Глава 14

Царство Террора.

Нора оделась в своей комнате. Ей пришлось приложить немало воли, чтобы вернуться в игровую комнату и встретиться с ним лицом к лицу. По крайне мере, у нее на счету была одна крошечная победа. Он соблазнил ее своим телом, а она ушла. Чудеса действительно случались.

Когда она открыла дверь в игровую, то обнаружила его снова полностью одетым, его волосы все еще были мокрыми, но в остальном он вернулся к своему привычному состоянию одетого, спокойного и чистого.

- Что именно ты здесь делаешь? - спросила она на пороге, сомневаясь, хочет ли она заходить внутрь или нет.

- Учу тебя пользоваться хлыстом. Я думал, это очевидно. - Он поднял кнут, намотанный на его руку.

- Почему ты?

- Признаешь ты это или нет, ты все еще моя, я знаю, что это так. Пока ты принадлежишь мне, твоя безопасность - моя главная забота и ответственность. Выбранный тобой карьерный путь не из легких. Нам хотелось бы думать, что все в этом сообществе просто извращенцы с золотым сердцем, но есть опасные люди, которые наймут тебя по не очень приятным причинам. Я знавал закоренелых мазохистов, которые так же опасны, как и садисты. Если ты не сможешь дать им то, что они хотят и за что они заплатили, они могут и отвернуться от тебя. Ты должна знать, что делаешь. Хорошо выполненная работа твоя лучшая защита. Пока твои клиенты боятся тебя, ты будешь в безопасности. Безопаснее.

- Кингсли пытается превратить меня в Королеву Преисподней, - сказала она, забирая плеть из его рук.

- Тогда пусть это будет Царство террора. Ради твоего и их блага.

Урок порки кнутом начался легко. Сорен продемонстрировал, как держать кнут, и объяснил разницу между разными видами ударов: хлыстом вперед, хлыст сбоку, взмах кучера. Она никогда раньше не обращала внимания на техники, которые использовал Сорен. Ей всегда нравилось просто наблюдать за ним в действии, когда он порол кого-то другого. Но теперь ей хотелось все понять — как взмахнуть кнутом так, чтобы раздался звуковой удар, как ударить кого-то так, чтобы не вспороть ему спину, как ударить кого-то так, чтобы вспороть спину.

Когда настала ее очередь, он встал позади нее в стороне, помогая ей освоиться с взмахом кнута и научиться им управлять.

- Могу я замахнуться? - спросила она.

- Можешь. Позволь мне сначала выйти из комнаты.

- Что? Ты мне не доверяешь?

- В твой первый раз с кнутом? Нет. Ни капельки.

- Вероятно, это умно. Хорошо, посторонись. Я собираюсь замахнуться.

- Сначала надень защитные очки или лишишься глаза.

- Да, папочка.

Она сказала это с насмешкой, не задумываясь, просто отвечая на сарказм сарказмом. Но это был Сорен, и ни одно подобное замечание не могло остаться незамеченным.

- Мы снова играем в эту игру, Элеонор?

- Я не это имела ввиду, - ответила она, слегка взмахнув кнутом, пытаясь изо всех сил игнорировать его.

- Я мог бы почитать тебе сказку на ночь.

Она развернулась к нему лицом.

- Ты пытаешься все усложнить, хотя и так все не просто?

- Что за «все» ты имеешь в виду?

- Нам. Нам, которые уже не «мы».

- Тогда, да. Я пытаюсь усложнить это для тебя. Для меня это не может быть более сложным, чем уже есть.

- Мне кажется, ты в порядке.

- В порядке? - Сорен усмехнулся, будто она сказала самую нелепую вещь в своей жизни, словно она сказала, что небо зеленое, а дважды два - кот. - Элеонор, мне пришлось взять отпуск после твоего ухода. Я не мог работать. Я не мог спать. Я не мог есть. Я не мог молиться. Все, через что я прошел в своей жизни — с моим отцом, моей сестрой, разлученный с матерью на тринадцать лет — в одно мгновение, в мгновение ока, я бы с радостью прошел через это снова, прежде чем пройти через тот ад, в который ты отправила меня своим уходом. Недавно я утешал прихожанина, у которого только что умерла жена, и когда я сказал ему, что я вдовец и могу посочувствовать его страданиям, я имел в виду не Мари-Лауру. Я говорил о тебе.

Нора сглотнула. Она вздернула подбородок и посмотрела ему в глаза. Теперь они были голубыми, а не серыми, и в них что-то пылало — ярость. К ней? К себе? К Богу?

- Я не умерла, Сорен.

- Ты ушла. Откуда мне было знать, как ты, если ты ушла? Это была агония, и я не использую это слово легкомысленно. Они говорят об агонии Христа на кресте. Теперь я знаю, что такое агония.

Любой, кто не знал Сорена так близко, как она, не удивился бы страсти в его голосе, страданию. Но она знала его с пятнадцати лет. Сорен был кирпичной стеной, а строительный раствор был сделан из железа, и он не треснул. Он никогда не ломался. Он всегда был ее стеной, неприступной крепостью, и как бы сильно она ни билась об эту стену, ей никогда не удавалось ее разрушить. Но когда он произнес слово «агония», она увидела трещину толщиной с волос и знала, что вся стена может рухнуть в любую секунду.

Она знала, что он хранил за этой стеной. Да поможет им всем Бог, если все рухнет.

Прошлой ночью она заступилась за избиваемого мужчину, поставила свое тело между ним и кнутом. Сегодня она шагнула между болью Сорена и стеной.

