Глава 33

Последние обеты

Утром последнего августовского воскресенья Нора вошла в двухсотлетнюю иезуитскую церковь в Гарлеме, где Сорен и четырнадцать других ветеранов—иезуитов должны были принести в тот день свои последние обеты. За полчаса до начала службы скамьи уже скрипели под тяжестью друзей и членов семьи, сгрудившихся плечом к плечу, ожидающих, когда их священники произнесут последние обеты, которые они принесут в своей жизни. Если они зайдут так далеко, то вряд ли покинут орден. Они были в нем по крайней мере двадцать лет, каждый из них, и они решили остаться в иезуитах до конца. Сорен умрет иезуитом. Это было то, чего она хотела для него, потому что это то, чего он хотел для себя. Но здесь он мог быть иезуитом, близким к ней и Кингсли. Для этого ему не нужно было лететь через весь мир в зону боевых действий. Она отдала бы все, чтобы удержать его здесь, чтобы он был в безопасности.

И если все было тем, о чем он просил, все было тем, что она ему даст.

Нора нервно шла по центральному проходу, красная ковровая дорожка под ее ногами заглушала звук каблуков. Она поискала место где—нибудь поближе, но не слишком близко, где могла видеть, но не быть увиденной. Слишком поздно. Из—за скамьи справа высунулась рука и схватила ее за запястье. Нора вздрогнула и посмотрела в глаза молодой женщины с темными волосами, подстриженной под стильный боб и одетой в платье, которое стоило больше, чем ежемесячный платеж Норы по ипотеке.

— Не смей делать вид, что не помнишь меня, — сказала женщина строгим и властным голосом — точь—в—точь как у ее брата.

— Клэр. — Нора почувствовала глубочайшее чувство облегчения, когда Клэр заключила ее в почти болезненные объятия.

— Элли, — выдохнула Клэр, — Очень долго.

— Слишком долго, — согласились Нора, и шумно сглотнула.

— Ты должна мне помочь. — Клэр казалась напуганной, в отчаянии.

— Помогу, — ответила Нора.

— Поможешь?

Нора кивнула у плеча Клэр.

— Я люблю его, — сказала Нора. — Я ушла от него не потому, что перестала любить.

— Знаю, — ответила Клэр. — Никто не может перестать любить его после того, как влюбится.

Клэр выпустила ее из сокрушительных объятий, но продолжала держать Нору за руку. Она не казалась готовой или желающей отпустить ее, и Нора была ей благодарна.

— Я так рада что ты здесь, — сказала Клэр. На ее лице были слезы. — Я не справлюсь одна.

— Я не хотела приходить.

— Я тоже, — призналась Клэр. — Но я не смогла ему отказать.

— Ты просила его не уезжать? — Спросила Нора.

— Я не просила, я умоляла. — Клэр посмотрела вперед. У нее и Сорена были одинаковые профили, те же уши, те же скулы, один и тот же ироничный изгиб рта, когда они улыбались. Но Клэр не улыбалась.

— Он сказал почему он уезжает?

— Едет и один из священников, который посетил его после аварии на мотоцикле. Он тот, кто попросил его уйти. Не могу поверить, что он сказал «да». — Клэр сильнее сжала руку Норы.

— Я могу, — сказала Нора. Она не хотела верить, но могла. Она ушла от него. Кингсли сделал ставку на нее. Она отказалась вернуться к нему. Что удерживало его здесь? Ничего.

— Что ты будешь делать? — Спросила Клэр.

— Молиться.

— Поможет? — Спросила Клэр.

— Не навредит.

Начала играть музыка, Нора узнала гимн. "Будь моим светом".

Внезапно все в собрании поднялись на ноги. Нора огляделась, пока пели гимн в поисках знакомых лиц. Наконец она нашла некоторые из них на балконе.

— Он выбрал музыку? — Спросила Нора у Клэр.

— Я не знаю. А что?

— Это мой любимый гимн.

— Кажется, приход хорошо его знает. — Клэр повернула голову и посмотрела на балкон. — Я слышу, как они подпевают.

— Кто?

— Пресвятое сердце, — сказала Клэр. — Они все на балконе. Больше ста прихожан здесь.

Нора оглянулась назад и вверх и увидела лица, которые она узнала, включая Диану и семью Дианы. Она должна быть там, наверху, подумала Нора. Она должна быть в церкви Сорена. Но ее не могло быть. Она не просто ушла от него, она ушла и от них.

— Это треть всего прихода, — прошептала она Клэр.

— Видишь? — Сказала Клэр. — Говорила же. Как только начинаешь его любить, не можешь остановиться.

Нора действительно любила его и никогда не перестанет любить, поэтому, когда он и другие четырнадцать иезуитов шли по проходу и он повернул голову, чтобы посмотреть на нее, она улыбнулась ему. Он не улыбнулся в ответ, но она могла сказать, что он этого хотел. Ей хотелось, чтобы Кингсли был здесь и держал ее за другую руку, но она не винила его за то, что он не пришел. Много лет назад ему пришлось безучастно смотреть, как Сорен женится на сестре Кингсли. Он не мог и не хотел сидеть сложа руки и смотреть, как единственный мужчина, которого он когда—либо любил, отдает себя очередному сопернику.

