Крик не пошёл ни внутрь, ни наружу: он застрял между. «Поедем в лес, – прозвучал в голове его голос, мягкий, как кошачья шерстка, – поорешь там как следует».

Правильный ответ: «Если ты отвезешь».

– Хорошо, – Матильда отвела взгляд на тех, что в дверях, кивнула им. – У вас так у вас. – Ей это было даже на руку. А, теперь ведь некуда. Не на руку: на гипс.

– Болит? – сочувственно спросила Элиза у лежащей сестры. Та посмотрела на неё и вдруг рассмеялась, глухо, как-то в себя.

– Нет, – помотала головой, успокаиваясь: её смех не был истерикой, но звучал именно так. – Нет, не болит. Они, – показала на Тельму с Полом, – не дают заболеть, всё колят что-то, чтоб не чувствовала, спала.

– Ты офигеешь, если не колоть, – отрезала старшая.

– А сейчас не офигеваю вообще, – усмехнулась средняя. – Да колите, я не против. Чего уж. Смысла, правда, нет. – Осеклась, замолчала. Нельзя пугать их. Изо всех говорить открыто можно только с Тельмой, один на один. Тельма не из пугливых. Она выдержит.

Пол звякнул ключами от машины. Всё это время он держал их в руке.

Потолок палатки был с крючком. На крючке болтались ключи от машины. Дверь была застегнута, внутри стояла ужасная духота. Они торопливо снимали одежду. Их друзья ушли за хворостом для костра. Стрекотали цикады. Тела вибрировали.

Потолок был белым, в гостевой комнате, на цокольном этаже дома у озера. Стрекотали сверчки. Второй этаж занимали две детские комнаты, спальня и открытый, без двери, кабинет, видимый снизу. Здесь, в полуподвале, никто не жил. Напротив пустой комнаты располагалась библиотека, откуда шёл спуск в винный погреб. Ещё ниже. Через стенку были туалет и ванная. Сама комната напоминала номер в отеле. Через окно виднелось озеро. Матильду отвезли сюда вечером, дали всё, что, как они считали, было нужно её телу: подземелье. Смешная шутка, жаль, никто не смеялся. Она осталась одна. На завтра намечались похороны. (Если получится, её тело тоже закопают завтра; если нет, позже; разница невелика.) Сизые облака дымились по всему небу, только горизонт оставался светлым, бело-серым, над синим озером.

Спускалась ночь. Матильда стояла у окна. Рыжие волосы спускались ниже талии. Тёмно-синее платье, свободное, чтобы легко пропускать гипсы в рукава, лилось в пол. Место, где раньше были кисти, болело. Теперь смысл выражения "я без него, как без рук" стал ей понятен, она подумала и усмехнулась этому. Райли, где бы тот ни был, наверняка, оценил. Всё ведь просчитала! План был отличный, на случай, если она останется из двух одна! И тут бах: «Та-дам, – как черт из табакерки, скалясь, корча мерзкие рожи, мир ответил на её уверенность, – сюрприз! Не учла самый мизер! Как теперь выкрутишься, а?» План был: пакет на голову, вокруг шеи скотч, запястья за спиной в наручники, ключ в раковину. Похожее самоубийство она видела в одном фильме, хорошем фильме, с хорошими актёрами. Конечно, стоит попробовать: найти пакет и скотч не должно быть трудно, наручники даже не понадобятся… Только вот надо ещё как-то замотаться, а это уже проблема. И предсмертную записку не напишешь, нужную, чтобы никого из семьи не обвинили в её убийстве. Она вздохнула. Копы никогда не отличались состраданием. И тут, на выдохе, её ум, как молнией, прошибло: не нужно ничего искать, ни петлю, ни пакет, ни скотч, у неё уже всё есть. Её волосы. Волосы помогали жить, отводя беды; теперь они помогут умереть. Помогут, если она справится без рук.

Неживые, почерневшие пальцы: такими попробуй, схвати. Половину волос на правую сторону, половину на левую. Телом и гипсом, движением без захвата. На плечах веснушки, кожа белая, как отблеск луны в воде. Синяки по всему телу, кроме лица (лицо по какой-то неведомой ей причине осталось невредимым). Райли не заметил встречку. Луна была огромной, желтоватой, как кошачий глаз. Райли улыбался Матильде, своему другу, изо всех друзей – непрерывному. Луна, хохоча, бесновалась: корпус чужой машины, крик «Держись», его крик, завал на сторону, её выставленные вперёд руки, разбитое стекло, груда металла, крик удара, крен набок, переворот, её выставленные вперёд лохматые кусочки, красная пелена в её глазах, там, где он сидел, молчание, он не отвечает, и… в палату входит Пол, Пол Мёрфи. Хирург, увлечённый её старшей сестрой. Она спрашивает: «Где Райли?», – чтобы услышать в ответ: «Мне жаль». Пальцы почти чёрные. В них спицы. Волосы, их нужно обернуть вокруг шеи. Перекинуть за спину – левую сторону, правую сторону. Получилось. Подбородок держит. Ещё раз, теперь вперёд – левую сторону, правую сторону. Все спят, никто не должен помешать. Чем хватать? Конечно, зубами. Поднести ко рту левую сторону, на руке. Правую сторону, на руке. Только бы не уронить левую, только бы обе зацепить… Скрип двери: прервали. В двери оказалась черноволосая девочка-подросток с большими синими глазами.

