Глава 75. Первобытное вожделение

«Почему, когда я со всей душой спас малышку-дракона*, мне так и не прислали ни одной тучной рыбки в качестве ответной услуги?»

* Малышка-дракон (Луннюй) – героиня романа Цзинь Юна «Волшебный орёл и товарищ-рыцарь». Девушка красивая, словно фея, имеет кожу, как нефрит, и обладает высокими навыками в боевых искусствах.

– Трава чжэньсинь?

Резиденция целителя. Цзян Фули отложил свиток и внимательно оглядел персиковыми глазами плетёную бамбуковую корзинку для рыбы, висящую на спине промокшего с ног до головы Гу Мана.

– Кто тебя попросил? Мо Си или Мужун Лянь?

– Это Мужун… – «Чуи» не успело сорваться с его губ, потому что Гу Ман тут же вспомнил требование, которое выдвинул ему этот человек, прежде чем потерял сознание. Гу Ман считал, что раз он достойный человек, для которого слово, как для быстрой лошади удар кнутом*, и раз он дал своё согласие кивком головы, значит, обещанное нужно исполнить. Он тут же решил изменить свои слова: – Я не скажу тебе.

* jūnzǐ yī yán, kuài mǎ yī biān (君子一言，快马一鞭) – досл. «для достойного человека слово, как для быстрой лошади удар кнутом» (сказанное слово не вернёшь, сказано – сделано).

Цзян Фули слегка прищурился.

– Ты вообще знаешь, что это такое?

– Знаю. Лечит.

– Оно правда может лечить, но может и навредить, – сказал Цзян Фули. – Это успокаивающий душу цветок, состоит наполовину из духовной энергии, и наполовину из обычной. Обладает болеутоляющим и паралитическим эффектом, поэтому не следует недооценивать его токсические свойства. Целый ворох этих цветов хранится у меня в хранилище, они не такие уж ценные. Я не против отдать тебе, вот только…

Гу Ман поднял руку:

– Я обещаю не использовать его в качестве отравы.

– Отравы? – холодно усмехнулся Цзян Фули. – Теперь, когда я вернулся в Чунхуа, если ты попытаешься кого-то отравить у меня под носом, я зауважаю тебя как мужчину.

– Что это значит? – поинтересовался Гу Ман.

– Раз ты просишь у меня траву чжэньсинь, мне придётся уведомить об этом Сихэ-цзюня.

Гу Ман прикинул в голове: «Раз Мужун Чуи потерял сейчас сознание, его жизнь имеет первостепенное значение. Когда он будет спасён, я просто попрошу Мужун Чуи всё объяснить».

Придя к мысленному согласию, Гу Ман последовал за Цзян Фули в хранилище с лекарственными травами. Когда Цзян Фули приготовил отвар, Гу Ман сразу же вернулся к Персиковому озеру. Мужун Чуи по-прежнему лежал на том же месте.

Он выглядел крайне истощённым: на его чистом прекрасном лице не было видно ни кровинки, а кожа была ледяной на ощупь. Гу Ман приподнял его, откупорил горлышко сосуда и понемногу начал вливать в рот Мужун Чуи лечебный отвар.

Это оказалось непросто. Хотя Мужун Чуи был без сознания, время от времени он кашлял, из-за чего половина лекарства расплескалась. Кроме того, иногда он хмурился и что-то бормотал себе под нос.

Гу Ман слышал, как он то звал сестру, то Юэ Чэньцина, при этом его лицо выражало мучение.

Хотя они с Гу Маном не были близки, сердце у последнего было доброе, поэтому он поглаживал Мужун Чуи по голове, успокаивая.

– Сестра…

– Сестра здесь. Всё хорошо, хорошо, – говорил Гу Ман.

– Чэньцин…

– Да, да, да. Я та самая глупая птичка*. Сы-цзю такой хороший. Давай, нужно допить лекарство, осталось совсем чуть-чуть.

