Мо Си остолбенел. На его обычно серьёзном лице обнажилось крайне редко появляющееся недоумение.

– С кем?

– Это потрясающая принцесса, которая очень похожа на принцессу Мэнцзэ. Хайтан – дочь правителя.

– … Чэнь Тан был хозяином дворца Академии. Это не то же самое, что принцесса Мэнцзэ*.

* Предупреждаю. Сейчас будет очень много буков. Произошло ОЧЕНЬ сильное недопонимание между Мо Си и Гу Маном. Для начала: титул принцессы Мэнцзэ – gōngzhǔ (公主), что произносится как «Мэнцзэ-гунчжу», переводится «дочь императора / принцесса»; титул Чэнь Тана – gōngzhǔ (宫主) – произносится абсолютно так же «Чэнь Тан-гунчжу», но переводится как «хозяин дворца». То есть, в устной речи это звучит одинаково (вспомним ситуацию с местоимениями в китайском, где он/она/оно звучит одинаково, и понять, о каком поле идёт речь можно только из контекста), но написание и смысл абсолютно разные. Гу Ман подумал, что Чэнь Тан (судя по всему) тоже принцесса. Теперь по поводу имени Хайтан. Имя Чэнь Тана переводится следующим образом: Чэнь (沉) – «тонуть, погружаться в воду», Тан (棠) – грубо говоря, морфема, входящая в состав плодовых деревьев, по типу груши, яблони и так далее; Хай (海) – «море, морская вода», Тан (棠) – всё та же морфема. Вместе Хайтан (海棠) составляют слово «яблоня китайка / или яблоня замечательная». То есть, Гу Ман немного видоизменил имя Чэнь Тана, сохранив значение его иероглифов, но приукрасив их смысл, видимо, для красивого словца. Ведь он подумал, что Чэнь Тан – это такая же замечательная и красивая принцесса, как Мэнцзэ.

– Ну и ладно! Всё равно звучит одинаково, поэтому пусть будет принцесса Чэнь Тан, – сказал Гу Ман.

Уголки рта Мо Си слегка дёрнулись. Раньше, когда Гу-шисюн подшучивал над ним забавы ради, любил называть его «Ваше Высочество принцесса». Привычка этого недоумка называть других мужчин «принцессами», к удивлению, осталась неизменной.

Голова Мо Си разболелась. Он поднял руку и начал массировать пальцами лоб. Ему не хотелось вдаваться в подробности и объяснять Гу Ману тонкости употребления слова «принцесса», поэтому он, немного успокоившись, продолжил рассказ:

– Первую часть ты угадал: тот раб действительно тайком совершенствовался, но всё не так просто. Развитие духовного ядра – это опасное занятие. Чем больше природного таланта, тем сложнее совершенствующемуся даётся процесс взращивания ядра. Тот раб и не догадывался, что его внутренний потенциал огромен, поэтому подвергся отклонению ци* ещё в самом начале своей практики. Это привело к тому, что домики, где жили ученики Академии, загорелись. Его сразу же уличили в краже учений и заклинаний, схватили и привели к хозяину дворца Чэнь Тану.

* Состояние, при котором практикующий совершенствование впадает в буйство и безумие. В зависимости от новеллы этот процесс описывают по-разному. Я же поясняю этот момент, опираясь на сведения, которые вычитала в Лю Яо от Прист. Там всё происходит следующим образом: во время совершенствования каждый практикующий сталкивается с внутренним демоном, обычно это что-то вроде «змея искусителя». Внутренний демон может давить на страхи или желания человека, склоняя его поддаться этим речам. Если практикующий даст слабину, то внутренний демон возьмёт над человеком контроль и тогда произойдёт отклонение ци, совершенствующийся впадает в буйство и начинает сходить с ума. В конечном итоге это может привести к летальному исходу.

Гу Ман слушал, глубоко погрузившись в историю. Заметив, что Мо Си остановился на этом моменте, он с нетерпением спросил:

– Что было дальше? Принцесса Чэнь Тан уничтожил духовное ядро раба?

– Нет. Духовное ядро раба ещё полностью не сформировалось, а лишь дошло до стадии нинцзюй*. Он испытывал дикие боли. Чэнь Тан прекрасно понимал, что никто не вступится за раба и не поможет ему, направив совершенствование на правильный путь и, в конце концов, этот человек умрёт в ужасных мучениях. Он проявил сострадание, нарушив запрет, согласно которому рабам запрещалось совершенствоваться, и помог этому человеку пережить бедствие.

* níngjù (凝聚) – буквально «скапливаться / свёртываться».

Растения во дворе медленно колыхались от ветра. Мо Си окинул взглядом играющие на воде блики и продолжил:

– После того, как Чэнь Тан помог ему справиться с бедствием, этот человек постоянно опускался на колени и благодарил, приговаривая, что никогда не сможет отплатить за доброту и спасение своей жизни. Чэнь Тан заметил, что тот обладает хорошим духовным корнем*, к тому же готов на всё за проявленное милосердие, поэтому, расчувствовавшись, подал прошение правителю. В качестве исключения его приняли в Академию как личного ученика Чэнь Тана.

* línggēn (灵根) – чудесный корень, корень духа, корень жизни (обр.) о честности, нравственных устоях. (Или же, грубо говоря, хорошим фундаментом).

Гу Ман вздохнул от захлестнувших его эмоций.

– Этому рабу так повезло. Кстати, как его звали?

