Когда ни один из них не мог больше вынести, когда секс стал слишком сильным для любого из них, он наконец отпустил и кончил в нее, наполняя ее своей спермой и выйдя, оставив ее пустой.

- Элеонор?

Она услышала свое имя вдалеке. Вдалеке она почувствовала, как он развязывает ее лодыжки.

- Элеонор?

- Это больше не мое имя.

- Элеонор, у тебя идет кровь.

Она перекатилась на спину, приподнялась на локтях и посмотрела вниз. Ее бедра были красными от крови, как и у Сорена.

- Черт, - сказала она и усмехнулась. Очарование момента рассеялось в одно мгновение. - Прости.

- У тебя месячные?

- Несколько дней назад поставила спираль. Меня предупредили, что такое возможно. Внезапное сильно кровотечение. Думала, это смазки больше было, чем обычно.

На черно-белом покрывале под ней виднелось красное пятно размером с ее ладонь.

Сорен проник в нее двумя пальцами, и она поморщилась, когда он нашел чувствительное место. Его глаза слегка расширились.

- Это нити, - ответила она. - Врач сказал, поначалу они могут ощущаться.

Он вытащил пальцы, и они были красными.

- Ты помнишь, что случилось в последний раз, когда ты испачкала меня кровью? - спросил он.

- Ты собираешься снова заставить меня стирать простыни в ванной? - Она бы ни на йоту не удивилась.

- Не совсем.

Пока Нора наливала воду в ванну, она посмеялась над собой. Как досадно легко было вернуться к этому старому знакомому сценарию. Он доминировал над ней, она подчинялась ему, он причинял ей боль, она позволяла ему. Как она могла когда-нибудь по-настоящему освободиться от него, если подчиняться ему было так же просто, как дышать, а бегство от него лишало ее воздуха?

Он позволил ей первой привести себя в порядок. Затем она надела черный халат, который висел на двери ванной. Это был мужской халат и слишком большой для нее. Когда она наклонилась, чтобы закрыть краны, халат соскользнул с ее плеча. Сорен вернул его на место.

- Я не планировала этого, - сказала она.

- Что? Соблазнить меня демонстрацией кожи? Я уже видел ее и раньше.

- Я не планировала этого. - Она коснулась его груди. В месте прямо над его сердцем она оставила глубокий след от укуса. Достаточно глубокий, чтобы оставить синяк, но недостаточно глубокий, чтобы пошла кровь.

- Я предположил, что ты пыталась съесть мое сердце, - сказал Сорен.

- У меня была такая мысль.

- Это была ссора, Элеонор. Пары ссорятся. Приносят друг другу извинения. Обиженные чувства уходят в сторону. Жизнь продолжается.

- Я не хочу говорить о той ночи. Ни сейчас, ни когда-либо. Что сделано, то сделано. И жизнь продолжается. Она продолжается без тебя.

- Да, - сказал он, поднимая руку, испачканную ее кровью. - Очевидно, мы теперь совершенно незнакомы.

Она закатила глаза.

- Залезай в гребаную ванну, Блонди.

Он одарил ее ледяным взглядом.

- Пожалуйста, и спасибо? Сэр? - спросила она насмешливым тоном, но этих слов было достаточно, чтобы успокоить его. Он шагнул в ванну и сел, вытянув свои длинные ноги так, чтобы ступни упирались в выступ у кранов, а спина - в противоположный конец. Нора опустилась на колени, на в несколько раз сложенное полотенце рядом с ванной, и намочила мягкую губку в теплой мыльной воде.

- Мне очень жаль, - сказала она, протирая губкой пятно высохшей крови внизу живота. - Я не планировала делать тебя Моисеем.

- Моисеем?

- Ну, знаешь, тот, который раздвинул красное море.

Он одарил ее самым мрачным из мрачных взглядов.

- Тебе больно? - спросил он, обращаясь к ней, как к ребенку.

- От спирали, порки или секса?

- Всего.

- Небольшие спазмы от спирали. Нормально. У меня рубцы на задней стороне коленей и синяк от укуса на задней части шеи. Не нормально, но вполне ожидаемо, когда человек подчиняется садисту. - Сорен слегка ухмыльнулся. - А от секса? Я в порядке.

Она не была в порядке. Она была далеко не в порядке. Если бы ее руки не были слишком заняты губкой, Сорен заметил бы, что они дрожат.

- В порядке? Правда?

- Немного ноет. Думаю, ты трахал меня целый час. Чувствовал ли ты себя немного... сдержанным? - спросила она небрежно, но нет.

- Это твой способ спросить меня, спал ли я с кем-нибудь с тех пор, как ты меня бросила?

- Просто любопытно.

- Нет, не спал. Полегчало? Или разочарована?

- Ты поверишь, если я скажу, что не знаю, что чувствую? - Она была с другими с тех пор, как ушла от него, у нее были свои стандарты, отличные от его. И все же они были разными. Она занималась сексом ради удовольствия. Обычная потребность, как есть обед. Для Сорена секс был каким угодно, только не случайным. И он мог бы годами обходиться без этого. Она трахалась, когда ей этого хотелось. Он трахался, когда был серьезно настроен. Давным-давно она спросила у него, когда и как он решил нарушить свои клятвы - все ночи с ней, та ночь с Кингсли... он был с ними обоими с тех пор, как решил стать священником, с тех пор как принял обет целомудрия. Если он был счастлив трахать их, почему не кого-нибудь другого?

