«Какой глупый способ умереть», — подумал Джим.

Челюсть у него ныла, а время по-прежнему ускользало. Алекс направил шлейф двигателя «Роси» в сторону врат Адро, чтобы за несколько секунд до перехода сбросить скорость насколько возможно, в надежде, что это изменит положение. «Деречо» — с другой стороны пространства колец, совсем близко. Всё может обернуться плохо множеством способов, и что тогда?

Малыш мамы Эльзы из Монтаны, прошедший через войны, чужие солнечные системы, любовь и отчаяние, должен умереть вот здесь, столкнувшись с опасностью, много лет так хорошо знакомой. Слишком глупо даже для иронии.

На экране Джима появилось сообщение от Наоми — «Ты цел?», и он с трудом удержался от того, чтобы обернуться и посмотреть на нее. Под такой перегрузкой неизвестно, сможет ли он повернуть голову обратно. Кровь сдавила затылок, и Джим был уверен, что только противное электрическое покалывание «сока» защищает его от немедленного инсульта. Он стал отвечать, но потом забыл, что делает. А врата приближались и росли, сперва медленно, потом быстро, а потом все сразу.

Перегрузка начала снижаться, постепенно по ходу движения, чтобы избежать реперфузионных повреждений, возникающих, когда кровь слишком быстро приливает к обескровленным тканям. Лицо и руки жгло. Он опять увидел сообщение от Наоми и вспомнил, что до сих пор не ответил.

Джим попробовал сказать «всё хорошо», но издал только хрип. Помассировал несколько секунд горло, возвращая на место хрящи и мышцы, и попробовал еще раз.

— Всё хорошо, — выговорил он. — Всё прекрасно. Ты как?

— Горжусь тем, что не сижу в какой-нибудь луже, — сказала она, но в шутке слышался гнев.

«Роси» скинул тягу до одной g, а потом и до половины. Джим взглянул на Наоми. Ее губы были сурово сжаты.

— Они не следуют протоколу, — произнес он.

— Надо было мне принять предложение Трехо. Пока кто-то не заставит соблюдать протокол, так и останется. Не хватает кооперации.

— Сейчас — да. Но это не значит, что всегда так будет.

— Они же люди, — устало произнесла Наоми. — Мы пытаемся работать с людьми. Недальновидность закодирована в нашей ДНК.

Ответа у Джима не было. Спустя миг снова ожила связь. Амос и Тереза доложили, что занимаются постполетной проверкой. Алекс начал настраивать узкий луч на «Сокол», а Наоми проверила, не подхватил ли корабль какие-нибудь послания от подполья во время прохода через пространство колец.

Джим остался с ней, чтобы помочь при необходимости, но в его голове, как навязчивая мелодия, крутились слова Наоми. «Мы пытаемся работать с людьми».

***

«Деречо» прошел сквозь врата Фригольда в пространство колец на пределе допустимых возможностей двигателя, значит, то же самое можно было сказать и об экипаже. «Деречо» мог позволить набрать достаточную скорость, не жалея этих кожаных мешков с соленой водой. Для того чтобы схватить добычу, Танака была готова пожертвовать чьей-то жизнью. Если это выглядит кровожадно — пусть. Она вечно чего-то жаждет. Почему бы и не крови.

Едва пропало искажение врат, она стала настраивать корабль на сканирование вакуума возле тысячи трехсот врат, не успев еще отдышаться. Шлейф от двигателя «Росинанта» может исчезнуть, но облако отработанной реакторной массы по-прежнему там, оно постепенно рассеивается, смешиваясь с частицами кислорода, водорода, озона и водяного пара, которые составляют основную часть физической массы пространства колец. Со временем частицы войдут в контакт с границей пространства и аннигилируют, но пока они есть, информация остается. Такой едва заметный палец, указывающий, куда ушел враг.

Успеть бы только пройти до того, как он слишком рассеется и станет совсем невидим...

Двигатель «Деречо» резко сбросил скорость, и корабль лег в дрейф, а Танаку охватила волна тошноты. Стараясь не обращать на это внимания, она вывела на экран тактический дисплей. Пространство колец было ужасающе переполнено. Кораблей все же меньше, чем на подходе к военной базе Каллисто в прежние дни, но на Каллисто никогда не приходилось бояться, что какой-то кошмар из другого измерения пожирает корабли при посадке. Да, контекст — это всё.

«Деречо» уже просканировал и отклонил все результаты — ни один не был «Росинантом». Тем не менее, Танака стала изучать визуальные профили и сигнатуры двигателей. Алгоритмы распознавания, конечно, блестящие, но они — не человеческий глаз. Что обманет одного, нередко не обманет другого.

— Полковник Танака? — запросил голос Боттона с экрана связи.

— Что?

«Деречо» отметил выброс частиц световых и высокоэнергетических частиц из врат Сол. Первый слабый шлейф двигателя какого-то корабля, собирающегося совершить переход.

— У нас медицинская чрезвычайная ситуация... — Боттон помедлил, переводя дух, — с несколькими членами экипажа. Если можно сделать паузу чуть дольше, чтобы переместить их в медицинский отсек...

