Глава 5 Дав

Рафаэль Сантино — джентльмен.

Он придерживает для меня дверцу машины, отодвигает мой стул, чтобы помочь мне сесть. Он делает заказ для меня, но не раньше, чем узнает мои предпочтения. Он даже хвалит мой наряд, и я могу сказать, что он говорит серьезно, потому что его глаза пожирают меня. Он хочет меня. Мужчина уже давно не хотел меня.

Рафаэль заказывает нам дорогое красное вино. Я не пью, но сегодня мне нужно дополнительное мужество, и я потягиваю кроваво-красную жидкость весь вечер.

— Итак, — улыбается Рафаэль после заказа нашей еды. — Кто такая Дав Кентербери? Кроме "энигмы", конечно.

— Я просто обычная девушка, — бормочу я, потягивая вино. Терпкий вкус приятен, и я стараюсь не думать о калориях в стакане. — Ничего особенного, на самом деле.

— Я не куплюсь на это ни на секунду, — говорит Рафаэль, поднимая за меня бокал. — Ты другая. Определенно особенная. Ну давай, расскажи мне все о себе.

— Все? — Я смеюсь, ставя свой стакан на стол. — Это трудная задача.

— Я хочу знать. — Его темные глаза искрятся весельем, впиваясь в мои. — Все, что касается тебя, Голубка. Так что расскажи мне.

Я пожимаю плечами, не зная, с чего начать.

— Я младшая в семье. Мой брат Робин на год старше меня. Он тоже живет в Лос-Анджелесе. Мы очень близки. Мы проводим вместе, по крайней мере, три вечера в неделю.

— Это замечательно. А твои родители?

— Мои родители… Они вернулись в Нью-Йорк, где я родилась. — Мои зубы впиваются в нижнюю губу. Всегда больно объяснять это людям. — Мой отец работал генеральным директором в компании из списка Fortune 500. Он умер пару лет назад. Моя мама была светской львицей и вышла замуж за деньги. — Я пожимаю плечами. — Теперь у нее есть другие мужчины. Любовники, бойфренды. Она все еще прекрасна.

— Вы близки с ней? — Я не знаю, делает ли он это нарочно, но он бьет именно туда, где больно, и я стараюсь не показывать этого.

— Вовсе нет. — Я прочищаю горло, оглядывая ресторан, чтобы Рафаэль не заметил, мои эмоции. — С тех пор, как это случилось… — Я указываю на свою покрытую шрамами щеку. — Я не была ей интересна.

Его брови в беспокойстве сошлись на переносице.

— Что ты имеешь в виду?

— Я была такой же, как она, до… несчастного случая. Светская львица.

— Сколько тебе было лет, когда произошел несчастный случай?

— Девятнадцать, — бормочу я.

Я никому не рассказываю, что произошло, когда Паркер Миллер оставил мне этот шрам. Это мой собственный позор, моя собственная вина, и я должна нести ответственность за последствия своих действий. Единственные люди, которые знают об этом, это сам Паркер, его брат Кейд и его жена Джун, а также Робин. И я поклялась им всем хранить тайну, за исключением Паркера. Паркер мертв.

Я чувствую, как дрожь пробегает у меня по спине.

Не так ли?

— Значит, твоя мать осуждала тебя за этот шрам? — Спрашивает Рафаэль.

— Она сказала, что я никогда ничего с этим не добьюсь, — признаюсь я. — Ни один мужчина не посмотрит на меня, и моя карьера светской львицы практически закончена.

— Так ты переехала сюда?

Я киваю.

— Несколько лет спустя, на мой двадцать первый день рождения. Я купила дом на деньги, которые оставил мне папа. У меня достаточно денег, чтобы содержать себя до конца жизни.

— Но как насчет того, чтобы иметь жизнь? Карьеру? Разве у тебя нет своих собственных желаний?

Я снова пожимаю плечами.

— Не похоже, что это вариант для меня. Шрам заставляет людей жалеть меня. Заставляет их бояться меня. Не многие люди рискнули бы нанять кого-то вроде меня.

— Я думаю, ты настроена слишком негативно.

— Неужели? — Я улыбаюсь, но на моем лице остается намек на грусть.

— Определенно. — Он усмехается. Он слишком красив. Отвлекающе так. — Чем ты занимаешься целыми днями?

— Я много работаю волонтером. — Я тереблю салфетку у себя на коленях. — Я работаю в бесплатной столовой в центре города. Я работаю волонтером в приюте для животных. И я так же иногда работаю в питомнике растений в центре города, за символическую плату. Но это весело. Мне не нужно много общаться с людьми.

— Ты производишь впечатление очень самоотверженного человека.

— Я не всегда была такой. Но это… — Я снова указываю на шрам. — Это все изменило для меня.

— Могу себе представить. Ты живешь совсем другой жизнью, чем в Нью-Йорке, не так ли?

— Определенно.

— Ты иногда скучаешь по прошлой жизни?

Я на мгновение задумываюсь над его вопросом.

— Я скучаю по своей лучшей подруге, Джун.

— Вы не поддерживаете связь?

Я качаю головой.

— Это всё… слишком больно. Трудно. Сейчас она замужем, у нее есть дети. Я рада за нее, но я не думаю, что в ее жизни есть место для кого-то вроде меня.

Теперь очередь Рафаэля кивать, и как раз в этот момент появляется официант с нашими закусками. Рафаэль с аппетитом набрасывается на еду, пока я ковыряюсь в еде. Он не упоминает об этом, и это приносит облегчение. Парни всегда задаются вопросом, не сижу ли я на какой-нибудь сумасшедшей диете, из-за которой не могу есть. Но не он. Он время от времени поглядывает на меня, но не упоминает этого факта.

