Часть четвёртая

Звуки труб известили военачальников, но они стали собираться к шатру задолго до начала. Когда я вошёл, почти все были в сборе. Для меня во главе наспех сколоченного длинного дубового стола было приготовлено воистину королевское место, на деревянном возвышении было набросано множество подушек, остальные разместились на деревянных колодах, а кто просто на земляном полу. Я бы охотнее разместился наравне с воителями, но что ж поделаешь, приходится и здесь играть роль Повелителя, о боги, как мне это надоело! Я сидел лицом ко входу и приветствовал каждого входящего, вернее опоздавшего, лёгким кивком головы. Вокруг стола уже разместились: Эдвин Остроокий, военачальник объединённого войска Прайдена, возле него сидели смолкшие при моём приходе, а до того дружески болтавшие, Арне Хёдминссон, предводитель берсерков Нордланда и Торгрим свей, предводитель берсерков Свеарике и Норэгр. Поодаль сидел высокий рыжеволосый человек, Дуглас, предводитель немногочисленной дружины эринов. У самого входа по левую сторону стола сидела гордая Халед, рядом с ней Гуннлёд, которая постоянно бросала тревожные взгляды на входной полог. Я понимал, ждала известий о раненом отце. Рядом с Гуннлёд, и я почему‑то не чуть этому не удивился, сидел Доррен, что‑то успокаивающее говорившей девушке. Лаурендиль сидел по другую сторону, рядом с берсерками.

По правую же сторону от меня, заняв почти всё пространство, прямо на полу сидел Мэроп, предводитель мэреинов. У стола на деревянной колоде сидел Хулдред. Одними из последних вошли Хауг, которого вели под руки Геррет и Хасгир – представитель волков‑оборотней. При виде отца Гуннлёд радостно вскочила на ноги. Хауг успокаивающе улыбнулся дочери и тяжело опустился на деревянную колоду подле берсерков. Я заметил, что он бросил оценивающий взгляд на Доррена. Последним вошёл Мартин. Садиться он не стал, а прислонился, скрестив руки и надвинув на лицо капюшон чёрного плаща к боковой стойке шатра у самого входа и застыл, словно страж на посту.

Я поднял руку, начавшиеся было разговоры тут же смолкли.

– Дорогие друзья и соратники, я собрал вас сегодня для того, чтобы решить, идём ли мы дальше одним путём, или они разойдутся. Это сражение мы выиграли, но наши народы заплатили слишком дорогую цену. И эта битва будет не последней. Вам известно, что эта война длится уже не одно десятилетие. Это не просто межрасовая война, это война против всех свободных народов, владеющих искусством магии. некоторые государства скрыли себя от глаз простомиров, противников так называемого колдовства, такие как, например Прайден, архипелаг Нордланд, империя Света и другие. Однако большинство земель волшебного мира по‑прежнему открыто для всех рас и народов. Для всех нас нет ничего не обычного в том, что в семье простомиров вдруг рождается ребёнок, способный к обучению магии. Однако, многие считают иначе. Я знаю, что многие правители государств волшебного мира пытались договориться миром, но все переговоры неизбежно оканчивались вооружёнными столкновениями, прошу заметить, не по вине начинавших переговоры. Всем нам известна печальная история великой южной империи, сначала завоёванной и порабощённой, но восставшей, освобождённой и навсегда закрывшей свои границы от глаз простомиров. Мой народ не хочет окончательно разрывать дружеские узы, скрепляющие наши расы. я много слышал и видел собственными глазами свидетельства постепенного вымирания многих магических народностей. Это неизбежно, потому что меняется мир. И я бы предпочёл не ускорять эти изменения. Я всем сердцем не хочу войны, но пока не в моих силах её прервать. Я очень благодарен всем вам за неоценимую помощь моему народу. И теперь я спрашиваю вас, согласны ли вы и впредь, если нам понадобиться помощь, оказать её?..

Но тут меня прервали. В шатёр быстрой походкой вошёл император Гроцери. Я встал ему навстречу. Сидевшие встали, давая императору пройти. Не без труда пройдя по узкому пространству между столом, заваленным свитками и картами и выстроившимися вдоль полотняной стенки шатра военачальниками, Роберт поклонился и заговорил:

– Мы, властительница империи Зорь, и я решили помочь нашим друзьям с севера также, как когда‑то вы помогли нам в борьбе с общим для всего волшебного мира врагом, – Роберт весьма мудро поступил, умолчав, что в прошлом югу помогали лишь люди Прайдена и Нордланда, остальные расы предпочитали нейтралитет. – королева Сеола уже призвала своих воинов, я тоже вынужден отбыть, наши государства не могут рисковать своими людьми. Я рад, что мы хоть чем‑то сумели помочь вам. Достопочтенный Вэрднур ар Даон Виррд’лау, я рассчитываю на Ваше понимание. Вы и все здесь присутствующие, – он обвёл глазами шатёр, – Могут рассчитывать на мою дружбу и покровительство.

Да уж, нелегко дались ему эти слова. С мэреинами были связаны не лучшие страницы истории его земель, и я сомневаюсь, что Проклятому или Отлучённому там обрадуются, да и дальнейшее свидетельствовало о неискренности слов императора.

