Мэреин стал медленно подниматься, грозя развалить весь шатёр, люди по другую сторону стола вскочили с мест, хватаясь за оружие – все правила о соблюдении мира были начисто забыты, и ни я, никто бы другой на моём месте их не осудил.

– Освободи его немедленно! – голос Доррена дрожал от возмущения, – иначе…

Но «иначе» произошло быстрее. Геррет вдруг перестал вопить и корчиться на земле, а руки Мартина мгновенно оказались спутанными длинными серебристо‑белыми толстыми нитями, слишком светлыми в полумраке шатра. Видимо, Хулдред израсходовал на заклинание все силы, потому что, зашатавшись, рухнул прямо в каменные объятия Мэропа. Мэреин уважительно хмыкнув, крепко пожал руку воина. Я, по примеру Мэропа, встал и, подойдя к Хулдреду, который снова поднялся на ноги, но уже опираясь на костыль, поданный ему Мэропом, пожал ему руку. Бледноликий воин ответил крепким, но осторожным рукопожатием, ведь он не мог чувствовать мою руку. Я думал, что пожму мертвенно холодную ладонь, но вместо этого ощутил лишь приятную прохладу, свойственную и живым. Пальцы Хулдреда гнулись с трудом, но рука была абсолютно живой, человеческой. Это меня почему‑то приятно удивило. И уже в очередной раз я подумал, если нам суждено выжить, я просто обязан буду поручиться за Хулдреда перед Альдис и пригласить его на Ленос в качестве стража границы. Думаю, он не откажется. Я думал на индивидуальной волне, и воин не мог слышать мои мысли, и я тихо изложил ему свои планы. Он посмотрел на меня долгим взглядом, от которого мне стало как‑то теплее, теперь прямой взгляд в мёртвые неподвижные глаза вызывал у меня иные чувства. Этот взгляд словно бы связал нас невидимыми узами, узами крепче любых магических пут, узами признательности и бескорыстной настоящей дружбы.

– Это лишь малая часть того, что я могу для тебя сделать. Я перед тобой в неоплатном долгу.

Он низко поклонился и благодарно пожал мне руку. Я улыбнулся ему и вернулся во главу стола, успокаивать собрание, которое уже утихомирилось без моего посильного участия. Вполголоса говоря с Хулдредом, я слышал, как Мартин ругался на чём свет стоит, требуя освободить его от сдерживающих пут. Первым не выдержал Вал, видимо, изощрённая ругань на Варатхэ, чёрном наречии, тем более в столь злобном исполнении, смутила всех. Он порывисто шагнул к безуспешно дёргавшему связанными руками Мартину и выуженным откуда‑то ножом, попытался перерезать, на вид хоть и крепкие, но всё же довольно тонкие верёвки, но нож лишь скользнул по шелковистом нитям и, едва не порезав своего владельца, упал на земляной пол, не причинив путам сколь‑нибудь видимого ущерба.

Все уже давно хохотали в голос, потешаясь над Мартином, а Хулдреда то и дело дружески хлопали по спине и плечам. Эта демонстрация благородной силы произвела на военачальников куда большее впечатление, нежели спасение их главнокомандующего и одного из самых великих людских правителей, видимо потому, что спасение в бою не являлось для настоящего воина подвигом, а благородная светлая магия, применённая для защиты слабого, к тому же того, кого едва знаешь и для восстановления мира, а не ради нападения или собственного тщеславия – это дело другое, особенно для людей, не имеющих дело с магией, людей, привыкших признавать только силу оружия, но в глубине души ненавидящих своё ремесло воина.

– Освободи его, Хулдред, противно слушать его речи! – улыбаясь, сказал я.

Путы тотчас же пропали, но Мартин продолжал выражаться так, что мэреину пришлось пару раз, схватив его за плечи, встряхнуть, а затем высказать на своём языке, который Мартин вряд ли понимал, всё, что о нём думает,

– Обижать слабых, – рявкнул мэреин уже на всеобщем, – это достойно разве что гоблина.

– Это я‑то слабый?! – снова взъярился гном, но его вовремя оттеснили. а, немного успокоившийся Мартин заявил, обращаясь к Хулдреду:

– Ты… ты… слишком хорошо колдуешь для мёртвого!..

– Ты тоже, для лишённого силы, – заступился за друга Доррен, – к тому же подобное уже происходило. Разве ты не помнишь?

Очевидно, он помнил, потому что лицо бывшего мага передёрнулось, глаза закрылись, но только на миг. Потом он шумно выдохнул, видимо, так и не сумев придумать достойный ответ и снова отошёл в свой угол у входа, предварительно заметив:

– Приближается буря! Скоро всех нас ждут великие испытания.

