ЧАСТЬ 3. ТЕМЫ

ГЛАВА

XII

. Энергетика и промышленность

Мало какая историографическая область в последнее время была столь инновационной и захватывающей, как (глобальная) экономическая история. Такие заветные фрагменты исторических преданий, как промышленная революция, подвергаются критической переоценке. Беспрецедентное внимание уделяется долгосрочным событиям на протяжении столетий и даже тысячелетий. Культура и смысл возвращаются в экономический анализ, "капитализм" перестает быть ругательным термином марксистской полемики, а реабилитация материальности побуждает даже убежденных исследователей дискурса и воображения обращаться к миру предметов и товаров. Проблема "глобального разлома", или "великого расхождения", интригует самые проницательные умы. Его масштабы, хронология и причины остаются предметом жарких споров, а консенсуса, похоже, не предвидится.

Поскольку почти все находится в движении, в начале третьей части книги уместно поместить очерк о промышленности и энергетике. Не стремясь к полноте, как это было в предыдущих главах "панорамы", этот очерк и последующие рассматривают заданную тему в более легком, игривом и избирательном ключе. Рассмотрение индустриализации в таком, более дискуссионном режиме, с меньшим объемом страниц и меньшим количеством ссылок, призвано донести до читателя два различных послания. Во-первых, некоторые вопросы слишком сложны, чтобы автор, не являющийся профессиональным историком экономики, мог с необходимой уверенностью предложить свое взвешенное решение; даже мировой историк не обязан иметь свое мнение по всем вопросам. Во-вторых, организация производства и создание богатства - это абсолютно важнейшие аспекты XIX века. В то же время было бы неоправданным редукционизмом представлять их как независимые переменные и как единственные источники динамизма, движущие эпоху в целом. Мы знакомы с подобными рассуждениями, в которых все сводится к "двойной революции" конца XVIII века. Они сохраняют определенную ценность. Тем не менее настало время децентрации промышленной революции.

1. Индустриализация

Если в 1910 г. значительная часть мира выглядела иначе, чем в 1780 г., то главной причиной физического преображения была промышленность. Девятнадцатый век ознаменовался распространением индустриального способа производства и связанных с ним особых форм общества. Но это не была эпоха равномерной, однородной индустриализации. Укоренится ли индустрия или не укоренится, начнется ли она с опозданием или даже не будет предпринята - все это зависело от сложного сочетания множества причин в конкретных локальных условиях. Из этих сочетаний складывалась новая глобальная география центров и периферии, динамичных и стагнирующих регионов. Но что такое индустриализация? Это, казалось бы, такое простое понятие продолжает вызывать дискуссии.

Противоречия

Хотя термин "индустриализация" вошел в обиход уже в 1830-х годах, а "промышленная революция", впервые зафиксированная в 1799 году, к середине 1880-х годов приобрела академическую респектабельность в англоязычном мире, историки так и не смогли договориться о точном его употреблении. Развернувшаяся среди специалистов дискуссия трудно поддается осмыслению. Дискутируется не один вопрос, а приходится неоднократно уточнять, о чем идет речь. Путаницу вносит и тот факт, что каждый из историков привносит свое понимание экономической теории. Например, одни рассматривают индустриализацию как процесс измеримого экономического роста, обусловленного в основном технологическими инновациями, а другие придают большее значение институциональным изменениям, считая их сопутствующим фактором или даже желая заменить термин "промышленная революция" на "институциональную революцию". Ученые, похоже, сходятся в основном по двум вопросам:

1. что экономические и социальные изменения, связанные с развитием промышленности, которые к 1900 г. были заметны на всех континентах, можно проследить на примере инновационного импульса, возникшего в Англии после 1760 г. (этого не отрицают даже те, кто считает этот импульс относительно недраматичным, а термин "промышленная революция" - преувеличенным); и

2. что индустриализация, по крайней мере на начальном этапе, всегда была региональным, а не национальным явлением.

Даже тот, кто подчеркивает значимость институционально-правовой базы, подобной той, что была создана национальными государствами в XIX веке, согласится с тем, что индустриализация тесно связана с обеспечением ресурсами в определенных местах и что она не обязательно характеризует все национальные общества в долгосрочной перспективе. К 1920 году лишь несколько стран в мире были "индустриальными обществами", и даже в таких частях Европы, как Италия, Испания или Россия, островки промышленного развития отнюдь не распространялись на все общество в целом.