Из складок плаща Роберт вынул наградную золотую медаль с императорским гербом: зелёной ветвью (ветвь на медали видимо, была выложена смарагдами), увенчанной жемчужной короной, символизирующими справедливую власть. Эту медаль на массивной серебряной цепи император протянул мне со словами:

– В знак дружбы между нашими народами и в благодарность за спасение жизни, я вручаю Вам этот символ.

Я жестом остановил его.

– Тебя называют Справедливым, но несправедливо поступаешь ты, о Роберт! Не под моими знамёнами выступал твой спаситель, и не по моему приказу действовал он. Если бы не этот человек, вряд ли бы и я сегодня любовался нашей общей победой. Вот кого должен ты благодарить. Ему, а не мне причитается эта награда.

Ни один мускул не дрогнул на красивом смуглом лице Роберта, но в тёмных глазах на миг мелькнуло холодное презрение, сразу испортившее его красивые черты. Как он в это мгновение был похож на своего дядю, в честь которого был назван. Он молча подошёл к сидящему, ему было трудно даже приподняться навстречу императору, мешала и сломанная нога, и многочисленные раны, Хулдреду и после некоторого колебания надел ему на шею цепь со словами, которые, впрочем, были сказаны явно через силу: «благодарю тебя, воин, отныне ты можешь рассчитывать на мою дружбу.

Хулдред неуклюже, трудно в сидячем‑то положении, поклонился, а Роберт снова повернулся ко мне. На губах снова играла учтивая улыбка. Я тоже улыбался, но в глазах моих император мог бы прочесть, если бы захотел: «Твой отец почёл бы за честь пожать руку герою, спасшему ему жизнь, не смотря на его облик и прошлое!» вслух же я сказал следующее:

– Мой народ не забудет оказанной нам услуги! Желаю тебе удачи, император, правь своими землями также мудро и справедливо и не забывай, что герои, всегда остаются героями!..

Роберт молча повернулся и быстро покинул шатёр.

Уже опустился за императором входной полог, а все мы по‑прежнему молчали.

Я развернул карту местности, но не торопился продолжать совет. Этот неприятный эпизод задел меня куда глубже, чем я предполагал. Сразу же в памяти всплыли и приёмная зала императорского дворца на главной площади Лораса, столицы и главного порта империи Света, и суровый воин с тёмными проницательными глазами, при взгляде в них, казалось, что их пристальный взор видит тебя насквозь. Глаза эти могли быть суровыми холодными, но не безжалостными. И пусть из них навсегда ушёл юношеский лукавый задор, но зато теперь в них светилась великая мудрость, и каждый подданный этого императора‑воина знал, что Бернар Гроцери, Бернар Прекрасный никогда не накажет безвинного и будет справедлив к виновному. В той зале висела картина: молодой воин, тогда ещё первый советник королевы, Бернар, застыл на коленях подле мёртвого тела своего брата Роберта, искупившего своей гибелью в бою своё предательство. Будущий император держит брата за руку, и на его щеках видны крупные слёзы. Лицо мёртвого спокойно, на губах застыло подобие улыбки. Видно, что он умер успокоенным и, возможно, счастливым. Говорили, что когда Бернар впервые увидел эту картину, запечатлевшую один из самых горьких моментов его жизни, он рассвирепел так, что хотел самолично снести голову придворному живописцу, но вовремя вспомнил, что сам же отклонил прошение своих министров об возобновлении казней за тяжкие преступления против государства и власти, а также издал указ о наказании за самосуд. Дело кончилось тем, что придворного живописца разжаловали и выставили из дворца, но через год вернули за редкий талант, а император ни раз порывался убрать из залы эту картину, но его супруга наложила на неё чары, благодаря которым картину невозможно было не снять, не разломать. Недаром императрицу Элону называли мудрой, она объясняла, что эта картина в парадной зале дворца напоминает каждому не только о наказании за проступки, но и о великой силе прощения, которое возвышает и повинившегося, и простившего. При взгляде на картину у каждого входящего в залу невольно щемило сердце не только от внешнего содержания, но и от скрытого смысла этого изображения, что цена прощения бывает равна собственной жизни. В императорском дворце было множество картин, изображающих эпизоды из жизни монаршей семьи, но именно эта навсегда западала в память, по крайней мере мне.

Я бывал в Лорасе по дипломатическим и торговым делам и, к сожалению, не так часто, как хотелось бы, но с историей великого государства и его правителя я был знаком очень неплохо. С императором Бернаром мы были в дружеских отношениях. Как жаль, что мне довелось застать лишь последние годы его счастливого правления. Я помнил его старшего сына Роберта совсем юным, лишь едва начавшим становится взрослым. Но уже тогда юный Роберт напоминал мне своего дядю, такой же холодный и гордый, резкий в суждениях, не терпящий возражений. Ещё тогда мне подумалось, что, видимо, правду говорят, будто данное в честь другого имя, несёт в себе не только память о том, в честь кого оно дано, но и награждает носителя теми же чертами и свойствами. Не хотелось бы думать, что император Роберт унаследует и ту же судьбу.