Приехала на пару дней, осталась на неделю. Не могу уехать, не могу остаться, не могу позволить ему видеть, как я рассыплюсь. Пусть запомнит меня живой. Боже, Курт, если бы я только могла сказать тебе – то есть ему сказать – как он мне важен. Я пытаюсь сказать. Шучу, что из нас вышла бы отличная банда. На большее мой язык не способен. Поговорила с Бэт, про её фетиши даже поговорила. Когда я сказала, что вижу, она разрыдалась. Ей с детства внушали, что мы, белые, элита, а вот они… Она уехала с острова, нашла парня-индуса, на которого смотрела уже очень давно, и нашла способ где-то с ним уединиться. Я рада, что она смогла преодолеть свой страх перед собой. Когда вернулась, это была очень спокойная Бэт. Я никогда не видела её такой. Скорее всего, на время спокойная: подобные расщепления легко не проходят.

Я всё же уезжаю. Но не из Индии. Уезжаю из дома, где все общаются, как дома – конечно же, не у меня. Уеду из Индии, и сразу с моста. Терять мне нечего. Скитаюсь по Индии. Люди, как дети. Смешные, нелепые, маленькие. У них много праздников. Краски, ленточки, танцы. Меня здесь никто не знает, деньги у меня есть. Катаюсь от Гоа до Ришекеша. Общаюсь с разными людьми, от уборщиков до гуру, и нет никого, кто мог бы хоть немного облегчить мою боль. Будда сказал: жизнь это страдание. Любое столкновение с жизнью – это страдание. Ты хотел одного, а получил другое. Ты хотел, и получил, и мечты больше нет. Твои заботы о будущем, твои тяготы прошлым, обиды на родителей, отвращение к себе, неуемный темперамент, мысли про двоюродного брата, всё это страдание. Рак лишь одно звено в этой цепи. В конце-концов, я старею, как и все, я меняюсь, я сейчас уже не та, что пять лет назад, я совсем другая, и ту Алию, молодую, горячую (с кайфом трахающуюся на камеру в трейлере с белым чуваком, под наблюдением второго белого, за камерой) уже не вернуть. Её больше нет. Когда она исчезла – я не знаю. Всё исчезает, заметно ли, незаметно. Интересы, чувства, близость, всё потихоньку стирается. Когда заметно, мы страдаем явно. Когда незаметно, фоном. Так или иначе, страдание неизбежно. Смерть неизбежна. Одно только искусство даёт нам возможность прикоснуться к вечности. Пытаюсь касаться – еле-еле, кончиками пальцев. Пишу свой дневник, читаю книги, которые давно хотела прочитать. Читаю Достоевского. Он доводит меня до слез.

Когда вернусь, пойду на мост. Кашляю и курю. Благо, здесь с дурью нет проблем. Я почему-то откладываю возвращение: почему? Нет никакого смысла продолжать поддерживать своё существование. Разве лишь из праздного любопытства.

Что после смерти, не знаю. Если небытие, то для Курта хорошие новости, он всегда туда хотел. Если перерождение, хорошие новости для меня: есть вероятность, хоть и маленькая, где-нибудь, когда-нибудь, ещё раз его увидеть. Христианская версия не кажется мне убедительной: вечность в блаженстве или вечность в страдании, это как будто ты попал на одну из сторон монеты; а реальность, она всё-таки цельная.

"Блаженство" и "страдание" – это чувства. Чувства существуют во времени. Вечность подразумевает отсутствие времени. Противоречие получается, логическое. Хотя, о чем я. Христианство состоит из противоречий. Тертуллиан, был такой чувак в раннем средневековье, говорил: «Верую, ибо абсурдно». Так с ума и сходят, буквально понимая символические системы. Что мне теперь до чокнутых? Умру, узнаю, как есть. Не узнаю – значит, правы атеисты.

Я заметила задержку почти случайно. Почти не удивилась. У меня же рак, чего мне. Ради прикола сделала тест. И увидела две полоски. После того, как прекратила ржать нелепости этих полосок, подумала, что с такими прогнозами, как у меня, шансов не то, что на завершение беременности, но на её даже развитие, крайне мала. И мне вдруг стало интересно, на сколько хватит этой жизни. Своё тело уже не жалко. Как там говорит Курт – эксперимент? Насколько же эта жизнь хочет жить, что зародилась во мне, умирающей! Как те цветы, что прорастают в камне. Убойная история. Хочу рассказать Курту, но не могу. Тайлеру точно знать нечего, он ещё сам дитë.

Иду к врачу, здесь, по поводу моего рака. Врач предлагает химию. Я говорю, что беременна. Врач предлагает аборт и химию. Я вежливо отказываюсь и ухожу.

Вероятность успеха крайне мала, но если получится, хоть какая-то часть меня – не я, а мой крестраж, как в «Гарри Поттере» – сможет остаться с ним.

На удивление, выкидыша не происходит. Я каждый день пишу письма, пишу Курту и ребёнку, если тот выживет, пишу и рву, и сжигаю, вместе с мусором. Пластик тоже сжигаю: не хватает наглости выбрасывать его на дорогу, как местные. Озоновый слой разрушается, но хотя бы не многовековое разложение.

Кашляю, боль в груди, в глазах темнеет, часто тошнит: пока не критично. Плююсь кровью. Иногда кашляю так, что приходится оставлять дверь незапертой, чтобы моё тело, если что, нашли. Помогает неизбывная моя подруга, марихуана. Без неё было бы нереально это вывезти. Моё одиночество острее, чем когда-либо. Ничего. Скоро всё кончится. Я возвращаюсь туда, откуда начинала: на другую сторону реки. Я стою на дороге и вижу острова, где Курт и его друзья, и везучие дети, везучие сукины дети, нашли приют.

