Глава 13

Воссоединение

Сорен опустил скрещенные на груди руки и поднял одну руку. Пальцем в воздухе он начертил букву Z.

Позади нее закрылась дверь. Кингсли оставил ее в комнате наедине с Сореном.

- Сорен, - повторила она, не совсем веря своим глазам. Она судорожно вдохнула. Он был здесь. Сорен. Стоя прямо там, у стены, увешенной кнутами и флоггерами, выглядя одновременно красивым, привлекательным и уравновешенным, в то время как она замерла на месте, глотая воздух, как рыба на суше.

- Как поживаешь, Элеонор? - Его голос был спокойным и сдержанным, и она ненавидела его за это. Как он мог быть таким спокойным в такое время? И как он мог задать этот вопрос из всех возможных вопросов?

Как она? Как она? Вот что он сказал ей после годового расставания? Как она должна была ответить? Что она должна была сказать ему, этому мужчине, который был всей ее жизнью с тех пор, как ей исполнилось пятнадцать лет? Этому мужчине, который спас ее и в то же время обрек на гибель? Нечего сказать. Она ничего не могла сказать. Поэтому она сделала единственное, что могла сделать в такой момент, когда слова были бессмысленны.

Она начала идти, но на полпути через комнату прогулка превратилась в бег. Она бросилась в его объятия и поцеловала его.

Сначала он был шокирован. Это было очевидно по выражению его лица.

- У меня сложилось впечатление, что ты меня ненавидишь, - сказал он.

- К ненависти я вернусь позже.

Его губы встретились с ее, и поцелуй был всем тем, в чем она нуждалась, но забыла об этом. Он доминировал над ней поцелуем, подавлял ее, владел ею. Она оказалась на спине на кровати, прежде чем поняла, что это произошло. Если бы у нее была хоть капля гордости, или достоинства, или самоконтроля, она бы остановила это одним словом. Но ей не нужна была ее гордость, и она не хотела своего достоинства, и, видит Бог, она не хотела самоконтроля. Она просто хотела его.

- Я должен причинить тебе боль, - сказал Сорен, зарываясь руками в ее волосы и откидывая ее голову назад. Он кусал, целовал, облизывал ее шею и горло. Он был везде, его тело, его руки, его колени протиснулись между ее бедер, предъявляя на нее права.

- Тогда сделай мне больно. Быстрее, пока я не передумала. - Бессмысленное предупреждение. Она не передумает. Она думала остановить этот момент, как другой подумает остановить поезд, остановившись перед ним и выставив руки вперед. Красивая героическая фантазия, но ничего не имеет общего с реальным миром.

Сорен встал на колени между ее ног и сорвал с нее блузку. Он редко срывал с нее одежду. В этом у него было больше самоконтроля. Но не сегодня. Ни у одного из них.

Грубыми руками, и не заботясь о ее комфорте, Сорен раздел ее. Ее одежда оказалась на полу вместе с туфлями. Пока Сорен снимал с себя рубашку, Нора протянула руку и прикоснулась к его груди и животу. Это тело, как она скучала по нему. Это длинное, стройное, неукротимое тело, которое она жаждала, как утопающий жаждал воздуха.

Ее руки скользили по чувствительным местам на его груди, он схватил ее за запястья и прижал их к кровати над ее головой. Он сделал это достаточно грубо, чтобы причинить ей боль, и она издала крик истинной боли. Сорен закрыл глаза, вдохнул, впитывая ее боль. Ее страдание. Его кислород. Она прикусила кожу над его сердцем, давая взамен боль.

Прижимая ее к матрасу, он сосал ее соски. Они уже были твердыми, но его горячий влажный рот заставил их пульсировать и изнывать. Его колени еще шире развели ее бедра. Внутри нее ревела кровь, грохотала в венах, в ее легких, в ее бедрах. Она умоляла позволить ей снова прикоснуться к нему, но он прижимал ее к кровати, не способной высвободить руки из его железной хватки. У нее будут синяки на предплечьях.

Боже, как она скучала по этому.

Сорен двинулся вниз по ее телу, целуя ее бока, живот. Тепло его дыхания распространялось по всему ее телу. Спасения не будет. Он удерживал ее своими руками, но она оставалась здесь из-за своего сердца.

Без предупреждения Сорен перевернул ее, толкая на живот. Она ощутила движение на кровати. Он стоял в ногах, держа ее лодыжку в руке и привязывая ее к столбику кровати куском веревки. Он привязал вторую лодыжку к противоположному столбику. Она пыталась свести ноги, но не смогла. Они были зафиксированы на ширине трех футов.

Она слышала, как он раздевается. Он двигался быстро, такой же нетерпеливый, как и она. Она услышала другие звуки - он снял со стены флоггер и что-то еще. Трость? Стек? Это не имело значения. Ей все равно.

Кровать снова задвигалась. Он опустился на колени между ее бедер. Первый удар флоггера пришелся прямо по центру ее спины. Второй пришелся на то же место. Третий был сильнее, чем два предыдущих, вместе взятые. Но между четвертым и пятым жестокими ударами Сорен вошел в нее. Она была влажной от умелых действий Кингсли, но проникновение вызывало жгучую боль. Ее стон боли не остановил его, да она и не хотела этого. Сорен снова вошел, на всю длину, и она выгнула спину, чтобы принять его полностью. Когда он погрузился так глубоко, как только мог в этой позе, он снова ударил ее.