Мартин впервые сказал «нас», причисляя себя тем самым к нам, друзьям и союзникам, сплочённым одной целью и одной волей. Может быть, это что‑то значит, а, может, он просто оговорился, не заметив.

Но додумать я не успел. Снаружи послышался шум, словно сотни тысяч драконов слетелись в одно место и теперь летят к нам, ревя во всю силу своих глоток. Но этот звук был гораздо страшнее драконьего рёва, потому что мы знали, что драконы на нашей стороне, а этот звук был звуком огненного урагана, сметающего всё на своём пути, неуправляемого багрового огня, разрушающего пламени, подвластного лишь огненным духам Оррод, которые, раз пробудившись, не подчиняются никому из смертных, тем самым духам, которых пробудил Доррен.

– Оррод! – в один голос простонали все присутствующие.

– Быстро всем наружу! – заорал я, – иначе мы заживо сгорим здесь!

– А ты предпочитаешь поджариться на воздухе? – успел съязвить Мартин, рывком отдёргивая входной полог и пинком ноги по очереди вышвыривая подвернувшихся под ноги Хасгира, Халед и Геррета, и сам выскакивая следом.

Мэроп не стал тратить время на выбирание из шатра в три погибели, а просто встал во весь рост, попутно разрезая топором полотняную ткань. Шатёр не выдержал такого натиска и, сердито тренькнув, разорвался ровно посередине, при чём рухнул он на тех, кто уже успел его благополучно покинуть, остальные же сразу очутились под вечерним небом,

Едва оказавшись на воздухе, мы, а особенно я, как главнокомандующий, ужаснулись открывшейся картиной. Со стороны холмов на нас надвигалась стена огня, растянувшаяся, кажется, на сотни миль. Доррен с криком: «Лучше погибнуть, чем видеть то, что я сотворил!» бросился вперёд, но споткнулся об остатки шатра, под которыми ещё барахтались Хасгир, Геррет и Халед, рухнул на них под гневный вопль Мартина: «Понимаешь, что городишь, чокнутый! Не хочешь смотреть на деяния рук своих, а придётся! Сам виноват, сам теперь и будешь расхлёбывать! Лёгкой смерти захотел! Будешь умирать вместе со всеми, а одного я тебя туда не пущу! Обидно будет, что ты сдох быстро и не мучился, ожидая неминуемого конца! – и он схватил поднявшегося было Доррена за куртку, заставив тем самым снова опуститься.

– Да слезете вы с меня, наконец?! – раздался возмущённый голос Геррета, – я же здесь задохнусь, – да ещё эта лесная дева брыкается, как дикая кошка!

Мартин одним рывком вздёрнул Доррена на ноги, а мы помогли выкарабкаться из‑под полотнища бедному гному, Халед и Хасгир выбрались сами, и Халед мгновенно изъявила желание действовать, но под суровым взглядом Мартина замолчала.

Тогда Мэроп, которому, видимо, был не страшен пламень Оррод, ведь камень, из которого вышли эти исполины имеет ту же мрачную природу, что и багровый разрушающий огонь, решительно направился к неуклонно приближающейся стене, кстати сказать, приближалась она не слишком быстро, видимо Оррод знали, что бежать нам некуда, а против них мы бессильны. Отдышавшийся Геррет тоже вскочил и бросился было за мэреином, но Мартин подставил ему ногу и сопроводил падение ругающегося на всех известных языках гнома следующим высказыванием:

– Везёт мне на умалишённых! От этого огня не спасёт и кольчуга из самой лучшей гномьей стали! – и, сложив ладони рупором, он крикнул вслед мэреину: – И ты, каменная громадина, эй, как там тебя, возвращайся, пока не поздно, в этом пламени и камни плавятся, даже зачарованные!

– Спасибо, теперь хотя бы будем знать, что нас ожидает, – мрачно пробормотал Эдвин.

Но ждать не пришлось.

Откуда‑то вдруг послышался крик, звонкий, почти мальчишеский, и огненная стена вдруг дёрнулась, изогнулась и замерла. Мы обернулись на голос. К нам приближались несколько воинов, кто в до блеска начищенных доспехах, а кто в плащах поверх воинского облачения. И лишь тот, кто был впереди всех, ехал на сером жеребце, остальные же шли пешком, но так легко и быстро, что под их ногами почти не хрустела галька, а редко растущая в этой местности трава не пригибалась. Не только по походке, но и по всему их облику было видно, что это не простые воины: не люди, ни эльфы и ни варрад, а по тому, как они неожиданно появились было ясно, что они…

– Асы! – восхищённо вздохнул Торгрим, – А впереди сам владыка Один на своём восьминогом жеребце Слейпнире, а с ним и другие! О, как я счастлив, что мне довелось увидеть великих богов своими глазами, ведь уже так давно их никому не удавалось встретить из смертных. Теперь и помереть не страшно.