* xiǎobáiniǎo (小白鸟) – буквально «маленькая белая птичка». 小白 – сленг. «чайник/новичок». Забавно то, что 鸟 – «птица» тоже имеет переносное значение: «хуй/хер/хуесос». Но не будем так оскорблять Юэ Чэньцина, достаточно «глупого», ахаха.

Спустя какое-то время бледные губы Мужун Чуи задрожали, а рука вцепилась в рукав Гу Мана, словно он попал в ловушку кошмара. Его глаза перекатывались из стороны в сторону под закрытыми веками, а чёрные длинные ресницы трепетали, как крылья бабочки.

– Не… не надо…

– Что?

– Ты… – рука Мужун Чуи судорожно дёргалась, а сухожилия и вены на тыльной стороне руки сильно напряглись. – Ты – скотина… да как ты можешь… ты…

Гу Ман остолбенел и, обидевшись, пощупал свой нос:

– Почему ты продолжаешь так злобно ругаться? Я ведь пытаюсь помочь.

Мужун Чуи по-прежнему находился во власти кошмара, его крепко сжатые костяшки пальцев побелели. Неожиданно раздался резкий протяжный стон, словно во сне он испытывал боль и унижение. Кончики его закрытых глаз слегка покраснели.

– Мерзкое… отродье…

Гу Ман бросил на него взгляд и вздохнул.

– На кого ты ругаешься? На сестру или на глупую птичку?

Но, естественно, Мужун Чуи не ответил. Гу Ман ещё какое-то время успокаивал его, и постепенно сонные бредни Мужун Чуи поутихли. Спустя одну сожжённую палочку благовоний Мужун Чуи, наконец, замолчал. Снадобье из травы чжэньсинь начало действовать. Его лицо постепенно расслабилось, а нахмуренные брови немного разгладились.

Гу Ман, подхватив Мужун Чуи под руки, перетащил его в более сухое место. Очистив каменную поверхность, он удобно уложил его. Подперев щёку рукой, Гу Ман со скуки проговорил:

– Эхх, лекарство кончилось. Когда же ты откроешь глаза?

– …

Спустя довольно много времени, глаза Мужун Чуи оставались закрытыми. Он не проснулся.

Гу Ман вздохнул, подпёр щёку другой рукой и то и дело бросал взгляды на Мужун Чуи.

«Этот Мужун Чуи обладает на редкость уникальной красотой: чистой и элегантной, словно дух божества» – образование Гу Мана оставляло желать лучшего, поэтому он не мог подобрать более точные формулировки. Он лишь чувствовал, что этот человек обладает чёткими чертами лица, поражающими своим великолепием. На нём ощущалась аура бессмертного, совсем как у малышки-дракона из той книжки с картинками. Его широкие рукава подобны падающему снегу. В общем, выглядит достойно.

«Можно добавить ещё кое-что: на него никогда не надоест любоваться».

Поэтому Гу Ман продолжил наблюдать за ним ещё около часа.

Спустя час ему надоело. Гу Ман повернулся и спросил у Фаньдоу:

– И долго нам его охранять? Нет, я в целом не возражаю, но… Принцесса ждёт, когда я вернусь домой и приготовлю рыбу.

– Гав-гав-гав!

– Ты прав, – кивнул Гу Ман. – Малышка-дракон – посторонний человек, а принцесса – свой человек*. Поэтому давай для начала мы всё-таки наловим рыбы. Так или иначе, он уже всё равно наелся травы, а то, что он не просыпается – не наша вина.

* Вообще, иероглифы内人 переводятся как «жена», но Гу Ман не это имел в виду. 内 – «внутри/изнутри». То есть здесь идёт противопоставление чужой/свой. Но двойной смысл фразы довольно забавен.

– Гав-гав!

Таким образом, Гу Ман отправился рыбачить.

