Он остановился после знаменитого аккорда и повернулся к ней.
— О, дорогая, — сказал он. — Кажется я снова повредил запястье.
— Лжец. Подвинься, — сказала она. Сорен подвинулся влево, предоставляя ей больше места на маленькой лавочке. — Что будет с роялем после твоего отъезда?
— Элизабет подарила его мне. Она заберет его, если захочет, но скорее всего она просто пожертвует его какой—нибудь церкви.
— А с твоим сундуком с игрушками?
— Если хочешь, они твои. Иначе Кингсли будет хранить их у себя.
Она повернулась и посмотрела на него. Он был одет небрежно, джинсы и белая футболка. Конечно, сегодня он будет выглядеть красивее, чем обычно. Его волосы всегда были такими провоцирующими для прикосновений? Его губы всегда были такими привлекательными для поцелуев? Его ресницы всегда были такими темными?
Или он был так желанен сегодня, потому что покидал ее, а человеческая природа — худшая часть человеческой природы — желать того, чего не можешь иметь?
— Ты действительно уезжаешь? — Спросила она.
Сорен полез в задний карман, вытащил бумажник и достал оттуда авиабилет со своим именем. Поездка в один конец из JFK в Иорданию в Дамаск. Он уезжал в следующую среду.
— Почему? — Спросила она и покачала головой, а он вернул билет в бумажник.
— Священники как врачи. Мы должны быть там, где раненые. Некоторые врачи работают в больницах. Некоторые врачи работают на поле боя. Я достаточно долго пролежал в больнице. Пора возвращаться на поле.
— В этом городе тоже есть раненные, которые нуждаются в тебе.
— Они найдут другого священника.
— Им нужен ты, а не другой священник.
— Им нужен я?
— Им нужен ты.
— Что насчет тебя? — Спросил он, глядя ей в лицо. — Я тебе нужен?
— Нет, — ответила она. — Но я хочу тебя.
— Ты выживешь без меня. Ты выживала без меня три года.
— Кингсли может не выжить.
— Кингсли пережил десять лет без меня.
— Он бы умер без тебя, и ты это знаешь.
— Сейчас он не умрет без меня. У него есть Джульетта. Он любит ее. Она любит его.
— Он любит ее. Он нуждается в тебе.
— Ему не стоит нуждаться во мне.
— Это не изменяет того факта, что он нуждается.
— Это Кингсли подговорил тебя?
— Сегодня Кингсли накричал на меня, и он сделал это после того, как без разрешения вошел в мой дом и посмотрел секс—видео, которое я сняла с другом — тоже без разрешения. Так что, как ты понимаешь, сегодня он не мой любимый человек. И все же, я здесь, умоляю тебя остаться. Ради него и меня. — Она не сказала ему, что Кингсли ее уволил. Она не сказала ему, что эта запись была записью для шантажа. Она не сказала ему многое из того, что хотела ему сказать, включая слова, что ты мне действительно нужен, хочу я того или нет.
— Что насчет меня?
— Ты действительно хочешь в Сирию?
— Почему тебе так трудно поверить, что я хочу делать то, что делают иезуиты? Элеонор, я не должен был быть приходским священником. Если бы это было так, я бы вряд ли присоединился к иезуитам. Я мог бы пропустить пять лет семинарии и вместо этого стать епархиальным священником. Меня отправили в Пресвятое Сердце, потому что это был их способ ударить меня по запястью за донос на священника, совершившего сексуальное преступление. Я пробыл здесь так долго из—за тебя. А потом ты ушла. Почему я должен оставаться?
— Если хочешь новое назначение, хорошо. Попроси перевести тебя в иезуитскую миссию в город или преподавать в школе в Мэне или в одной из восьми миллионов школ в Новой Англии. Уезжай туда, где мы сможем изредка видеть тебя.
— Ты знаешь как мало иезуитских священников говорят на арабском?
— Если бы я действительно верила, что ты делаешь это, потому что ты этого хочешь, а не по каким—то скрытым мотивам, я бы поцеловала тебя прямо сейчас и благословила. Но я не могу. Нет.
Она потрясенно покачала головой.
— Элеонор, я должен кое—что сказать, и тебе это не понравится.
— Что?
Он наклонился и прошептал ей на ухо.
— Я не просил твоего благословления.
Нора уставилась на него. Сорен рассмеялся. Он взял ее руку и поцеловал тыльную сторону.
— Мне нужно время, — наконец произнес Сорен.
— Для чего?
— Чтобы просто быть священником. Вот и все. Никаких отвлекающих факторов. Никаких осложнений. Быть одновременно отцом Маркусом Стернсом и Сореном…
— Что?
— Одним словом — утомляет. Хочу побыть немного Отцом Маркусом Стернсом. Только Отцом Стернсом.
— Я буду скучать по Сорену.
— Хотел бы я, чтобы ты скучал по отцу Стернсу. Признаюсь, я завидовал, услышав, что ты разговариваешь с отцом Майком О'Дауэллом, а не со мной.
— Я только разговаривала. Никакого флирта. Говоря о флирте со священниками, кто заменит тебя, когда ты уйдешь? Он милый?
— Ассистент пастора в Непорочном Зачатии будет временной заменой. Тебе придется решить самой, милый ли он. И он зайдет в любую минуту, чтобы поговорить о переходе, так что тебе пора идти. Я бы предпочел не объяснять твое присутствие на моей скамье.
— Тогда отведи меня в постель.