– Быстрее! Я не смогу долго удерживать их на одном месте! – крикнул тот же голос. Это был высокий красивый и статный воин в светло‑коричневом плаще и с волосами, цвета червонного золота. Это был Локи, бог‑повелитель огня, самый коварный и злобный, как и разрушающее пламя, но вместе с тем умён и изворотлив, как змея, создание земли. Он первым добежал до колышущейся стены огня и, раздвигая руками огненно‑рыжую завесу, словно пловец воду, прошёл и скрылся в огненном мареве. Мы все невольно охнули. Всеотец богов осадил коня почти у самой огненной стены, и соскочив на землю, что‑то закричал остальным, но пламя вновь начало оживать, и из‑за нарастающего гула я ничего не разобрал. Вскоре все асы достигли огненной стены, и, видимо, стали совещаться, потому что некоторые остановились, а некоторые начали беспокойно расхаживать перед самой стеной, что‑то возбуждённо крича. Все они были высокие, слишком высокие даже по меркам мэреина, но при этом создавали впечатление людей обычного роста, да, высоких, но всё же обыкновенных смертных. Они проходили очень близко от нас, так что я смог разглядеть даже их лица, открытые, не защищённые забралами, вообще на асах не было шлемов, кроме Одина, но на голове у каждого виднелся золотой или серебряный обруч – символ власти. У некоторых в обручи были вделаны камни. Лица их были исполнены неземного величия и вместе с тем земной прелести и живости, а в ясных глазах, почти у всех они были светлых холодных оттенков, «северных цветов» как в последствие выразился восторженный Торгрим, светилась неизмеримая мудрость веков и пылало «пламя духа», которое доступно только богам, светлым духам и тем, кто настолько чист душой, чтобы быть достойным божественного огня и милости небожителей. Поверх серебристых кольчуг на всех асах были накинуты плащи, и у каждого они были своего цвета, цвета, символизирующего ту стихию и ремесло, которым управлял каждый из них. Кроме меня только Торгрим, Хауг с дочерью, Арне, Эдвин и Доррен с Хулдредом и, похоже, изменившийся в лице Мартин, знали поимённо всех асов, ибо асы являлись богами всех северян, начиная от жителей Скандии, до Нордланда и Прайдена. Я, хоть и верил в других богов, чтил асов не меньше, потому что, как уже говорил, преклонялся перед людьми‑северянами за их стойкость, мужество и верность. Но как я не всматривался, разобрать кто именно пришёл вместе с всеотцом мы не смогли. Пока мы удивлённо таращились на пришедших, они, видимо, приняв решение, устремились к пламени и один за другим стали исчезать за колышущейся грозной пеленой. Когда оставалось всего трое асов, один из них, могучий широкоплечий воин в медных доспехах, поверх которых был наброшен серебристо‑серый плащ, сшитый из волчьих шкур, что‑то громко крикнул, срывая с бедра богатые ножны и, обнажив меч, сверкнувший в лучах заходящего солнца серебром, словно лунный луч, протянул его рукоятью вперёд. На мгновение мне бросился в глаза камень, вделанный в рукоять меча, огромный, дымчато‑прозрачный, он казался серебристым, но, когда на него падал солнечный свет все его грани вспыхивали всеми цветами радуги. Фенит, или Философский Камень, редчайший из камней, добывается лишь в потаённой долине в западных горах далеко‑далеко на западе, говорят, что в самом Ванахейме находится эта долина. Второй ас, статный юноша с золотистыми волосами тут же подбежал к нему и, аккуратно приняв из рук воина меч, передал его третьему, обломки меча которого дымились на земле. Ас взял поданное ему оружие левой рукой, и я сразу узнал его, это был однорукий Тюр, бог войны и справедливости, и исчез в пламени вслед за остальными. Двое оставшихся не пошли за ним, а отошли в сторону и встали так близко от нас, что до нас донеслись слова юного бога: «Ты поступил благородно, брат, отдав своё оружие!» говорил он чистым звучным, но невысоким голосом, приятный баритон которого успокаивал. Его брат ответил низким глубоким голосом, который так подходил к его мужественной внешности: «всего на несколько дней дана нам свобода, и эти дни надо потратить с честью!»