Чуть позже государство Ляо перешло в наступление, и Мо Цинчи, как всегда, был назначен генералом. Он сразу же направился на поле боя.

В тот год Мо Си, наконец, дождался своего седьмого дня рождения.

Но получил он  вовсе не оружие или поступление в Академию, а военное донесение, пришедшее из далёких мест. До того как он успел осознать, что такое жизнь и смерть – семейное поместье Мо было завешено белой тканью, а из дворца Его Величества гудел погребальный звон.

– Скончался Фулин-цзюнь!..

Всё вокруг было наполнено звуками скорби, бумажные деньги парили в воздухе и оседали на землю, устилая её, подобно снегу, который никогда не растает.

Повсюду слышались рыдания, многие люди лили слёзы: и те, кто был знаком с ним лично, и те, кто не был; те, с кем они виделись часто, и те, с кем почти не виделись. В поместье Мо один за другим приходили люди, чтобы поплакать и преподнести жертвенное вино. Мать Мо Си рыдала в голос до потери сознания, привлекая к себе как можно больше внимания. Его дядя*, жестокий и алчный человек**, делал всё возможное, чтобы придать себе сочувствующий вид, который должен иметь тот, кто с глубоким прискорбием пришёл на погребальную церемонию своего брата. Все надели холщовую одежду в знак траура. Даже правитель прибыл облачённым в белое.

* bófù (伯父) – старший брат отца.

** hǔ láng zhī xīn (虎狼之心) – сердце тигра и волка (обр. жестокий и алчный).

– Потеря Фулина для нас подобна утрате печени и желчного пузыря*… – сказал Владыка Лао**, прислонившись лбом к гробу и обильно проливая слёзы***. Задыхаясь от рыданий, он проговорил:

– О, далёкие Небеса, отчего же вы так жестоки к нам!

* gāndǎn (肝胆) – печень и желчный пузырь (по древним представлениям –  средоточие лучших чувств души человека и источник благородства и доблести).

** Напомню, что Владыкой Лао в этой новелле часто называют предыдущего правителя в знак большого уважения.

*** tìlèizònghéng (涕泪纵横) – буквально «слёзы и сопли», используется для описания крайней печали.

Свита правителя стояла на коленях, взывая к небесам.

За пределами главного зала лежала большая груда всевозможных сокровищ из золота и серебра, приготовленных для обряда почитания памяти умершего. Верховный жрец затрубил в рог яка. Из гроба полился яркий свет, который трансформировался в образ золотого кита. Он несколько раз проплыл вокруг главного зала и улетел наружу.

Лавровое дерево в саду давно сбросило свои цветы. Когда кит проплыл мимо него, он уже не смог создать тот же дождь из цветов, что был прежде.

Он устремился ввысь к небесам и растворился средь облаков.

– Духовное оружие освободилось, – стоя на коленях и кланяясь, нараспев произнёс верховный жрец. – Да упокоится… его разумная душа Хунь*…

* Хунь и По (кит., души горние и дольние) — два типа душ, признававшиеся философско-религиозными учениями Китая. В традиционной даосской антропологии различались не только сферы влияния душ («хунь» ответственны за эмоции и ментальные процессы, в т. ч. сон и транс, во время которых они могли временно покидать тело и действовать автономно; «по» ответственны за физиологические процессы и двигательные функции тела), но и их посмертная судьба: души «хунь», как более субтильные, могли восходить на небо, трансформируясь в духов-шэнь, тогда как души «по» возвращались в субстанциально близкую им землю, к т. н. «желтым источникам» (хуан цюань), месту, напоминающему ад европейской античной традиции.

Все собравшиеся рыдали и кланялись, выкрикивая: «Фулин-цзюнь – павший герой».

– Души героев вернутся домой…

Среди этого стада нечисти, облачённого в белое, лишь один Мо Си не плакал. Он молча стоял на коленях ошеломлённый и озадаченный:

«Кто ушёл?»

«Кто скончался…»

«Кто павший герой?»

«Чья героическая душа?»

«Что на самом деле означает “павший герой”?» – эти два слова он слышал с самого детства, но сейчас они казались такими незнакомыми из-за смерти отца.

Слова, которые раньше казались ему сверкающими и ослепительными; поле боя, к которому он некогда безгранично стремился: в конце концов, что это такое на самом деле?

– Души героев вернутся домой… Да упокоится его разумная душа Хунь…

«Нет, нет» – резко вздрогнул он. Мо Си не хотел, чтобы отец становился павшим героем, он хотел, чтобы отец был просто героем. Он желал, чтобы осенью папа взял его с собой во двор, где растёт османтус, чтобы приготовить кувшин сладкого вина.

Он лишь хотел, чтобы папа вернулся, взял его за руку, наклонился и с улыбкой сказал: «Маленький Хоцю, тебе уже семь, папа отведёт тебя в Академию. Ты должен быть послушным, брать пример со старейшин и совершенствоваться».

Пока Мо Си думал об этом, ему показалось, словно папа наяву стоит в дверях, оборачивается и улыбается ему.

«Маленький Хоцю, – сказал он. – Хороший мальчик, подойди, дай папе посмотреть на тебя».