— Это будет еще сложнее объяснить. Но если хочешь, приезжай сегодня ночью, я как следует с тобой попрощаюсь.
— Посмотрим, — ответила она. К вечеру я могу оказаться за решеткой.
— Снова? Что ты сделала на это раз?
— Я ничего не сделала. Но планирую сделать.
— Звучит тревожно.
— Помнишь Миледи?
— Никогда не забывал ее.
— Я ненароком увела из—под нее ее любимого клиента. Это, видимо, было последней каплей. Она шантажирует моего друга, украла его телефон с фотографиями его и его девушки—врача.
— Она врач?
— Да. Почти так же плохо, как священник, спящий с прихожанкой, верно? Миледи шантажирует его, чтобы заставить его шантажировать меня. Поэтому я убью ее.
— Мы не под печатью исповеди. Я могу пожаловаться на тебя за угрозу чьей—то жизни.
— Тогда я и тебя убью. Тоже способ удержать тебя от поездки.
— Мы оба знаем, что ты не убьешь Миледи.
— Я могла бы, если бы знала ее настоящее имя или место, где она живет. Но я не думаю, что кто—то знает. Но я должна что—то сделать. Она пытается навредить мне. Она уже обидела моего друга. Возможно, она могла навредить и моему клиенту, тому, который когда—то был ее клиентом. О, и она отрезала тебе волосы и носила их в медальоне на шее, просто чтобы злить меня. Если это не тяжкое преступление, заслуживающее смертной казни, то я не знаю, что это.
— Ты все еще злишься? — Спросил он. Она видела ему был приятен гнев.
— Самую малость.
— Малышка, скажу тебе кое—что снова. В этот раз тебе может понравиться.
— Пожалуйста. Немного хороших новостей может пригодиться.
Сорен встал и подошел к своему сундуку. Он вытащил ключи из кармана и открыл его. Стоя на коленях, он отталкивал то одно, то другое, пока, казалось бы, не нашел то, что искал.
Он встал и подошел к ней с белым конвертом в руке.
— Я понимаю, что это может омрачить романтическую ауру вокруг воспоминаний о том, как я продал локон своих волос, чтобы купить тебе ноутбук, — сказал он. — Но ты сказала мне, что она угрожала тебе. В ее присутствии я нанес, ну, скажем так, превентивный удар.
Нора открыла конверт, внутри были водительские права. Она не узнала имя на лицензии, но узнала фотографию.
Сначала она не могла произнести ни слова. Ее сердце переполнилось, и тепло излучалось из центра ее груди в мир, как будто ее сердце было тарелкой, и кто—то ударил по нему молотком. Ее глаза наполнились слезами, а горло сомкнулось.
— Элеонор?
Она подняла руку, нуждаясь в минутной тишине.
— Ты позволил ей поцеловать себя, чтобы украсть ее водительские права, — сказала она, когда наконец снова смогла говорить. — Для меня.
Нора подошла к нему и обняла.
— Для тебя, — сказал он, и поцеловал в макушку. — Ты сказала, что она хотела навредить тебе.
— Это твоя работа, — ответила она. А вредить ему было ее работой. Они оба были хороши в своем деле.
Нора улыбнулась и вытерла слезы его футболкой.
— Как?
— У нее есть номер телефона, по которому клиенты договариваются о встречах. Я позвонил. Сказал ей, что слышал, как она угрожала тебе. Она сказала, что мы должны встретиться и поговорить об этом. Я согласился при условии, что мы встретимся на публике, и она будет в ванильной одежде на случай, если меня увидит кто—нибудь из прихожан. Это было все равно, что украсть конфету у ребенка. Люди доверяют духовенству. Возможно, слишком сильно.
Она недоверчиво посмотрела на него.
— У меня нет слов.
— Нужные слова это "Спасибо".
— Спасибо.
— Не за что.
Сорен наклонился поцеловать ее, а она встала на цыпочки поцеловать его. Их губы встретились в страсти и печали. Страстный поцелуй голода и нужды. Печаль, поскольку это может быть их последний поцелуй, если она потерпит неудачу.
— Я даю тебе ее права, чтобы ты могла защитить себя, а не чтобы навредить ей. Постарайся помнить, что мы на стороне ангелов, — сказал он.
— Значит я не могу убить ее?
Он покачал головой.
— Ладно. Я поговорю с ней. Поговорю громко. Но только поговорю.
— Моя хорошая девочка.
— Да? Ты уезжаешь. Я все еще твоя?
— Навсегда, — ответил он. — Моя любовь к тебе никуда не денется, обещаю. Только мое тело.
— Твое тело моя любимая часть.
— Я бы обиделся, если бы поверил.
— Знаешь... — начала она, поглаживая его грудь. — Знаешь, что я тоже тебя люблю.
— Знаю.
— Значит знаешь, что я найду способ заставить тебя остаться. Найду. Обещаю, что найду.
Сорен погладил ее по щеке, провел большим пальцем по нижней губе.
— Малышка, у тебя ничего не получится, но мне будет приятно посмотреть, как ты попытаешься.
Она повернулась, чтобы уйти от него, но остановилась, когда он позвал ее по имени.
— Элеонор?
— Что? — Она не обернулась.
— Верни ключи.
Со вздохом Нора бросила через плечо его ключи, которые она украла из его кармана, пока они целовались. Ей не нужно было оглядываться назад, чтобы понять, что он поймал их.
— И мой кошелек.
Нора бросила кошелек.
Вот и весь план.