Она протянула руку и коснулась его лица. Это было все, что она сделала. Он закрыл глаза и прижался щекой к ее ладони.

- Я уходила не для того, чтобы причинить тебе боль, - прошептала она.

- Но было больно.

- Я провела семь лет в качестве принимающей боль стороны. Я готова дарить боль.

- Обязательно было начинать с меня?

- Да.

Он кивнул, и она встретилась с ним взглядом. Трещина осталась, но стена выдержала. Во всяком случае, пока.

Нора опустила голову и подняла кнут.

- Ты покажешь мне еще раз удар кучера? Кажется, мне понравится кнут покороче с более длинной ручкой.

- Если сможешь управлять более коротким кнутом, то справишься и с более длинным. Лучше начать обучение с короткого, - ответил он, его голос стал сильнее, тверже.

- Тогда давай вернемся к работе.

Они работали час, и к концу часа Нора научилась броску хлыстом вперед. Сорен вышел на минуту из комнаты и вернулся с пачкой носков, которые скатал в тугие шарики. Сначала она подбрасывала их вверх, а Сорен щелкал по ним в воздухе - впечатляющая демонстрация меткости. Затем он подбрасывал их, и ей удалось попасть под одному из пятнадцати. Достойное начало.

- К сожалению, - сказал Сорен, собирая носки для второго раунда, - нет никаких шансов, что ты овладеешь кнутом к запланированной Кингсли вечеринке. Тебе придется работать по десять часов в день, и все равно ты не будешь так же хороша, как я или Кингсли.

Или Миледи.

Нора вздохнула.

- Хорошо, я что-нибудь придумаю. Кнут - не единственный способ причинить кому-то боль. Я знаю себя. Я творческий человек.

- Да, это так. Всегда такой была.

- Забавно, что ты это говоришь, - ответила она. - Ты знаешь, что я творческий человек.

- Почему?

- Я... - Она замешкалась на мгновение. - Пока меня не было, я написала книгу.

- Правда?

- Да. Целую книгу. Большую. На четыреста пятьдесят страниц. Удивительно, чего ты можешь добиться, когда заперт в монастыре и тебе больше нечем заняться. Но я не просто написала ее. Я отправила ее литературному агенту, и она представляет ее. Меня. Мы вносим кое-какие финальные правки, и она попытается продать ее. Безумие, правда? - Она нервно рассмеялась.

- Элеонор, это чудесно.

- Это просто грязный роман, - сказала она, пожимая плечами.

- Как и «Любовник леди Чаттерлей».

- Я не знаю, совсем ли это Д. Г. Лоуренс, но… я действительно довольна ею. Я продолжаю бегать в библиотеку, чтобы поиграть с ней. Должна сделать ее идеальной. На первые заработанные деньги я куплю ноутбук — очень навороченный, чтобы мне больше не приходилось работать в библиотеке.

- Так вот почему ты работаешь на Кингсли? Из-за денег?

- Деньги - причина, по которой все работают, - ответила она.

- У Кингсли все деньги мира.

- Я хочу свои собственные деньги, свой собственный дом. Свободу. Деньги - это свобода.

- Я нахожусь под обетом бедности. Думаешь, я не свободен?

- Нет, не свободен. У тебя есть люди, перед которыми ты в ответе. Если хочешь купить машину, тебе придется спросить разрешения. Если захочешь отправиться в путешествие, тебе придется просить иезуитов или епархию об отпуске, и затем придется искать кого-то из своей семьи, кто заплатит за тебя. Если бы ты не пожертвовал столько денег иезуитам и епархии после смерти твоего отца, они бы уже раз пять тебя перевели в другое место. Мне это не кажется свободой.

- Думаешь, мне стоит оставить священничество? - спросил он, с намеком на мрачное веселье в глазах.

- Мы больше не будем говорить об этом. Я снова уйду, и на этот раз не вернусь.

- Ты обойдешь земной шар и вернешься туда, где начала. Сюда, - ответил он, заключая ее в объятия.

Сорен наклонил голову и поцеловал ее. Сначала она не ответила на поцелуй. Ее достоинство не позволило бы. Но в борьбе между достоинством и желанием, ее желание каждый раз побеждало.

Нора услышала, как кто-то кашляет.

- Эй. Я прерываю урок?

Они отстранились друг от друга и увидели Кингсли в дверях игровой комнаты.

- Нет, на сегодня мы закончили, - ответила Нора.

- Bien. А прогресс? Есть?

- Получается, - ответила Нора. - Но понадобятся месяцы, чтобы стать такой же умелой, как того требуется.

- У нас не так много времени, - ответил Кингсли.

- Возможно, тебе следовало подумать об этом, прежде чем ты решил выставить Элеонор на всеобщее обозрение, прежде чем она будет готова. - Сорен сердито посмотрел на Кингсли.

- Так или иначе, она будет готова. Я верю в нее, даже если ты нет. Проводить? - спросил Кингсли, входя в комнату, освобождая дверной проем. Воздух между Кингсли и Сореном потрескивал, но не от их прежнего игривого сексуального напряжения, а от настоящей враждебности. Она задавалась вопросом, помирились ли они друг с другом, но, очевидно, сегодняшний день был ничем иным, как временной разрядкой.

- Я знаю, где выход. - Сорен отпустил ее руку и направился к двери. - Элеонор. Надеюсь скоро увидеть тебя. Ты должна вернуться в церковь.