Уходя, она не забрала шприц с тумбочки: вдруг передумает.

– Надеюсь, ещё увидимся, – прошелестела сухими губами.

– Да по-любому, – улыбнулась сестра, не уточняя, где и когда. Её улыбка была почти лучезарной. Почти как раньше.

Тельма развернулась и быстро вышла из комнаты. Пол уже ждал её в холле, у входной двери. Элиза была там же, уже одетая, снова в белом. Для неё этот цвет больше, чем чёрный, относился к трауру.

– Всё в порядке? – спросил мужчина, звякая ключами в кармане джинсов. Он внимательно относился к настроениям своей спутницы. Внимательнее её самой.

– Да, нормально. Она отдыхает, думаю, пока её лучше не трогать. Я оставила лекарство на тумбочке, сделай ей потом укол, хорошо? – сказала меньшей из трёх. Та с готовностью кивнула.

– Не переживай, маленькая мама, – назвала её старым прозвищем, – всё будет сделано в лучшем виде. – Прозвище придумал отец: назвал её так пару раз, а оно взяло, да и прицепились. Конечно, это из Барри, из его "Питера Пэна". Отец любил эту книгу и жил в соответствии с ней: он не вырос. «Ма-ма, – плача, звала годовалая девчушка, зелёные глаза смотрели вперёд, в потолок, распахнутые со страхом (они все искали мать, когда та ушла; всем было страшно), потом – взвизг и широкая беззубая улыбка, когда Тельма подошла, – Та-ма». Зелёные глаза Элизы смотрели на неё с тем же доверием. Её собственные пекло всё сильнее. Она отвернулась к двери.

– Поехали, – одним словом пресекла поток воспоминаний. – У нас две плановые операции, вроде бы, ничего серьёзного, но что-то я волнуюсь. Надо успеть выпить кофе.

– Ничего серьёзного, – подтвердил Пол, – давай заедем в кофейню по дороге, время ещё есть. – Так говоря друг с другом, они вышли из дома. Он приобнял её за плечи, пока они шли к машине. Алекс уже сидела внутри.

Глядя в окно, Матильда улыбалась. У неё есть минимум полчаса.

Элиза стояла возле двери, не глядя в её сторону. «Раз, два, три, пять!» – считала маленькая Эль. «Не так, ты кое-что забыла, – рыжая показывала ей пальцы, выгибая их, – раз, два, три, четыре, пять! Куда дела безымянный? Ему грустно, ты о нём совсем не вспомнила». Детская мордаха стала мрачнее тучи: ей было жаль пальца. «Ну, не расстраивайся, – засмеялась сестра. – Давай попробуем ещё раз». Считала блондинка не очень. Может, времени и больше.

Когда та зашла в дом, проводив взглядом машину, Матильда выскользнула в окно, в каменной кладке почти что спрятанное. Оно было чуть выше земли. Не пришлось даже напрягаться. Незамеченная, прокралась к деревьям: за ними заметить тёмное платье было бы труднее. Опасения оказались напрасными. Её никто не преследовал.

До дома, в гору, она поднималась пешком, вдоль обочины. Туман стелился по земле, невесомый, ватный. Каждый шаг отдавался в руках, несмотря на гипс, зато она наконец-то могла себя чувствовать. На лбу выступила испарина. Дом, их дом, был совсем близко – но далеко, родной – но более недоступный. «Райли, – шептала она в белесое небо, – подожди, я сейчас. Могла бы раньше, но задержалась». На душе было легко. Она рассказывала своему погибшему другу про сестёр, про больницу, про детей Пола, про то, как быстро и хорошо у неё получилось уйти, и улыбалась, сквозь боль, словно он действительно её слышит; и ждёт.

Из тайника запасной ключ ей пришлось доставать зубами: на удивление это оказалось не так уж трудно (держащая часть ключа была в мягкой чёрной облицовке). В скважину зато воткнуть не получалось, как его, во рту, туда ни прижимай; она зафиксировала ключ так, чтобы немного держался, стукнула по нему тыльной стороной предплечья, над гипсом, и он вошёл в замок. Пришлось ждать, пока рука перестанет верещать. Закусив губу, зажмурившись, на коленях. Без рук никак, придётся использовать их ещё раз. Крутить ключ ртом не удалось: над скважиной была ручка. Помогая себе предплечьями, стараясь не цеплять гипс, она провернула замок – раз, остановилась, подождала, два – встала; локтем нажала на ручку и вошла внутрь.

«Да я и то окно, у Тельмы, могла открыть сама, – рассмеялась она, поднимаясь по лестнице прямо в мансарду. – Оказывается всё было так просто. Просто, да не просто, – бравада уходила по мере того, как приближалось окно. – Мне страшно, Райли. – призналась она тучам. – Я сама уже решила, сознательно, что всё, а тело вот боится. Оно до последнего будет бояться. Такова его природа. Но я не оно. То есть оно только частично, – Матильда толкала пуф к окну. – Я… не виню его. Оно, в отличие от нас, умирает окончательно».

Одна нога вверх, вторая. Обе – на подоконнике. Внизу площадка. Какие-то шорохи внизу, в доме. Туда она не вернётся. Только вверх. Да, это единственная теперь дорога. Глаза выше: не на землю, а над землёй. Она кивнула небу и, не отрывая от него глаз, шагнула вперёд.

Эпилог

Чем всё кончилось

Элиза сразу вызвала скорую помощь и полицию, как только поняла, что лежащее вниз лицом тело уже не является её сестрой. Их забрали обеих: пока она сидела на земле, боль усилилась и превратилась в выкидыш. С Джеком блондинка больше не встречалась. Впоследствии, познакомившись с интересным мужчиной, она вышла за него замуж и родила ребёнка, не бросая карьеры в модельном бизнесе.

Матильду похоронили рядом с Райли. Никто из друзей не был удивлён. Джен посадила плющ между их могил, чтобы тот застелил надгробия. В тот же год она взяла из приюта двоих детей, мальчика и девочку.

Алекс горько плакала на похоронах Матильды. В ней она видела себя и свою неслучившуюся смерть. Когда Ник добыл ей грибов, она поблагодарила его наличными и закрылась в доме на горе, чтобы разглядеть себя изнутри. Во время сеанса ей стало ясно, почему общество в таком плачевном состоянии, что привело его к упадку и как жить, не теряя рассудка. Кроме этого, она разглядела золотое сечение в природе, ту самую "неземную красоту", и смогла принять своё существование, как данность. Повзрослев, девушка стала микологом.

Тельма, во второй раз встретив скорую с рыжей бедой, курила там же, за клиникой, на сей раз не скрывая слëз. После похорон она записалась к психотерапевту. В результате работы её психосоматические приступы значительно уменьшили свою интенсивность, постепенно сходя на нет. Своих детей у неё никогда не было. Она и Пол продолжали жить и работать вместе. Тайна открытого окна оставалась при ней до конца жизни.