества.
Подпишитесь на нас в Telegram: https://t.me/importknig
Гэри Стивенсон «Торговая игра. Исповедь»
Оглавление
Пролог
Часть первая. ПОДНИМАЯСЬ ВВЕРХ
1
2
3
4
Часть вторая. ХОТИТЕ НЕМНОГО?
1
2
3
4
5
6
7
8
9
Часть третья. ИДИ ДОМОЙ И СПРОСИ СВОЮ МАМУ.
1
2
3
4
5
Часть четвертая. ТЕРМОСТАТ
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
Часть пятая. СПУСКАТЬСЯ
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
Пролог
"Я хочу рассказать вам одну историю".
Огромное лицо Калеба возвышалось над столом. Под ним стояли две миски с раменом. Одна пустая, другая полная. Несколько шальных струек пара поднимались вверх, где танцевали с его сияющей белоснежной улыбкой. С того места, где я сидел, низко опустившись на стул, две палочки, торчащие из моей миски, казалось, доставали почти до его подбородка. Его улыбка стала еще шире.
"Раньше я знал одного очень хорошего трейдера. Очень, очень хорошего трейдера. Он работал в Deutsche Bank. Умный парень. Молодой. Прямо как ты".
Толстые предплечья Калеба обхватили его теплую пустую миску и сильно вдавили в стол. Его руки были недалеко от моего лица, крепко сцепленные друг с другом. Я никогда не забуду, как выглядели эти пальцы. Толстые, круглые и розовые, как сырые сосиски. Казалось, они готовы лопнуть.
"Знаете, он был очень хорошим трейдером, этот парень. Заработал много денег. Заработал много денег для себя, заработал много денег для Deutsche Bank. У него была хорошая карьера".
Шум ресторана заполнил все пространство вокруг нас. Это был не один из тех деревенских, дырявых раменных ресторанов, которые, кажется, рождаются в задних переулках больших городов Японии. Это был большой, разросшийся, корпоративный ресторан на шестом этаже большого, разросшегося, корпоративного небоскреба. Свободные бизнесмены звенели пивными бокалами со своими боссами, смеясь над их шутками. Несколько американских банкиров смешались с японскими зарплатниками, разговаривая слишком много и слишком громко. Я вообще не разговаривал. Я смотрел, как это огромное лицо плывет сквозь темноту, через стол, ко мне.
"Но знаете, этот парень, этот молодой трейдер. Несмотря на то что он был хорошим трейдером, у него была одна очень серьезная проблема. Один фатальный недостаток, можно сказать... Понимаете, этот парень думал, что может уйти. Он думал, что может уйти. Понимаете, о чем я?"
Калеб был крупным парнем. Я, наверное, уже поняла это, но большими были не только его лицо и пальцы. Все в нем казалось на два размера больше, чем должно быть. Брови были большими, подбородок - большим. Волосы на голове почему-то были слишком большими, густыми и темными. А еще больше его улыбка была огромной. Огромная, белая и жемчужная. Сейчас она казалась мне шире его лица. Как Чеширский кот из рамен-я во вторник вечером, эта улыбка, казалось, сияла сквозь темноту комнаты.
"Этот парень решил, что возьмет деньги и уйдет. Уйти из индустрии, понимаете? Хорошая идея. Завести семью где-нибудь. Мило. Видите ли, дело в том, что этот парень просто не понимал, как работает эта индустрия. Дойче не очень хотел, чтобы он уходил. Понимаете?"
Не нужно было быть гением, чтобы понять, к чему клонится этот разговор, и я почувствовал, что мой желудок начинает опускаться. Меня начало немного тошнить, и я почувствовал во рту какой-то вкус или запах. Может, это кровь? Я села поглубже в кресло и стала наблюдать. Калеб все еще улыбался. Казалось, с каждой минутой улыбка становилась все шире.
"В любом случае, Deutsche Bank вернулся и изучил все его сделки, понимаете? Всю историю его чатов, все его электронные письма. Он проработал там долгое время, знаете, он совершил много сделок. И им удалось найти там кое-что не очень хорошее. Вы понимаете, о чем я говорю? То, что он не должен был делать".
Теперь я чувствовал огонь в ногах. В ступнях. Горячее, растущее, зудящее чувство. Жжение. Но я не двигался.
"Знаете, это было не совсем правильно, но Дойче действительно привлек того торговца к суду за некоторые вещи. Честно говоря, он не совершил ничего такого уж страшного, но им удалось кое-что придумать. Дело тянулось в судах годы и годы. Вы понимаете, о чем я? В суд и из суда, в суд и из суда. Настоящий кошмар. Тот торговец, замечательный молодой торговец, так и не смог уехать, понимаете? У него никогда не было семьи. Только залы суда. Лучшие годы его жизни. Ты можешь себе это представить, Гэри? Можешь себе представить? Дело так и не сдвинулось с мертвой точки, но в итоге он все равно потерял все свои деньги. Гонорары адвокатов. Все его деньги и многое другое. В конце концов, он стал банкротом. В итоге этот парень потерял все".
Огонь был уже повсюду, как и болезнь, и этот привкус крови. Но я все равно не двигалась. Я подняла глаза на его лицо.
"Гэри, ты меня слушаешь? Ты понимаешь, что я говорю?"
Большое круглое лицо вырисовывалось все ближе.