Порка во время секса была особенным видом пытки. Удовольствие боролось с болью. Один доминировал над другим, пока другой не взял контроль в свои руки. Нора впилась пальцами в простыни и раскачивала бедрами. Она ощутила, как поток влаги обволакивал его и покрывал ее бедра. Теперь он легко двигался в ней, и она застонала. Каждое его движение заставляло ее гореть. Перед глазами у нее все поплыло. Ее мышцы сжимались и расслаблялись, сдавливая его внутри. Он все еще порол ее, но удовольствие победило в битве с болью. Все, что она чувствовала, это его движения внутри себя. Все, чего она хотела, это чтобы он трахнул ее так, как будто она принадлежала ему.

Нора услышала еще один звук, звук флоггера, упавшего на пол. Она почувствовала, как его руки легли на ее израненную спину, и он скользнул ими вверх к ее волосам. Он зарылся обеими руками в ее локоны, приподнимая ее волосы и обнажая шею. Затем он сильно укусил ее в шею, сжимая ее зубами. Ни стыда, ни совести. Только грубый животный трах.

Безжалостные толчки, казалось, продолжались бесконечно. Прижатая к нему со связанными ногами, Нора ничего не могла поделать, кроме как принимать его. Конечно, она могла бы остановить его стоп-словом, но это было последнее, чего она хотела. Как только он кончит, и она кончит, тогда все завершится, и она снова будет ненавидеть его. Как только она позволит себе ненавидеть его, тогда будет конец. С ними будет покончено. Их тела разъединятся, и они расстанутся, и на этом все закончится.

Конец.

Но сейчас еще не конец. Сорен просунул одну руку под ее тело и нащупал ее клитор. Когда он прикоснулся к ней, она уткнулась лицом в кровать, чтобы приглушить стоны. Это было несправедливо, что он так хорошо знал, как манипулировать ее удовольствием. Это было несправедливо, что он знал ее мысли. Было несправедливо, что он знал, что она хотела этого против своей воли, и все равно взял ее. Было несправедливо, что она радовалась этому. Было несправедливо, что Бог дал ему сердце, чтобы любить ее, и второе сердце, чтобы любить Бога. И было несправедливо, что ему пришлось выбирать между ними. Было несправедливо, что она знала, что Сорен будет сожалеть, если оставит церковь ради нее. Было несправедливо, что единственный способ любить его, - это уйти от него.

Но кто сказал, что жизнь справедлива?

Она открыла глаза, когда зубы Сорена разжались на ее шее. Он зарылся лицом в ее волосы и вдохнул.

- Jeg elsker dig, min lille en.

Я люблю тебя, моя Малышка.

Слышать это имя было больнее всего на свете — хуже, чем порка, хуже, чем жесткий трах, хуже, чем зубы, впившиеся в ее нежную кожу. Он снова произнес его, а его пальцы работали с клитором, зная, как довести ее до грани. Почему она влюбилась в священника? Из всех мужчин в мире, которых она могла бы полюбить, им стал именно он. Он повторил ее имя в третий и четвертый раз, позволяя словам соответствовать ритму его толчков. Она не могла увернуться от слов, или имени, или его прикосновений, настолько точных, как будто он мог чувствовать все, что она чувствовала. Мог ли он почувствовать ее гнев? Печаль, из-за того, что не оставил ей другого выбора, кроме как уйти? Мог ли он почувствовать, как нарастает ее оргазм и достигает критической точки? Когда тот обрушился, он взорвался сильно, волны удовольствия расходились от ее сердцевины по всему телу.

Сорен, должно быть, подумал о том же - как только эта безумная интерлюдия закончится, это, возможно, никогда больше не повторится, потому что он сдерживался дольше, чем когда-либо прежде. Толчки превратились в непрерывный поток, что она кончила снова так же сильно, как и в первый раз. Сильнее, и она впилась зубами в его руку, чтобы заглушить свои собственные крики.

Он приподнял ее бедра и возвысился над ней. Одна рука покоилась на ее голове, чтобы удерживать себя, в то время как другой Сорен сильно вцепился в ее волосы, удерживая ее неподвижной и прижатой к кровати. Его рот ласкал ее обнаженные плечи, спину и шею.

- Где твой ошейник? - спросил он между толчками.

- Его нет. Я выбросила его.

- Лгунья.

Он наказал ее за ложь грубым толчком, и она знала, что заслужила это. Затем он поцеловал ее порочным поцелуем, и она знала, что тоже это заслужила.

Он потерялся внутри нее. Он шептал ей на ухо красивые слова. Она понятия не имела, что он говорил, потому что он говорил на датском, своем родном языке. Признавался ли он ей в любви? В его ненависти к ней? Его потребности в ней? Его одиночестве? Это могло быть все из вышеперечисленного или ничего из этого. Может, он просил ее вернуться к нему. Если так, то хорошо, что он говорил на другом языке, чтобы ей не пришлось отвечать. Она знала, как сказать «никогда» по-английски.