* В древности под девятой ступенью подразумевали место, где восседает император. Вероятно, это из-за того, что цифра 9 в Китае символизирует вечность.

** Возможно отсылка: «И соломинка может сломать спину верблюда» – как бы ни был вынослив человек, невзгоды и испытания могут сломить его; последняя капля переполнила чашу.

Таким образом, спор в императорском дворе стал последним боем для Гу Мана, единственной просьбой, которую безжалостно отверг правитель. В конечном итоге Гу Ман не смог сдержать своё слово: память о его погибшем народе не сохранится, его выжившие люди взяты под стражу, а труп его сюнди разрубили на куски и выставили на показ на Восточном рынке в течение трёх дней и ночей.

В одно мгновение он потерял всё.

В тот момент Мо Си не было в императорском дворце, а позже он взял в руки исторические записи и наконец узнал, что произошло: он прочитал о разбитой в кровь голове Гу Мана от поклонов; прочитал о стоящем на коленях, съёжившемся и рыдающем в голос Гу Мане; прочитал о полном надежд Гу Мане; прочитал о Гу Мане, чьи надежды мгновенно рухнули; прочитал о яростном споре, который обернулся безмолвием… Когда он всё это прочитал, Гу Ман уже шёл, всё было кончено.

Вероятно, причиной тому было его излишнее упрямство.

На протяжении многих лет эта сцена снилась Мо Си снова и снова: убитый горем Гу Ман, который душераздирающе молит, отбивая поклоны; зал, переполненный насмехающимися лицами чиновников; и безжалостный приговор правителя.

В этом сне Мо Си видел и себя, стоящего в зале. Вполне возможно, что он видел себя потому, что часто размышлял:  могло ли всё обернуться иначе, если бы в тот день он был там?

Или же причина в другом: что если бы он вовремя заметил по возвращении в город нарастающую готовность Гу Мана пойти на предательство, смог бы он спасти положение?

Но, в конце концов, в то время он был слишком глупым. Мо Си только вернулся с войны и ясно видел, как Гу Ман постепенно опускается на самое дно. Он видел его скорбь, однако сам Гу Ман вёл себя как бездельник. Мо Си видел отчаяние на его лице и беспокоился, что тот совсем опустил руки*. Однако Мо Си и не предполагал, что Гу Ман неожиданно пойдёт на предательство.

* yījué bùzhèn (一蹶不振) – раз упал и больше не встал (обр. в знач.: пасть духом, опустить руки, отчаяться, впасть в уныние, сломаться).

Он даже мысли не допускал о подобном поступке со стороны Гу Мана.

На протяжении всей жизни Гу Ман был для него подобен божеству. Мо Си был слишком юн, поэтому не понимал, что даже божество может потерпеть крах и сломаться. Он думал, что Гу Ман несокрушим, поэтому никак не мог поверить, что этот справедливый, пылкий и вечно улыбающийся шисюн – шисюн, которого ничто не могло сломить, генерал Гу, который преодолевал все трудности, вставшие у него на пути, – на сей раз действительно потерял надежду.

Разбитый на кусочки, стёртый в мелкий порошок – прежний он больше никогда не вернётся.

– На самом деле, когда ты покинул нашу страну, я не смог тебе ничего сказать, – заговорил Мо Си. – Но из девяти провинций и двадцати восьми стран, почему ты пошёл в самое мрачное место?

Гу Ман ответил не сразу, а лишь спустя очень долгое время шёпотом пробормотал:

– … Я не знаю.

После рассказа Мо Си он не мог полностью сопереживать себе из прошлого. Мысли Гу Мана находились в полном беспорядке: он более или менее понимал то отчаяние и мотивацию к последующим своим поступкам, однако, как и сказал Мо Си, он не мог понять, почему отправился именно в государство Ляо.

Почему именно государство Ляо? Когда он сам задумывался над этим вопросом, единственный ответ, который приходил в голову, ничем не отличался от мнения остальных – ради мести.

Только Ляо могло помочь ему в отмщении, только там, добившись успехов, он мог свести счёты с правителем, который оскорбил его и смотрел с презрением.

Но тогда он действительно был таким, как говорил Мо Си: человек, который будет бороться за свои идеалы, даже если во имя ненависти будет пролита кровь.

В растерянности Гу Ман зарылся лицом в ладони, затем схватился за волосы и забормотал:

– Я не знаю… Я тоже не могу придумать другой причины…

– И я не знаю. Гу Ман, ну почему? Ты же был верен своим сюнди, твоё обещание стоило тысячи золотых*, так же как и у меня, – сказал Мо Си. – Раз уж ты выбрал месть, то мы с тобой, ты и Чунхуа – были обречены на такой исход.

* yī’nuò qiānjīn (一诺千金) – одно обещание – тысяча золотых; обр. выполнять обещания; быть верным своему слову; человек слова.

Гу Ман сидел молча в оцепенении на своей маленькой скамеечке, смотря сквозь пальцы на каменный пол.

– Выпей сегодня ещё две дозы успокаивающего отвара, – наконец поднявшись, сказал Мо Си. – Правитель не хочет, чтобы ты вспоминал слишком много деталей, касающихся твоего предательства. Если хочешь продлить свою жизнь, то лучше вообще не думай об этом.