"Гэри. Ты мне нравишься. Я думаю, ты хороший человек. Но иногда с хорошими людьми случаются плохие вещи. Тебе предстоит это узнать. Мы можем сделать твою жизнь очень сложной".
В этот момент на меня нахлынуло множество воспоминаний. Воспоминания, которые унесли меня за тысячи миль. От Токио и обратно в Илфорд, Восточный Лондон. Мне было восемнадцать, и я сидел на футбольном поле в глухом тупике рядом с железной дорогой, когда Гарри сообщил мне, что у его мамы рак. Тогда я не знал, что сказать: "Ты хочешь играть в футбол?". Я вспомнил, как темной ночью стоял у стены переулка и наблюдал за Сараваном, когда он угрожал мне ножом. Его руки были в карманах. Был ли у него нож? Я не знал. Я помнил, как за мной гнались по улицам с многоэтажными домами, как я перепрыгивал через садовые ограды, как сбили Братхапа и как содрогалось его тело, когда он лежал на земле. Я вспомнил все это глупое насилие, и кровь, и чушь, которую несли дети на улице, и все обещания, которые я давал, и людей, которых я знал. Я вспомнила, как сидела с Джейми на вершине многоэтажного паркинга в ночное время, наблюдая за новыми небоскребами, возвышающимися вокруг нас в нашем городе, и говорила ему, что когда-нибудь стану кем-то. Обещала ему, что сделаю это. Он смеялся надо мной, куря в лунном свете. Но он знал, что я это сделаю. И я тоже.
Нет, подумал я. Это не закончится здесь.
Не здесь, в этом холодном, корпоративном ресторане. Не здесь, не под тяжестью этой улыбки.
Часть первая. ПОДНИМАЯСЬ ВВЕРХ
1
В некотором смысле я был рожден, чтобы стать трейдером.
В конце улицы, на которой я вырос, перед высокой вогнутой стеной пункта приема вторсырья, фонарный столб и телеграфный столб стоят в четырех метрах друг от друга, образуя идеальный набор импровизированных ворот.
Если вы встанете между этими двумя столбами, сделаете десять больших шагов назад и уставитесь вверх, а между ними, вдаль, заглянет свет самого высокого небоскреба Канари-Уорф и подмигнет вам.
В детстве, после школы, я проводил долгие вечера, пиная побитые поролоновые мячи в ворота и вокруг них, надевая потрепанные школьные туфли и школьную форму своего брата. Когда мама приходила и звала меня домой на ужин, я оглядывался назад и смотрел, как этот небоскреб подмигивает мне. Казалось, это означало какую-то новую жизнь.
Меня объединяли с этими сверкающими, возвышающимися храмами капитализма не только улицы Восточного Лондона. Было и что-то еще, какая-то общая вера. Что-то о деньгах. Что-то о желании.
Важность денег и осознание того, что у нас их было не так уж много, я всегда глубоко чувствовал. В одном из самых ранних воспоминаний родители дали мне фунтовую монету и отправили в гараж Esso, чтобы купить лимонад. В какой-то момент во время поездки я уронил фунтовую монету и потерял ее. В моих воспоминаниях я искал эту фунтовую монету, казалось, часами - ползал под машинами, рылся в сточных канавах, - прежде чем вернулся домой с пустыми руками и в слезах. На самом деле, вероятно, это было всего тридцать минут. Но в детстве тридцать минут - это, наверное, долго, а один фунт был большими деньгами.
Я не знаю, действительно ли я когда-либо терял эту любовь к деньгам. Хотя сейчас, когда я оглядываюсь назад и думаю об этом, я не уверен, что любовь - это правильное слово. Возможно, особенно когда я был ребенком, я думаю, что это был скорее страх. Но что бы это ни было - страх, любовь или голод, - оно становилось все сильнее по мере того, как я рос, и я постоянно гонялся за теми килограммами, которых у меня не было. В двенадцать лет я начал продавать в школе копеечные сладости, в тринадцать - разносить газеты, 364 дня в году, за 13 фунтов в неделю. К шестнадцати годам мой школьный торговый бизнес стал гораздо более авантюрным, более прибыльным и более незаконным. Но эти мелкие убийства никогда не были конечной целью игры, и каждый вечер, после захода солнца, я всегда смотрел на небоскребы, подмигивающие мне с конца улицы.
Но было и много других способов, благодаря которым я не родился трейдером, и эти способы были и остаются очень важными.
Потому что в тени небоскребов Восточного Лондона есть много, много молодых, голодных, амбициозных мальчишек, которые пинают разбитые футбольные мячи вокруг фонарных столбов и машин. Многие из них умны, многие из них целеустремленны, почти все они готовы пойти на любые жертвы, чтобы надеть галстук и запонки и пойти в эти высокие, блестящие башни денег. Но если вы ступите на торговые площадки, которые занимают почетное место в этих сверкающих небоскребах, где молодые люди ежегодно зарабатывают миллионы фунтов стерлингов в самом сердце того, что когда-то было доками Восточного Лондона, вы не услышите гордых акцентов Миллуолла и Боу, Степни и Майл-Энда, Шэдвелла и Поплара. Я знаю, потому что работал на одной из таких торговых площадок. Однажды кто-то спросил меня, откуда у меня акцент. Он только что окончил Оксфорд.