Перед тем, как Мужун Чуи опрокинул его водным ударом, Гу Ман поймал трёх тучных белых амуров, но они ускользнули. А дальше ему уже перестало везти. Он очень долго ходил кругами, выслеживал, но поймал лишь несколько мальков да целую кучу тонких палок.

Заметив закат и наступление сумерек, а также поднимающийся дым от людских жилищ, Гу Ман почувствовал подавленность.

Он не ожидал, что провозится весь день, но так ничего и не наловит. Гу Ман стоял посередине озера с сеткой в руках. Заходящее солнце, словно смытый с неба румянец, плавало на водной глади.

– Это неправильно, – вздохнул Гу Ман. – Разве в книге не говорилось, что доброе дело без награды не остаётся? Почему, когда я со всей душой спас малышку-дракона, мне так и не прислали ни одной тучной рыбки в качестве ответной услуги?

Гу Ман множество раз прокручивал эту мысль в голове, когда вдруг услышал позади холодный как нефрит голос:

– Что ты там бормочешь?

Гу Ман подпрыгнул с перепугу, обернулся и отступил на два шага назад.

– Ты наконец проснулся? Как тебе удаётся подходить, не отбрасывая тени, и уходить, не оставляя следов*?

* láiwúyǐng, qùwúzōng (来无影，去无踪) – приходить, не отбрасывая тени, и уходить, не оставляя следов (обр. в знач.: появляться и исчезать, словно по волшебству; неуловимый, как призрак).

Говорившим оказался Мужун Чуи, который шёл, легко ступая по воде. Цвет его лица стал нормального цвета, словно он никогда и не терял сознания от истощения.

Гу Ман не смог сдержать восхищенного вздоха:

– Трава чжэньсинь и правда действует: прошло всего полдня, а ты уже хорошо себя чувствуешь.

Мужун Чуи хмыкнул и с лёгкостью ступил на берег. Взглянув на Гу Мана, он заметил, что тот ходит до сих пор в мокрой одежде. Мужун Чуи поднял руку, сомкнул кончики пальцев и тут же полился золотистый свет.

Когда свет померк, Гу Ман с удивлением и восторгом ощупал свою сухую одежду, улыбнулся и сказал:

– Большое спасибо, ты и правда хороший человек.

Мужун Чуи не любил впустую растрачивать слова, поэтому сразу перешёл к делу:

– Ты пришёл сюда рыбачить?

– Да, моя принцесса* заболела и совсем ничего не ест. Я хочу поймать свежую большую рыбу, чтобы приготовить, – Гу Ман потёр нос. – Ведь в семье нужно помогать друг другу, верно?

* Небольшая ремарка: в кит. языке иногда к местоимению (в данном случае к «я») добавляют иероглиф 家, что означает «семья», то есть буквально Гу Ман говорит «принцесса из моей семьи». На русский такое сложно перевести, поэтому обычно переводят как «мой/моя».

– Принцесса?.. – нахмурился Мужун Чуи. – Принцесса Мэнцзэ?

Гу Ман тут же замахал рукой.

– Принцесса Мо Си.

– …

Судя по всему, этот утративший разум и память Алтарный зверь не нарочно называл Мужун Чуи «малышка-дракон», в конце концов, даже такой непоколебимый бог войны как Мо Си получил от него прозвище «принцесса».

Мужун Чуи с каменным лицом отвёл взгляд от Гу Мана, повернулся к водной глади озера и вытянул руки навстречу ветру.

– Выходи на берег.

Гу Ман собрал растянутую сеть и послушно вышел.

– Какая рыба тебе нужна? – спросил Мужун Чуи.

– Окунь-ауха*, – всё также послушно и искренне ответил Гу Ман.

* Китайский окунь.

– Сколько?

– Чем больше – тем лучше.

– Это слишком расточительно, – заявил Мужун Чуи. – Думаю, пяти будет достаточно.

– А? Что ты собираешься делать? Хочешь помочь мне с рыбалкой?