Наиболее интересные дискуссии сегодня разворачиваются вокруг следующих вопросов.

Первое. Новые и сложные оценки фрагментарного статистического материала показали, что в последней четверти XVIII и первой четверти XIX века английская экономика росла медленнее и менее регулярно, чем утверждали до сих пор сторонники теории "большого взрыва". Оказалось, что трудно найти данные о резком ускорении темпов роста даже в таких "ведущих отраслях", как хлопчатобумажная промышленность. Но если индустриализация началась постепенно и шла мягкими темпами даже в свой "революционный" английский период, то возникает вопрос, в каких более древних преемственностях она зародилась. Некоторые историки возвращаются к средневековью, рассматривая "промышленную революцию" как один из нескольких скачков роста, произошедших с тех пор.

Во-вторых. Даже скептикам, стремящимся сделать промышленную революцию количественно незаметной, приходится сталкиваться с тем, что многочисленные свидетельства того времени рассматривают распространение промышленности и ее социальные последствия как наступление новой эры. Так было не только в Англии и европейских странах, которые вскоре пошли по аналогичному пути развития, но и во всем мире, где появление крупной промышленности, новых режимов труда и новой социальной иерархии имело ощутимые последствия. Поэтому при описании и анализе индустриализации мы всегда должны учитывать соотношение количественных и качественных факторов. Представители так называемой институциональной экономики, считающие себя не слишком радикальной альтернативой господствующей неоклассической теории, предложили полезное различие между "формальными" ограничениями экономической деятельности (прежде всего, контракты, законы и т.д.) и "неформальными" ограничениями в рамках соответствующей культуры (нормы, ценности, условности и т.д.). Такое более богатое и разнообразное представление об индустриализации, конечно, можно только приветствовать. Но есть опасность, что слишком большое количество аспектов и факторов перегрузит ее и заставит отказаться от изящества более "экономичных" объяснительных моделей.

Третье. Индустриализация обычно рассматривается как ключ к "особому пути" Европы в истории. Тот факт, что в конце XIX века в различных регионах планеты наблюдались беспрецедентные различия в уровне благосостояния и жизни, действительно можно объяснить главным образом тем, что многие общества начали переход к индустриальному обществу, а другие - нет. Но это может породить не одну проблему. Рассматривая причины европейского "чуда" (Эрик Л. Джонс), одни приходят к выводу, что Англия, Европа и Запад (или то, что считается здесь основным субъектом) располагали естественными географическими, экономическими и культурными предпосылками, которых не хватало другим цивилизациям - знакомая точка зрения, восходящая к исследованиям мировой экономической истории и экономической этики мировых религий, начатым Максом Вебером после 1900 года. Другие, наоборот, ищут аналогичные предпосылки в Китае, задаваясь вопросом, почему он не совершил сопоставимого прорыва в производительности труда. Если окажется, что предпосылки для индустриального развития существовали как в Китае, так и в Европе, необходимо будет объяснить, почему они не были реализованы в действительности. Все эти рассуждения находятся в тонком диапазоне между обоснованными числовыми догадками, антропологическими предположениями о поведении человека в различных "культурных" рамках и контрфактическими мысленными экспериментами.

Четвертое. В старых учебниках по индустриализации, как и в случае с Уолтом Ростоу, предполагалось, что одна национальная экономика за другой достигает "точки взлета", после которой она может двигаться по стабильному, ориентированному на будущее пути самоподдерживающегося роста. Определение хронологии "взлетов" позволило получить набор данных, обозначающих начало экономического модерна для различных стран, - приближение, которое полезно и сегодня. Менее убедительным представляется предположение о том, что по какой-то собственной внутренней логике стандартная модель индустриализации последовательно повторялась из страны в страну. В отличие от этого, экономическое ускорение в действительности всегда подпитывалось как внутренними (эндогенными), так и внешними (экзогенными) источниками; проблема заключается в определении пропорций в каждом конкретном случае. Поскольку ни одна догоняющая индустриализация не проходила без хотя бы частичной передачи технологий, можно говорить и о неизменной роли "транснациональных" связей. Ни один национальный или региональный процесс зарождающейся индустриализации никогда не был полностью самодельным и изолированным от окружающего мира.