Глава 74. Красавица Чуи

Раз Мо Си так сказал, Гу Ман старался изо всех сил не думать и не вспоминать подробности своего мятежа.

Некоторые вещи действительно таковы, что, не считая сиюминутного удовлетворения от разгадки тайны, всё, что остаётся в конечном итоге – это сплошное разочарование. Он просто хотел неплохо прожить отведённые ему дни, поэтому последовал совету Мо Си.

После весенней охоты* Мо Си полностью погрузился в работу, зарывшись с головой в бумаги. Из-за того, что у него день с ночью перепутались, даже аппетит сильно ухудшился.

* В анлейте указано, что под этим выражением подразумевается март месяц. Я поискала в интернете, там пишут, что весенняя охота – это время сельского хозяйства и охоты, а также увеличения населения.

Управляющий Ли, видя, как тот отказался от сна и забыл о еде*, не придумал ничего лучше, чем попросить работников кухни положить еду в короб. Он поставил его на стол перед Мо Си, но даже так он забывал вовремя поесть. Либо же, когда Мо Си, наконец, отрывал свой взгляд от свитков, золотой ворон** уже опустился, а еда остыла.

* fèi qǐn wàng shí (废寝忘食) – отказаться от сна и забыть о еде (обр. в знач.: самоотверженно, самозабвенно, не покладая рук, неустанно).

** Золотой ворон – так поэтически называют солнце. Выражение берёт начало в мифе о десяти солнцах. Краткая выжимка об этом мифе будет в конце главы.

Ли Вэй не мог сдержать тяжёлого вздоха:

– Каждый год в это время происходит одно и то же, а я никак не могу повлиять на ситуацию. Не могу и слова против сказать, не могу и просто выговориться. Он целыми днями пьёт лишь остывшую рисовую кашу да холодный чай. Каким бы железным ни был желудок, даже он с таким не справится. Эх, беда…

Оказалось, что рот управляющего Ли – это вороний клюв*. На следующий день после его жалоб Мо Си заболел из-за неправильного питания и тяжёлой работы.

* wūyāzuǐ (乌鸦嘴) – обр. человек, приносящий плохие новости (букв. клюв вороны), накаркать.

Несмотря на стойкое здоровье Мо Си, слуги поместья Сихэ всё же знали, насколько трудно угодить этому болвану, когда он болен. Пускай он крепок телом, старается никого не беспокоить и не надоедать, и вообще не придаёт особого значения болезни; всё же существует довольно серьёзная проблема…

Раздражительность.

Он как обычно утром вставал с постели и ложился спать обратно вечером, посещал заседания в императорском дворце, занимался бумажной работой. Однако из-за плохого самочувствия его дурной характер проявлялся сильнее: он был гораздо раздражительнее вообще во всём, чем обычно, из-за чего все старались лишний раз не попадаться ему на глаза.

После того как у Мо Си разболелся живот, Ли Вэй отправился к целителю Цзяну за лекарством. Однако целитель Цзян разразился бранью:

– Опять заболел? Снова живот? Он ходит ко мне с больным животом с четырнадцати лет. Я, не щадя своих сил, старался его вылечить, однако он с огромной радостью вновь пропускает приёмы пищи, как только появляются дела в военном министерстве. Ещё и питается остывшей едой. Если продолжит в том же духе, то вознесётся на небо гораздо раньше положенного срока! Я не пытаюсь уклониться от работы, просто мне не нравится, что приходится впустую тратить мои лекарства! Катись отсюда!!!

Ли Вэй, обливаясь холодным потом, беспомощно кивнул. В итоге он еле-еле выпросил у целителя Цзяна рецепт на лекарство, выслушивая все эти причитания. Напоследок целитель велел:

– Не спускай глаз со своего господина. Подавай ему только горячую еду, перед основным приёмом пищи обязательно дай ему тёплый бульон. Если же ослушаешься моих указаний, больше не приходи в поместье Цзян. В противном случае я, твою мать, потеряю лицо!

После этого Ли Вэй ежедневно приходил на кухню и сам готовил тушёное рагу для Мо Си, способствующее хорошему пищеварению.

Вот тут-то и вскрылся главный недостаток в характере Мо Си…

В первый день на кухне приготовили суп с редькой и свининой, однако Мо Си не стал его есть:

– Слишком жирный.

На второй день на кухне приготовили суп из голубей, однако Мо Си не стал его есть:

– Он воняет.

На третий день приготовили суп со свиной печенью и шпинатом, однако Мо Си не стал его есть:

– От вида потрохов меня начинает тошнить.

…

Наступил седьмой день.

В руках Ли Вэя был глиняный кувшин с куриным супом, соломенными грибами и мацутакэ. Уныло свесив голову, он вышел из кабинета Сихэ-цзюня.

– Ну как? – обеспокоенно спросил его сопровождающий повар-наставник.

– Даже не притронулся, лишь сосредоточенно смотрел на макет местности, стоящий на столе, – Ли Вэй злобно закатил глаза. – Сказал, что запах тушеной курицы вызывает у него тошноту, от чего совершенно пропал аппетит.

Повар сильно вспотел и побледнел, а обида отчётливо звучала в его голосе:

– Ах, но это ведь не моя вина. Если господин продолжит в том же духе, то его аппетит только ухудшится. Разве целитель Цзян не говорил, что для излечения его желудка лекарство – это лишь треть, а остальная часть зависит от питания.