– Он сирота, поэтому некому было дать ему имя. Обычно заведующий хозяйством в Академии присваивал рабам номер. Все называли его Тринадцатым. Ему дали новое имя после того, как Чэнь Тан принял его в ученики, – Мо Си ненадолго замолчал, после чего продолжил: – Хуа Поань*.

* Буквально «Цветок рассеивающий тьму».

Тонущие цветы груши рассеивают тьму*.

* Буквально: Чэнь Тан Хуа Поань.

Словно испугавшись этого имени, птицы во дворе взмахнули крыльями и взмыли вверх, поднимаясь над самыми высокими постройками, они устремились в небо.

Мо Си оглянулся на Гу Мана.

Это было действительно занимательно. Печально известное имя Хуа Поаня было под запретом. Казалось, что тот, кто осмелится произнести его, навлечёт на себя проклятие. До сих пор в Чунхуа никто не решался произнести его просто так. Но когда Гу Ман услышал имя этого демона, никак не отреагировал, словно это было нечто не стоящее внимания. Он лишь спросил:

– Хуа Поань был человеком, которому ошибочно доверился принцесса Чэнь Тан?

– Верно. Он был тем самым человеком, которому Чэнь Тан по ошибке доверился. В то время он и не догадывался, что за злобную тварь приютил. Чэнь Тан также не осознавал, что лично нарёк именем демона, который навлечёт  столетнее бедствие на все девять областей мира*. Он лишь думал, что поступил так, как делал обычно – просто заурядная мелочь.

* То есть на весь Китай (но у нас тут фэнтези, так что не будем переводить буквально).

Закончив рассказ, Мо Си опустил голову и посмотрел на портрет Чэнь Тана в лучах солнечного света. Художник изобразил его взгляд очень мягким и глубоким, словно тот смотрит на последующие поколения сквозь время и пространство.

– Год за годом Хуа Поань действительно оправдывал ожидания Чэнь Тана, становясь всё сильнее и могущественнее. Он добивался всё новых заслуг для Чунхуа, получил награду, похвалу и уважение от Его Величества. Правитель даже издал указ, отменяющий запрет совершенствоваться рабам в надежде, что появится больше таких же талантливых людей, как он.

Чем больше Гу Ман слушал, тем сильнее удивлялся: «Значит в Чунхуа ещё тогда решили использовать как можно больше рабов?»

– Запрет действительно удалось отменить? – не удержавшись, спросил он.

– Нет. Отмена запрета – это непростое дело. Для начала правитель позволил Хуа Поаню выбрать нескольких рабов с хорошим духовным корнем и обучить их совершенствованию.

Гу Ман выглядел разочарованно.

– Это тоже неплохо. По крайней мере, у них появился шанс проявить себя… – вздохнув, сказал он.

После его слов на лице Мо Си отразилось такое выражение, словно он услышал очень смешную шутку.

– Проявить себя?.. О да, они проявили себя. Но вовсе не тем, что их духовная сила была впечатляющей. Они лишь доказали, что у волчонка – волчье сердце*.

* lángzǐ yěxīn (狼子野心)  – у волчонка – волчье сердце (обр. в знач.: злобный, неукротимый; неисправимый, трудновоспитуемый; коварные замыслы, происки; злостное намерение).

Во время этих слов Мо Си встретился взглядом с проникновенными голубыми, словно реки и моря, глазами Гу Мана.

– Гу Ман, знаешь ли ты, почему знать Чунхуа так сильно боится, что рабы начнут совершенствоваться?

Гу Ман покачал головой.

– Потому что это позволили сделать Хуа Поаню. Правитель разрешил ему собрать собственную армию, но в конечном итоге он вонзил нож в спину столицы Чунхуа, – сказал Мо Си с помрачневшим лицом. – Совершенствующиеся, обученные Хуа Поанем, вовсе не собирались благодарить Чунхуа. Они с самого начала стремились изменить порядок вещей, ввергнув Чунхуа в полный хаос. Он был изменником.

Гу Ман молчал, постепенно переосмысливая все сказанные ранее слова.

– … Получается, что армия, которая была у меня раньше, такая же как у Хуа Поаня, да?

– … Да, – Мо Си на некоторое время замолчал, после чего неторопливо продолжил: – Многие видели в тебе тень Хуа Поаня. Когда он тайно замышлял свой заговор, всё ещё был хозяин дворца Чэнь Тан, который мог его остановить. Но если история повторится – это станет огромной катастрофой для Чунхуа, и кто тогда сможет помешать этому?

Выражение лица Гу Мана слегка изменилось. Костяшки его пальцев побелели от сжимания свитка, когда он прошептал:

– Мы похожи? Я и Хуа Поань?

– … – заметив беспокойство Гу Мана, Мо Си смягчил тон. – Вы не похожи. Несмотря на то, что ты тоже совершил измену, ты не был совершенным безумцем, в отличие от Хуа Поаня. Ради того, чтобы ускорить совершенствование рабов, он поймал очень много костяных бабочек и сохранил их для военных целей.

– Что за костяные бабочки?

– Это люди с врождёнными особенностями тела, – Мо Си явно испытывал отвращение к этой теме, поэтому не хотел вдаваться в подробности и просто продолжил: – Их можно использовать как инструмент для парного совершенствования, либо же напрямую поедать плоть. Если съесть такого человека, то даже самый заурядный совершенствующийся мгновенно увеличит свою силу до невероятной мощи. Именно благодаря такому бесчеловечному способу Хуа Поань смог очень быстро нарастить силу толпы рабов, поклявшихся ему в верности. Вплоть до того, что основал своё собственное государство на северной границе Чунхуа и провозгласил себя правителем.