И ощущения изменились, как будто их на самом деле было двое, и это не просто иллюзия, созданная из памяти в умирающем теле. Тяжелые липкие сущности за вратами корчились, пытаясь пробить волевое сопротивление Холдена, найти еще один путь, завершить вторжение.

— Дай мне только совсем немного времени, — сказал Холден, но если враг и услышал его, то проигнорировал.

Холден удвоил усилия, и медленно, неохотно, невидимое щупальце втянулось обратно, в свою вселенную, оставив его измученным и опустошенным.

Если атака повторится, он не сможет ее сдержать.

— Ты выложился по полной, хоть футболку выжимай, — сказал Миллер. — Что бы это ни значило.

— Футбол.

— Что?

— Так говорят про игру.

— Вот как, — Миллер почесал в затылке. — Да, это имеет смысл.

«Росинант» прошел через врата Ниуэстад. Еще два корабля ушли в Сол. В пространстве колец из живых остались только «Сокол» и Холден. Он чувствовал Наоми на корабле. И Амоса. Его реальное тело содрогалось и плакало, и он изо всех сил старался не обращать на это внимания.

— Забавно, — заметил Миллер. — Ты здесь именно ради этого.

— Да, весело.

— Да так и есть, умник. Мистер «дам слово каждому». Воюешь с любым, кто принимает решение за других. Твоя дурацкая жизнь была отдана этому. И вот к чему ты пришёл. Все эти системы ещё не закалены. И многие только и держатся на торговле. Мы сделаем это — и большинству не выжить.

— Я знаю.

Тёмные сущности шевелились и подступали. Они не знали усталости. Холден чувствовал их голод, не зная, реально ли, или он проецирует на них свои ощущения. «Сокол» приблизился к вратам Сол, и с каждой минутой шел все быстрее. «Беги, — думал Джим. — Пожалуйста, выживи». Врата пели свою песню света. Синяя слизь в венах грызла его, изменяла и подталкивала к возможности жить, расширяться и обретать знания.

— Не пойми неправильно. Мой анализ ситуации во многом совпадает с твоим. Но я говорю о том, что во всем том дерьме относительно информации и свободы, и доверия людям есть некоторая ирония. Большинство говнюков никогда не узнает, что здесь произошло. Ты единолично принимаешь решение за все человечество.

— Чего ради ты вот так меня задираешь?

Лицо Миллера стало суровым и грустным.

— Я пытаюсь не дать тебе задремать, приятель. Ты отключаешься.

Холден понял, что это правда. Он напрягся, чтобы собраться с мыслями. «Сокол» подошел к вратам Сол. Теперь счет не на минуты. Осталось меньше.

— Я абсолютно уверен в том, что люди скорее хорошие, чем плохие, — ответил он. — А все эти войны, жестокость, насилие... Я от них не отворачиваюсь, вовсе нет, но думаю, есть нечто прекрасное в том, что мы такие, как есть. Да, история вся пропитана кровью. Вероятно, и будущая. Но на каждое злодеяние приходится тысяча маленьких и никем не замеченных добрых дел. Сотня человек, которые прожили свою жизнь, любя и заботясь друг о друге. Несколько мгновений подлинного милосердия. Может быть, хорошего в нас совсем чуточку больше, чем зла, но...

«Сокол» прошел сквозь врата Сол. И в пространстве колец ничего не осталось. Кроме Холдена.

— И все-таки, — начал Миллер, — мы намерены подвергнуть миллионы людей медленной смерти. Такова голая правда. Ты принял правильное решение, уверен?

— Понятия не имею, — ответил Холден, а потом все-таки это сделал.

Произошел короткий выброс энергии, по размаху уступавший лишь тому, что породил вселенную. Не осталось никого, кто мог бы это увидеть.

Кольцо врат угасало. Сначала ушла прежняя яркость, а потом искажение в центре... поблекло. Там, где были тайна и чудо, и пути по галактике, оставались теперь лишь далекие звезды, обрамленные тусклой петлей металла диаметром в тысячу километров.

А потом и она упала.