— Выполняйте, — сказала Танака.

— Благодарю, полковник.

— Где же вы, мелочь паршивая? — пробормотала Танака.

Врата Сол вспыхнули мерцающим светом.

***

Бакари капризничал, потому что был выведен из равновесия. Педиатр предупреждал Кита об этом еще до старта. Время, проведенное при низкой гравитации, немного ослабит мышцы и кости Бакари. Не настолько, чтобы он не восстановился, когда снова окажется в нормальных условиях, но после высокой перегрузки малыш обнаружит, что не может делать того, что мог раньше. Их еще на первой встрече предупреждали, что участок торможения в пространстве колец — место, где младенцы возраста Бакари, вероятно, будут испытывать трудности. Но в то время это не пугало.

А теперь — да.

— Ну же, медвежонок, — уговаривал Кит, улыбаясь маленькому, гневно глядящему на него личику. — Все хорошо. Хочешь, споем? Вот, послушай.

Шел уже третий час как малыш проснулся. Первые два взяла на себя Рохи. Но теперь она ушла в корабельную лавку, купить острого карри для братьев из Брич-Кэнди в качестве извинения за плач и крик. Остальные пассажиры были так любезны, что не жаловались и вежливо принимали подношения. После этого Рохи собиралась провести час в спортзале. Они оба не соблюдали график положенных тренировок и заплатят за это, когда «Прайс» дойдет до Ниуэстада.

— Слушай, — запел Кит, — слушай, слушай, мальчик, как поет твой усталый папа.

Он издал горловую трель — что-то вроде того, как делал его отец в давние времена, еще до развода. Бакари вздрогнул и уставился на него, словно у Кита выросла еще одна голова.

— Ой, тебе нравится? — проворковал Кит и выдал еще одну трель.

Маленький ротик растянулся, и, словно чудо, явленное истинно верующим, малыш засмеялся. Кит улыбнулся ему, и Бакари заулыбался в ответ.

— Перегрузка почти кончилась, — запел Кит, сочиняя мелодию на ходу. — Скоро мы пройдем сквозь врата.

Бакари поерзал на спине, а потом протянул руку вверх, как всегда, еще с тех пор, когда был в животе у Рохи. Скоро он уснет, Кит уже испытывал предвкушение. Ведь когда сын спит, ему тоже можно вздремнуть. Боже, как ему нужен сон.

— Закрой глазки и спи, сынок, — пел Кит, осторожно покачивая маленькое кресло-амортизатор. — Ничего тут нам не нужно...

Веки Бакари трепетали, поднимаясь и опускаясь. Было что-то странное в блике света на круглой маленькой щечке, и Кит забылся, зачарованный структурой кожи своего сына. В свете проявлялось так много деталей, складок гладкой кожи и блеска масел, что Кит как-то провалился во все это, углубившись во фрактальную сложность. А когда понял, что в этом что-то не так, уже было поздно.

Бакари оставался там, совсем рядом, как раньше, но его мальчик превратился в комплекс сложных вибраций — атомов и молекул, сгруппированных в паттерны, слишком вычурные, чтобы различить, где один переходит в другой. Кит упал на то, что когда-то было его коленями. Боль бежала от нерва к нерву крошечными электрохимическими искорками, как костяшки падающего домино. В воздухе мерцал крик Бакари. И Кит тоже закричал, ощущая царапание каскада острых, как бритвы, атомов, проносящихся по горлу.

В мешанину атомов, бывших когда-то стеной, проскользнуло нечто более твердое и реальное, чем они. Волокно обладавшей сознанием темноты, никогда не знавшей света, его противоположностью. Кит пытался сомкнуть облака, которые были его рукам, вокруг облака, когда-то бывшего его сыном, смутно чувствуя, что в этом нет смысла. Он и сам не прочнее стены.

Темнота вилась, приближалась и рассеивала его. Темнота рассеивала его сына.

И раздался шепот голоса, необъятного, словно горы...

***

Танака заметила сигнал тревоги. У врат Сол что-то шло не так. Чтобы разобраться в увиденном, ей потребовалась пара секунд. Поток быстрых частиц внезапно упал до нуля. Это значило бы резкое выключение двигателя, если бы поток фотонов не продолжил движение сквозь врата. Тот корабль не совершит переход. Он уже начал превращаться в летучий голландец, хотя люди, наверное, еще этого не понимали.

Но ее это не касалось. Даже если бы касалось, все равно она ничего не смогла бы поделать. И Танака вернулась к анализу следов и поиску «Росинанта». Существует более чем сорокапроцентная вероятность, что какой-то корабль прошел в Бара-Гаон за указанный период времени...

— Вот дерьмо, — сказала она себе.

Предоставив «Деречо» продолжать молотить свои цифры, она снова переключила экран на систему Сол. Поглядеть на крушение поезда. Световое пятно становилось меньше и ярче. Двигатель почти у врат. Она тяжело выдохнула, не сознавая этого. Куча людей должна вот-вот умереть только из-за того, что не повезло с трафиком на пути. Танаку охватило сочувствие. Как-то мелочно со стороны врага продолжать жрать корабли, когда вокруг апокалипсис.