Официант поднимает брови, глядя на меня, когда берет наши тарелки. С другой стороны, это Лос-Анджелес. Многие люди придираются к еде. Он забирает наши тарелки.

— А как насчет тебя? — Наконец спрашиваю я Рафаэля. — Я говорю уже целую вечность. Почему бы тебе не рассказать мне о себе? Как ты стал фотографом?

— Мой отец был одним из них, — объясняет он. — Я унаследовал все его оборудование и начал рано. Мне всегда нравилось фотографировать. У меня была возможность работать с Нью-Йоркским городским балетом в течение многих лет. Это привлекло внимание к моей работе. Потом я начал устраивать частные выставки, меня нанимали для съемок в модные журналы. Мне довелось работать со многими известными людьми. Слухи распространились. Et voilà.

— Это версия "Записок Клиффа"? — Я улыбаюсь ему.

— В значительной степени. — Он улыбается в ответ.

— А как насчет твоей семьи? Ты единственный ребенок в семье?

— Скорее всего, нет. — Он вздыхает. — Мой отец был в некотором роде бабником. Он никогда не был женат на моей матери, но я думаю, что он любил ее по-своему. Они были счастливы вместе, пока он не умер, хотя моя мать знала, что она была у него не единственной. Мы никогда не знали о других. Ни женщин, ни детей, которые, я уверен, были у него по всему земному шару.

— Он тоже был модным фотографом?

Рафаэль качает головой.

— Он был… творческим человеком другой породы. Он работал в National Geographic в течение нескольких лет. Его сериал о военных преступлениях получил несколько наград.

— Это, должно быть, было трудно.

Он улыбается, но это окрашено другой эмоцией, более печальной.

— Ты носишь свой шрам на щеке, Дав Кентербери, но многие люди носят его на сердце.

Его слова кажутся мне правдивыми, и я не тороплюсь обдумывать их, пока прибывают наши блюда.

Рафаэль заказал какое-то блюдо из макарон, которое, даже я должна признать, пахнет божественно.

— Что на этот раз?

— Водка "Пенне алла", — говорит он. — Тебе нравится?

— Пахнет вкусно, — неохотно признаю я.

— Попробуй, — предлагает он, возвращая взгляд к своему блюду. — Я хочу знать, нравится ли тебе вкус.

Его поддержка мягкая и добрая, и это действительно заставляет меня хотеть есть. Прошел целый день с тех пор, как я пила что-то, кроме воды, и у меня болит живот. Я осторожно накалываю вилкой чуть-чуть пасты и подношу её к губам.

Я знаю, что люди наблюдают за мной, осуждают меня. Но когда я смотрю на Рафаэля, я понимаю, что он не один из них. Он, кажется, полностью поглощен своей едой, ничуть не обращая внимания на то, что я делаю. Я высовываю язык и слизываю с макарон малейший кусочек соуса. Это вкусно.

Рафаэль никак не комментирует тот факт, что я наконец-то ем, но он улыбается мне через стол. Я благодарна ему за то, что он не делает из этого ничего особенного.

— Вкусно, — ловлю я себя на том, что говорю. — Мне нравится этот соус.

— Это замечательное место, — кивает фотограф. — Ты любишь тайскую кухню?

— Раньше это была моя любимая кухня. — Раньше… Раньше.

— Я знаю отличное тайское местечко, — продолжает он. — Может быть, мы сможем пойти туда в следующий раз.

Мысль о том, что он хочет увидеть меня снова, волнует, и я ловлю себя на том, что киваю. Я хочу сказать ему, что благодарна за его доброту, но слова не хотят слетать с моих губ, а я всё продолжаю есть. Я оставляю большую часть пасты, но зачерпываю вилкой соус, и к тому времени, когда приходит официант, чтобы забрать мои тарелки, я не чувствую себя неловко, говоря ему, что мне понравилось.

— Ты хорошо провела время? — Спрашивает Рафаэль после того, как мы соглашаемся, что слишком наелись для десерта.

— Именно, — киваю я, удивляя себя. — Действительно мило.

— Я не собираюсь приглашать тебя к себе сегодня вечером. — Он усмехается моему удрученному выражению лица. — Я думаю, что это слишком рано, и я хочу, чтобы ты знала, что я уважаю твои границы. Но я был бы рад, если бы ты прогулялась со мной по пляжу.

— Я бы с удовольствием. — Я не знаю, как я справлюсь с песком на своих заоблачных каблуках, но идея заманчива, и я не хочу, чтобы сегодняшний вечер заканчивался прямо сейчас. Он не позволяет мне платить, оплачивая счет сам, и я не спорю с ним по этому поводу. Когда мы выходим из ресторана, я спотыкаюсь на каблуках, и Рафаэль крепко сжимает меня.

— Не привыкла к каблукам? — Спрашивает он, выглядя удивленным.

Мне стыдно в этом признаваться, но на самом деле это не так. Должно быть, я так не похожа на тех моделей, с которыми он привык встречаться. Тогда моя уверенность резко падает, и я молча качаю головой.

— Прости, я в таком раздрае.

— Ты не в раздрае. — Он приподнимает мой подбородок. Когда его пальцы касаются моей кожи, я чувствую электрический разряд, проходящий по моему телу, наполняя мои вены возбуждением. Я не чувствовала себя так с тех пор…

Я трясу головой, чтобы избавиться от этой мысли.