Я нарушаю клятвы, когда знаю, что могу оправдать их перед Богом и знаю, что Бог скажет: "Я не осуждаю тебя". Когда Бог смотрит на тебя и смотрит на Кингсли, что-то подсказывает мне, что Он сказал бы именно это.

Когда она предстанет перед Богом, и Он спросит ее, почему она любила этого священника и отдала ему свое тело, у нее было предчувствие, что Бог ответит ей то же самое.

Сорен задумчиво выдохнул.

- Да, на самом деле, поверю.

- Тогда... Я не знаю. Я не знаю, что чувствую сейчас.

- Если тебя это утешит, то и я не знаю.

Сорен поднял мокрую руку из воды и погладил ее по щеке. Вода стекала по ее лицу и падала в воду, как слезы.

Делать что-то настолько простое, как смывать кровь с Сорена, не должно быть таким нервирующим. Но он пристально и молча наблюдал за каждым ее движением, пока она намыливала руки и скользила ими по нижней части живота и пенису. Видел ли он, как сильно на нее подействовало то, что она была так близка к его обнаженному телу? В первый раз, когда она прикоснулась к нему в сексуальном плане, ей было семнадцать лет, и он положил ее руку на свою эрекцию. Они были в его семейном доме на похоронах его отца. Она выскользнула из своей комнаты и нашла его в его детской.

Они делились друг с другом секретами в темноте, и когда она не могла больше ждать ни минуты, чтобы он увидел в ней женщину, которая хотела его, а не девушку, нуждающуюся в его защите, она разделась перед ним и предложила ему свое тело. Его удовольствие означало ее боль. Его боль означала ее удовольствие. Он причинял ей боль, потому что это его возбуждало; когда это возбуждало его, он доставлял ей удовольствие. Цикл продолжался и продолжался, повторяясь ночь за ночью. Она стала жаждать боли, как собака Павлова научилась выделять слюну при звуке колокольчика, потому что тот сигнализировал о времени кормления.

Она сорвалась с поводка. Если бы только она могла разбить звонок...

А до тех пор она могла только притворяться. Она притворялась, что все еще принадлежит ему, и ничего плохого никогда не случалось. Она провела губкой по его широким плечам, вниз по сильной груди и плоскому животу. Она снова намылила руки и омыла его ноги, массируя ступни и лодыжки, просовывая пальцы между пальцами ног, пока не заставила его улыбнуться.

- Как у такого красивого мужчины с идеальным телом могут быть такие странные ноги? - спросила она.

- Мои ноги не «странные».

- У тебя кривые большие пальцы на ногах.

- Такое бывает у бегунов.

- Твои пальцы странные. Если такое случается с бегунами, то это еще одна причина для меня никогда не заниматься бегом.

- Ты убежала от меня.

Нора швырнула губку в воду.

- Убежала от тебя. Смешно. - У нее было такое сильное кровотечение, что она едва могла ходить. Ей потребовались все силы, чтобы подняться на ноги, и еще больше, чтобы уйти. Она упала в обморок в его ванной от голода, так как не могла проглотить ни кусочка еды. Она буквально ползала по полу его дома, когда он сломал ее стек, и ей пришлось собирать его по кусочкам.

- Однажды, когда я была ребенком, я видела проявление природы, - начала она, стараясь говорить как можно тише. - Волк попал в капкан, и он отгрыз себе лапу, чтобы освободиться. Это было ужасно. Я и представить себе не могла, что так отчаянно хочу освободиться, что готова лишиться части собственного тела. Я не могла понять волка. Теперь понимаю.

- Ты так отчаянно хочешь освободиться от меня, что готова отгрызть себе ногу?

- Я говорю, что уйти от тебя было так же легко, как отгрызть себе ногу.

- Малышка...

- Прошло больше года, Сорен. Я уже не тот человек, которым была раньше. Многое произошло за этот год.

- Я понимаю. Очевидно, за один год моя саба решила, что она доминатрикс.

- Я не решила, что я доминатрикс. Я доминант. Я хочу зарабатывать деньги. Сложи два вместе и получишь доминатрикс.

- Элеонор, ты не доминант.

- Тогда кто же я, раз ты, похоже, эксперт по мне?

- Ты моя. Вот кто ты.

Она покачала головой.

- Больше нет, Сорен. Я делаю это. Я знаю, тебе это не нравится. Я знаю, ты с этим не согласен, но я занимаюсь этим.

- Есть более простые способы причинить мне боль, чем стать Госпожой.

- То, что ты думаешь, что я делаю это, чтобы причинить тебе боль, доказывает, что уход от тебя был правильным поступком. Ты знаешь, что во мне есть эта сторона. Ты знаешь, кто я. Ты всегда знал. Если притвориться, что этого нет, это не исчезнет. Если бы ты позволил мне исследовать мою доминирующую сторону вместо того, чтобы игнорировать ее, скрывая от меня... я бы никогда не ушла. Но ты запретил мне видеться с Кингсли, одним из твоих драгоценных трех объектов, не подлежащих обсуждению. Боже, я и Кингсли. Тебе никогда не приходило в голову, что он тоже может быть одним из моих не подлежащих обсуждению?

- Он использовал тебя, чтобы отомстить мне. Я бы более мудро выбрал ваши не подлежащие обсуждению личности.

- Ладно. Тогда я выбираю себя. Вы с Кингсли оба можете идти к черту. Или друг с другом. Видит Бог, вы оба достаточно сильно этого хотите.