Большая конкретность описанной Кузнецом связи между структурными изменениями и уровнем неравенства позволила эмпирически проверить гипотезу и сделать ее фальсифицируемой. Успех, как мы видели, не всегда был гарантирован, и гипотеза Кузнеца вызвала немало споров и даже неприятие, особенно когда неравенство в большинстве развитых стран с 1980-х годов стало безошибочно расти. Это движение также нельзя было легко списать на нерепрезентативность, поскольку оно охватило практически все страны ОЭСР и продолжалось не менее трех, а возможно, и четырех десятилетий. Растущая неудовлетворенность объяснительной способностью кривой Кузнеца привела к более широкому скептицизму в отношении того, что можно разработать какую-либо теорию, связывающую неравенство со структурными изменениями в экономике. Обратите внимание, например, что Тони Аткинсон в 1997 году и Питер Линдерт в 2000 году ссылаются лишь на "эпизоды" роста и снижения неравенства, не приписывая их общим законам. Эту точку зрения до сих пор разделяют многие экономисты. Но, как я буду утверждать в послесловии, модель может оставаться полезной, даже если измеренные изменения не всегда подчиняются ее предсказаниям. Переформулируя гипотезу Кузнеца, уделяя больше внимания предсказаниям Маркса и используя новый подход Пикетти из "Капитала в XXI веке", мы получаем новые и мощные линзы для изучения неравенства - все эти три парадигмы придают полезную структуру нашему мышлению.

Хотя подход Кузнеца решительно отличался от подхода Парето, в судьбе их теорий есть сходство. Ни взгляды Парето, ни взгляды Кузнеца не вышли невредимыми из эмпирической проверки, и ни одна из них не может быть полностью принята в своем первоначальном виде. Но обе теории по-прежнему присутствуют в современных работах по неравенству. Вклад Парето более очевиден в методах, используемых в работе над распределением доходов. Вклад Кузнеца сохраняется в нашем понимании эволюции неравенства в таких странах, как Бразилия и Китай, и даже в странах с развитой экономикой (хотя не все разделяют эту точку зрения). Их вклад в разных формах остается, и он будет жить, хотя, возможно, и в другой модификации.

Локальность и универсальность всех авторов, изученных здесь

Завершая рассмотрение Кузнеца и готовясь перейти к рассмотрению "гигантов", стоит еще раз подчеркнуть, насколько глубокое влияние на этих выдающихся личностей оказал их социальный контекст. Их творчество отражало не только условия своего времени, но и места, где они родились, жили, путешествовали и работали. Кесне интересовался почти исключительно богатством Франции. Его классовая структура и связанное с ней распределение доходов - это приукрашенная копия французской ситуации второй половины XVIII века. Книга Смита "Богатство народов" во многом является кратким изложением британских (или даже шотландских) экономических событий. Случай Рикардо - самый крайний: вся его книга была написана как трактат о современных британских законах. Маркс однозначно считал Британию "образцом капитализма", хотя порой сожалел, что не выбрал Соединенные Штаты или, по крайней мере, не отнесся к ним более серьезно. Для Парето важнее всего были Франция и Италия. А теория Кузнеца, особенно в том виде, в котором она предполагает низкий уровень неравенства в доиндустриальных обществах, была тесно связана с американским опытом.

Однако в то же время каждый из них имел в виду более широкий мир и стремился разработать теории, имеющие универсальное значение. Кесней излагал правила того, как в целом нации становятся богатыми; о его стремлении к универсализму свидетельствует его готовность предложить китайские (или то, что он считал китайскими) решения для страны, исторически и географически отличной от Китая, как Франция. Смит назвал свой величественный труд "Богатство народов", также демонстрируя силы, которые, по его мнению, должны были привести к процветанию наций; он не называл его "Как Британия стала богатой". Универсальные цели Маркса были вполне очевидны, не в последнюю очередь потому, что он был социальным активистом, одинаково хорошо чувствующим себя как во Франции и Бельгии, так и в Германии и Англии, и был основателем "Интернационала" (опять же, название было выбрано не случайно). Его работы, как и работы Смита до него, столкнулись с проблемой применимости к остальному миру. Особенно это проявилось в случае Маркса, поскольку его теории были приняты преданными последователями во всех уголках мира и должны были быть модифицированы в соответствии с местными условиями. Универсальность Парето проявляется, как это ни парадоксально, в его отрицании того, что различия в истории или социальных системах могут привести к различиям в распределении доходов. Наконец, подход Кузнеца, задуманный для богатых стран, выжил благодаря тому, что был перенесен в экономику развития, где смог пережить длительный период глубокой заморозки исследований неравенства в неоклассической экономике и в целом в развитых капиталистических экономиках. (Этому периоду, начавшемуся вскоре после основного вклада Кузнеца, посвящена глава 7.) Таким образом, все наши авторы совмещали свою национальную направленность и даже очень локальные интересы с гораздо более широкими претензиями - и действительно, их более широкие претензии нашли отклик у многих и завоевали им миллионы читателей и последователей по всему миру.

Знаменитое эссе Кузнеца, представленное в 1955 году в качестве его президентской речи в Американской экономической ассоциации, заканчивается следующим предписанием:

Если мы хотим адекватно рассматривать процессы экономического роста, процессы долгосрочных изменений, в ходе которых меняются и сами технологические, демографические и социальные рамки - причем таким образом, что это, несомненно, влияет на действие собственно экономических сил, - то нам неизбежно придется заглянуть в области, выходящие за рамки тех, которые в последние десятилетия были признаны уделом собственно экономики. Для изучения экономического роста наций необходимо более глубокое знакомство с результатами исследований в смежных социальных дисциплинах, которые помогут нам понять модели роста населения, природу и силы технологических изменений, факторы, определяющие характеристики и тенденции развития политических институтов, и в целом модели поведения людей - отчасти как биологического вида, отчасти как социальных животных. Эффективная работа в этой области неизбежно требует перехода от рыночной экономики к политической и социальной.

Как мы увидим в главе 7, к этой рекомендации не прислушались. В последующие пятьдесят лет не появилось отдельных экономистов, которые обладали бы широтой взглядов шести экономистов, которых мы изучали до сих пор. Напротив, можно сказать, что экономика как область стагнировала или даже регрессировала, по крайней мере в своем понимании распределения доходов при современном капитализме. То, что это произошло, несмотря на значительный прогресс в доступности данных, новые методы манипулирования данными и большую мощность компьютеров, довольно удивительно и требует объяснения. Чтобы найти его, мы можем посмотреть в трех направлениях: геополитика эпохи холодной войны, поворот экономики к абстрактности и финансирование исследований богатыми (которые, следуя своим собственным интересам, не были особенно склонны поддерживать исследования неравенства доходов).

a Это была "слабая" формулировка гипотезы Кузнеца; "сильной" формулировкой была бы та, в которой значение имел бы только доход. Заметим, однако, что в строгой формулировке Кузнеца неравенство менялось не в зависимости от дохода, а в зависимости от структуры экономики (индустриализации и урбанизации). Структуру экономики было сложнее аппроксимировать одной переменной, и она была менее доступна на международном уровне, и ее заменили (на мой взгляд, обоснованно) реальным доходом на душу населения.