вложенный листочек

Курт! Прости, что ничего не сказала. Есть минимальный шанс, что, сказав, я что-то бы изменила. Если кто-то и может изменить что-то в этом мире, то никто, кроме тебя.

Мне хотелось бы уехать с тобой куда-нибудь далеко, и жить там без всех, и гулять вечерами по берегу, наблюдая закат. Я не знаю, что ещё сказать, о «если бы». Даже это мне даётся с трудом.

Ты говорил: почему, если ты порнозвезда, твоя жизнь обязательно должна быть драмой? Почему бы тебе ни стать той порнозвездой, которой хорошо живётся, и которую, как в её фильмах, ждёт хороший конец? Я смеялась с шутки, соглашалась, но ты прав, у меня в жизни совсем не так. Я не смогла опровергнуть стереотип об искалеченных женщинах, пришедших в порно. С одной поправочкой: не порно меня искалечило, а то, что до него. Порно, или сексуализация своих проблем, помогало мне не свихнуться. Здесь весь диссонанс: моя вагина, горящая воплем "жить", моё сердце, горящее шёпотом, о котором и сказать-то страшно, и моя голова, не горящая, а, наоборот, холодная, наблюдающая за происходящим, как копия копии, слепок с собственного разума, злой гений, нашедший способ бессмертия ценой человечности.

Мой отец презирал женщин и меня, в качестве оной. Чтобы угодить ему, я должна быть мертва: либо физически, либо личностно. Первое, как видишь, легче.

Ты такой же разрушенный, как я. Но ты борешься. Несмотря на то, что твоя мать, моя тётка, применяла гестаповские методы допроса, манипулировала, запугивала, заставляла сомневаться в своём психическом здравии, ты не озлобился и не свихнулся. Ты мог бы управлять людьми без усилий, ты знаешь, как, но не делаешь этого. Если кто-то и заслуживает моего уважения, Курт, то это ты. Жаль, что я не говорила с тобой так, пока могла. Мне многого жаль, да что теперь поделаешь.

Не ожидал, что я приведу в этот страшный мир ещё одного человека, на твою голову? Очевидно, нет. Сюрприз! Сохрани её, пожалуйста. Она, балбесина, родилась слишком маленькой, такой крошечной, что мне страшно. Ты не поверишь, но она меня чувствует. Гладит по щеке, когда мне плохо, смотрит прямо, в глазах фокус слабый, а меня узнаёт, улыбается. Я никогда детей не любила. Хотела тебе подарить, ты же их любишь. А тут – нате, не подарок, а личность. Её зовут Йоланди. Она хорошая.

Помнишь, когда мы были ещё подростками, ты говорил о небытие, я о смерти. Мы получили, что хотели, оба. Ты отдаешь себя другим, всего себя. Я умираю молодой и рада, что у меня достаточно ресурсов, чтобы умереть в сознании. (Живой не застанешь.)

Какая-то часть меня верит, что это ещё не конец, что всё можно изменить. Ты придёшь, как Иисус к иудеям, и все беды кончатся, и больше не будет слëз. Пришёл к иудейке, а я – распни его, в себе, а я – уходи, настоящее, уходи, не хочу тебя, хочу умереть. Что ж, мечты сбываются. Рано или поздно смерть приходит ко всем.

Не вини себя ни в чëм. У тебя не было шанса. Это мои решения.

Спасибо, спасибо, спасибо.

Если бы ни ты, я бы жила в темноте.

твоя Алия

ещё один вложенный листочек, маленький

Йоланди! Привет, малышка. У меня не было возможности выжить, чтобы познакомиться с тобой. Можешь злиться на меня (ты наверняка, будешь), но не застревай в злости слишком сильно. Она ослепляет. Попробуй жить так, будто Бог есть. Не тот нарциссический монстр, которого предлагают религии, а любовь, как сущность. Не ищи ответов где-то, ищи мира наедине с собой. Я не нашла, честно тебе признаюсь. У тебя есть бабка и дед, если захочешь познакомиться, к этому нет препятствий. Спроси у Курта. Если ты чего-то не знаешь, спрашивай Курта, я всегда так делала – помогало. Для начала спроси значение слов "нарциссический" и "религия". Я уже дала тебе пищу для ума, да? Не бойся задавать вопросы. Если я не исчезну, то всегда буду защищать тебя, пирожок. Ты нужна этому миру, он тебя не заслуживает, но ты ему нужна, потому что ты – чудо. Фактическое чудо. Шансов выносить тебя было очень мало, но ты есть. И я рада этому. Живи и помни: у тебя всегда есть выбор, даже когда кажется, что его нет.

незнакомая тебе, мама

Курту Чилвеллу лично в руки.

Глава четыре: первая в мире любовь. Самая маленькая

#np Death in Vegas – Dirge

На воде – рябь. Девочка сидит, свесив ноги вниз, прямо у кромки. Река течёт, как текла всегда. Девочка сидит, как сидела пять минут назад. Ей грустно.

– Йоланди, – зову я её. Она оборачивается. Ресницы длинные, брови изогнутые. Тёмные, и те, и те, а лицо светлое. Единственное, что намекает на её гены – мелкие чёрные кудряшки. У Алии не было таких. Прямой дедов след.