Церемония последних обетов включала полную мессу, в которой участвовали все пятнадцать священников. Они выглядели почти ангельскими в своих не совсем белых одеждах бок о бок. Это была пестрая команда со всего мира — Африки, Азии, Южной Америки, Мексики и Соединенных Штатов. Сорен был одним из младших, но не самым молодым. Однозначно самым красивым. По крайней мере, по ее мнению.

Когда пришло время причащаться, Нора вышла вперед. Она не причащалась с тех пор, как покинула Сорена. Поэтому было уместно, что она подошла к его очереди, и когда он поднял облатку, которая была Телом Христовым, она позволила ему положить ее себе на язык. Когда проглотила, то почувствовала старую рану, о которой забыла. Потом старая рана ушла, зажила. Трещина в ее сердце затянулась и покрылась шрамами. Церковь запела новый гимн, и к ее сердцу обратились слова: «Вернитесь домой, вернитесь домой... вы, утомленные, вернитесь домой».

Только слова. Банальные слова. И все же они резали душу Норы по живому.

Нора устала. И Нора действительно хотела вернуться домой.

Один за другим каждый из пятнадцати священников произносил обеты. Когда Сорен встал на колени, чтобы произнести свои клятвы, Нора перевела дыхание при виде — редком виде — Сорена, кающегося и смиренного. Когда он произносил обеты, его голос был сильным, ясным и непоколебимым. Его слова разнеслись по всей церкви, как восходящий поток, и если бы у Норы были крылья, она могла бы взлететь.

— Я, Маркус Леннокс Стернс, произношу свои обеты и обещаю Всемогущему Богу в присутствии Девы—Матери, всего небесного двора и всех присутствующих здесь, а также вас, преподобный отец Хаас, верховного настоятеля Общества Иисуса и его преемника и наместника Бога, вечной бедности, целомудрия и послушания...»

Чтение обета продолжалось до тех пор, пока каждый последний священник не произнес свое окончательное обещание. Остальная часть мессы прошла в тумане. Из—за жары, влажности и страха, что она не справится со своей задачей, Нора едва могла сосредоточиться на словах. Не то чтобы это имело значение. Она знала католическую мессу наизусть. Слова были вытатуированы в ее разуме и заклеймены в ее душе. Она выпалила их, не подумав.

Когда пропели последний гимн и пришло время расходиться, Клэр обняла Нору за талию, и они вместе пошли по проходу. Через несколько минут пятнадцать священников, принявших публичные и частные обеты, появились на улице для приветствия близких.

— Иди, — Нора сказала Клэр. — Ты единственная семья, которая есть у него. Он хочет, чтобы ты познакомилась с его приходом.

— Смогу ли я увидеть тебя снова? — спросила Клэр. — Он уходит, а я не… — Она остановилась и тяжело сглотнула, переводя дыхание. — Я хотела бы быть рядом с кем—то, кто его знает и любит. Я знаю, что это не лучшая идея, но не могла бы ты над ней подумать?

— Может быть ланч?

— С удовольствием. — Клэр улыбнулась, и Нора заметила слезы в ее глазах.

— Как и я.

— Ты поговоришь с ним? — Спросила Клэр, с отчаянием в глазах и надеждой в голосе.

— Я подожду, пока он не окажется наедине. Иди. Он ждет тебя.

— Ты ему нужна, — сказала Клэр. — Но я пойду и обниму его своим особым способом. Вероятно, ему это тоже нужно, даже если он не признает этого.

— Будь нежной. Он все еще восстанавливается от аварии.

— Я нежно обниму его, — сказала Клэр и еще раз сжала руку Норы, прежде чем отпустить ее. Она побежала к Сорену, и Нора рассмеялась, увидев, как Клэр, уже взрослая женщина двадцати девяти лет, бросилась в объятия своего старшего брата, как много лет назад, когда Нора пошла с ним на похороны его отца. Нора была благодарна за присутствие Клэр в его жизни. Она была твердой опорой Сорена, и у нее был дар взять этого напыщенного священника и превратить его обратно в человеческое существо одним захватом—объятием и шутливым оскорблением.

— Frater! — Сказала Клэр, цепляясь в него, словно она умрет, как только отпустит его.

— Веди себя прилично, Soror, — Сказал Сорен, гладя ее по голове. — Не напугай моих прихожан. Они думают, что ты нормальная в моей семье, и мы не хотим испортить это впечатление.

С расстояния около двадцати футов Нора наблюдала, как Сорен знакомил Клэр с каждым членом Пресвятого Сердца, который произнес Финальные обеты. Нора видела по их лицам и слышала по их словам, что никто из них не знал, что на этой неделе Сорен уезжает навсегда. Зная Сорена, он решил уйти без долгого прощания. Никаких прощальных вечеринок. Без фанфар. Только объявление с кафедры, сделанное временно исполняющим обязанности священника, о том, что отец Маркус Стернс был призван на миссионерскую службу. Он посылает свою любовь и просит ваших молитв.

С божьей помощью и чуточкой удачи, это объявление делать не придется.

Когда, наконец, последний прихожанин пожал Сорену руку, обнял или поцеловал в щеку, Нора вышла из тени и подошла к нему. Клэр сказала что—то ему на ухо и ушла, бросив на Нору последний умоляющий взгляд.

Жуткое спокойствие охватило Нору. Спокойствие и сосредоточенность, которые, казалось, исходили извне. Она была на миссии, и миссия была всем, что имело значение.