– Матильда, прости, что поздно… – Алекс выглядела смущенной. Матильда, с петлёй из волос, затянутых в зубах, выглядела как минимум странно. – Я почему-то так и подумала, что ты не спишь. – Ужасно хотелось прогнать девчонку, явившуюся без приглашения в ночи. Никакого такта. Где уважение к чужому личному пространству? Матильда нехотя выпустила волосы из зубов, тыльной стороной ладоней, белой и жёсткой, отлепила их ото рта. Слюна мочила повязки.

– Алекс, – как же ты не вовремя, Алекс, – чего ты хотела? – Если выгнать эту проныру, она может из вредности рассказать об увиденном кому-то кроме Тельмы. Так-то всё равно, но было бы некстати. «Глупая попытка, – успокаивала себя Матильда. – Не получилось бы. Давление маленькое».

– Скажи мне, – испуганно мялась в дверях Алекс, – ты ведь собиралась… ну, знаешь… да?

– Говори прямо, – резковато прервала её рыжая. – Да, я собираюсь избавиться от тела. И буду очень признательна, если это останется между нами. Мне сейчас, как видишь, – она показала руки, – трудновато и без добряков, решивших меня спасти.

– Нет-нет, – заторопилась Алекс, – нет, ты не думай, я никому не скажу. Я тебя понимаю, – призналась она. – Поверь, ещё как.

– Ну, значит, заходи, – всё ещё раздражённо кивнула на дверь Матильда, вытаскивая шею из волос. – Или туда, или сюда. – Та поспешно закрыла дверь за спиной. – С чем ты пришла? – спросила она уже мягче. – До того, как увидела меня в таком виде. Решительно-глупом. – Дочь Пола немного расслабилась, улыбнулась. Её лицо было не просто красивым, оно было идеальным, почти компьютерным. Матильда невольно залюбовалась. Она всегда чутко относилась к красоте.

– На самом деле, я искала предлога, чтобы поговорить с тобой. Но не нашла. И пошла так, без него, вдруг не выгонишь. – Её честность подкупала. Тёмные брови хотели сойтись в линию, но им не позволял изгиб; получились горбики. Алекс будто просила: о чём?

– Ну, давай поговорим, раз уж пришла. – Рыжая кивнула на кровать: садись. – Я не буду просить тебя мне помогать, не бойся. – Села сама. Гостья, с трудом поборов стеснение, поместилась на указанное место.

– Я не боюсь, – она поерзала. – Я не знаю, как тебе помочь. Я себе-то помочь не могу. Мне кажется, что в мире всё неправильно…

– Алекс, – перебила Матильда, – ты не спрашивала, но я дам тебе совет. Так же нагло, как ты ворвалась ко мне в комнату. Простой и ясный. Прежде чем делать выводы о мире, сначала изучи его. Пойди и найди, кто может добыть тебе грибов, да не простых, а трансформирующих сознание. Съешь столько, сколько уже не безопасно, но ещё не ведёт в дурку, и посмотри, что выйдет. В обществе действительно всё не правильно. Но общество – это не мир.

– Что я увижу? – спросила девочка.

– Ты увидишь, что всё на своём месте. Что страдания и проблемы – от того, что люди смотрят наружу, прежде чем смотреть внутрь. Что знание о себе утрачено. А ещё ты увидишь, кто ты, что ты и зачем ты. Это очень красиво. И я не смогу передать тебе то, что в тебе. Только то, что видела сама.

– Если всё правильно и так красиво, то почему тогда ты хочешь умереть? – в лоб, напрямую обрушился на неё вопрос.

– Моё время вышло, – последовал ответ. – Я знаю это так же хорошо, как то, что дышу воздухом. Но почему-то я не погибла там, в машине. Сама не знаю, почему, видимо, мне или кому-то ещё нужно моё присутствие здесь. Важно, чтобы ты понимала: я не бегу от жизни. Жизнь предлагала мне самые разные истории, и я проживала их. Весёлые и грустные, сладкие и кислые, – она печально улыбнулась. Сейчас горькая, с однозначным концом. Растянутым во времени, как змеиный хвост. Конец ещё не дописан, но уже существует, понимаешь?

– Пока что не очень, – призналась Алекс. – Наверное, мне действительно стоит добыть эти твои грибы. Спасибо, Матильда. – Она соскользнула с кровати и прошла несколько шагов к двери. Обернулась, остановившись. – Если тебе нужна помощь, я могу помочь. Скажи, как. Ну, – замялась, – то есть…

– Я поняла, – удивлённо отозвалась её собеседница. – И благодарна за предложение. Если будет совсем никак иначе, придётся им воспользоваться.

Черноволосая решительно кивнула и вышла из комнаты. Рыжая осталась сидеть на кровати. Попытка с удушьем провалилась; повторять её не было сил. Озеро шелестело волнами. Близилась осень. Она-сама знала: времени не существует. Время – иллюзия, поддерживаемая одной только верой в неё. Здесь, в комнате, не было никого. И её тоже. И белого, гореть бы ему в аду, потолка.

Ничто рыдало.

Глава четвёртая

Не близко, не далеко, не сверху, не снизу

#np Stromae – L'enfer

Мальтида, бледная, как труп, стояла без движения. Гроб был закрыт, закрыт невозвратно, и опускался вниз.

Тельма, напряженная до кончиков пальцев ног, в неудобных чёрных туфлях (готовая поймать сестру, если вдруг обморок, схватить и держать, если вдруг та побежит в яму) была рядом. От человека, которого постигло внезапное горе, можно ожидать чего угодно. Она ожидала. Тревога росла. Пол стоял тут же, и Алекс, и Элиза, и даже Хантер, в чёрной одежде, с вытянутыми лицами. Джен – перед ними, потерянная Джен, потерявшая единственного сына. Слезы текли по её щекам без остановки, она не замечала их.