Мо Си, словно в трансе, направился к сияющей фигуре.

Неожиданно раздался резкий хлопок: взорвались погребальные хлопушки*. Из-за этого громкого трескучего звука Мо Си очнулся, словно от глубокого сна.

* Я пыталась найти информацию по поводу хлопушек, как один из атрибутов погребальной церемонии, но такой инфы нет. В тырнетах пишут, что хлопушки использовались только на Новый Год. Но так как у нас мир с совершенствующимися, возможно это их какая-то традиция.

– Отец? – он был сбит с толку. – Где ты, отец?

«Где, где же ты?»

В дверях никого не было, лишь белая шёлковая ткань свисала вниз.

Кончики его пальцев заледенели. В этот жестокий момент он понял, что значит «смерть». Мо Си внезапно закричал, взывая к отцу, и выбежал из главного зала в попытке угнаться за ним. Свита правителя была ошеломлена и горевала, непрерывно вытирая слёзы, от подобного зрелища.  Его дядя поспешно бросился следом, схватил трепыхающегося Мо Си и с покрасневшими глазами сказал:

– Будь послушным, Си-эр*, иди к дяде, иди к дяде…

* ér (儿) – суффикс имён существительных иногда с уменьшительным и ласкательным значением.

– Я видел отца! Я видел его! – кричал Мо Си так громко, что голос неожиданно сорвался. Он бросился в объятия дяди и, наконец, зарыдал.

– Я видел его… Почему он ушёл? Почему ушёл? Почему он не хочет больше меня видеть?! – голос семилетнего ребёнка охрип, а силы иссякли. Каждый выкрик был более пронзительным, чем другой. Слёзы текли по всему лицу.

В итоге дрожащими губами он пробормотал последнюю фразу:

– Почему он не хочет больше меня видеть…

Ему было семь лет.

Он со всей серьёзностью наблюдал за звёздами и луной, ожидая наступления семилетия и возвращения папы.

Оказывается, вот как это произошло.

Оказывается, вот какова война. Такой ценой добывается слава.

Несколько лет спустя наступил день его рождения*. Мо Си до сих пор носил траурные одежды из тонких шёлковых нитей, изготовленных самым искусным мастером. Семью Мо увековечила посмертная слава, а статус стал гораздо выше, чем прежде. Но какое это имело значение?

* Здесь речь идёт всё про тот же год, когда Мо Си исполнилось семь лет, и пришла весть о смерти отца. Используется фраза про «несколько лет спустя» в контексте того, что он вновь, как и два года назад, стоит под османтусом, но уже без отца.

Он подошёл к окну, за которым вновь распустилось дерево лавра. Подобно водопаду вздымались изумрудно-зелёные листья, каждый листик словно олицетворял прошедший год. Мо Си сел, вокруг него распространялся благоухающий аромат. Он достал большой, покрытый пылью календарь Чунхуа, который расписал два года назад.

– Сколько дней осталось до моего седьмого дня рождения? – в ушах раздался его собственный голос, звучащий из далёкого прошлого.

Мо Цинчи опустил свою большую руку ему на голову, ласково поглаживая:

– Не спеши.

– Но я спешу, папа, – пробормотал он. – Я хочу пропустить два года и, открыв глаза, оказаться семилетним.

Мо Цинчи разразился смехом. Этот звук то был чётким и ясным, то звучал слегка смутно, пока, наконец, не растворился в шелесте листьев.

В то время Мо Си не знал, каким будет будущее, он лишь чувствовал, что эти два года будут длинными и скучными, поэтому хотел, чтобы они поскорее прошли. Он очень топился в ожидании своего семилетия, ведь тогда он станет чуть ближе к своей мечте – оказаться на поле боя. Однако он не понимал, что эти два года, которые он так старался перескочить, станут последними в жизни его папочки*.

* Небольшая ремарка касательно слов «папа, отец». В зависимости от ситуаций в тексте используется три вариант обращения Мо Си к отцу. Первый diē (爹), что можно перевести и как «папа», и как «отец». Но такой вариант Мо Си обычно использовал, когда говорил об отце при посторонних людях. Это более уважительный вариант обращения (так как в Китае уважают и почитают старших, даже к родителям обычно обращаются уважительно, особенно при посторонних), который, например, встречался в момент, когда Мо Си рассказывал дяде о том, что видел отца. Поэтому везде, где встречалось 爹, я переводила как «отец». Второй вариант diēdie (爹爹) также переводится и как «папа», и как «отец», однако в кит. языке удвоение одного иероглифа обычно свидетельствует о более мягкой форме обращения. Обычно вариант с 爹爹 встречался, когда Мо Си общался с отцом наедине, поэтому в этих случаях я переводил как «папа» (на наш русский, папа звучит мягче, чем отец). Есть третий вариант, который в тексте встречается всего трижды: когда Мо Си попросил отвести его в Академию, и здесь, где я решила оставить сноску (и ещё чуть ниже в тексте). Ādiē (阿爹) – переводится также как «папа» или «отец», но это самый ласковый вариант из всех возможных.  阿 – префикс имён существительных, обозначающих различные категории родственных отношений; придаёт этим существительным как бы ласкательную форму. Дословно на русский «папаша» или «папочка».