На «Соколе, идущем на мягкой скорости в одну треть g, с которой через пару недель он приблизится к Ганимеду, команда, состоявшая из лучших умов поверженной империи, следила за тем, как умирает кольцо врат, фиксировала, измеряла с собирала данные с трупа. Наоми сидела на кухне одна, пила чай и просто смотрела. Много лет врата, одно из самых удаленных объектов солнечной системы, держались на этом месте. Они не вращались по орбите, не двигались. А сейчас понемногу сдвигались, их начало затягивать в сторону солнца, как все остальное. Чудо кончилось.

Ее очередь входящих сообщений напоминала пожарный шланг. Соратники из подполья, репортеры сотен различных медиа, политики и чиновники из Транспортного профсоюза — все хотели с ней говорить. Все хотели ответов на одни и те же вопросы, даже если по-разному их формулировали. Что все это значит? Что происходит?

Наоми не ответила никому.

Входили и уходили люди из команды «Сокола». Одни были ранены, как и она. Другие пострадали не так заметно. Некоторых она знала. Прошла почти целая смена, когда зашел Амос. Его ленивая походка вразвалку была ей знакома, как собственный голос. Хотелось верить, что это именно он, что старый друг выжил в Лаконии, не стал основой для инопланетной машины. Наоми улыбнулась и подняла грушу с чаем.

— Привет, босс, сказал Амос. Как ты, держишься?

— Слегка не в себе, — сказала она. — Как Тереза?

— Да бывало и лучше. — Амос подошел к диспенсеру и, нахмурившись, принялся изучать незнакомые кнопки. — Случившееся на станции здорово ее подкосило. Думаю, она всерьез надеялась вернуть отца. — Он нашел в меню то, что искал, и удовлетворенно хмыкнул. — Зато, кажется, они с Искоркой подружились. Малыш даже слегка ревнует. Думаю, он сам хотел быть лучшим другом Крохи. Что-то вроде разборки между братом и сестрами. Это поможет.

Камбуз звякнул и выдал маленькую серебристую тубу. Амос надломил крышку, открутил ее и сел напротив Наоми. Его милая улыбка могла означать что угодно. Он смотрел на ручной терминал Наоми. Опрокидывающееся кольцо.

— Фаиз говорит, что кольцо упадет на солнце, — заметил Амос. — Считает, что даже на таком расстоянии у них недостаточный боковой импульс, чтобы выйти на орбиту. Они просто врежутся в огненный шар.

— Думаешь, это так?

Амос пожал плечами.

— Я думаю, толпа независимых сборщиков мусора растащит это барахло еще до того, как оно приблизится к Поясу. А после них — хорошо, если хоть горстка пыли останется и попадет в корону.

К собственному удивлению, Наоми рассмеялась. Улыбка Амоса стала, кажется, еще чуть более настоящей.

— Думаю, ты прав, — сказала она. — А если нет, кто-нибудь наймет тягач, чтобы придать им маленький боковой импульс. Ничто из того, до чего люди способны добраться, нетронутым не останется.

— Ох уж эти люди. Ну, а ты сама, босс? Как тебе все это дерьмо?

Он имел в виду — у тебя все хорошо, босс? Ты лишилась Джима. Лишилась Алекса. Лишилась твоего корабля. Сможешь ты теперь с этим жить? Ответ — да, она сможет. Но Наоми не готова была сказать это вслух, и поэтому ответила на второй вопрос.

— Я считаю, нам повезло. У нас была одна маленькая система в необъятной вселенной, к тому же постоянно находившаяся на грани самоуничтожения. Теперь у нас есть тысяча триста шансов разобраться, как жить. Как ценить друг друга. Как все сделать правильно. Это больше, чем мы заслуживаем.

— Если кто-то сумеет шансом воспользоваться. Мы ведь никогда не узнаем. Все чужие пути исчезли. Теперь есть только мы.

На экране разрушались врата, а Наоми смотрела мимо него, на звезды. Миллиарды миллиардов звезд, а с ними крошечные планеты, с которых другие люди глядят сейчас на нее.

— Звезды все еще здесь, — сказала она. — Мы найдем к ним собственный путь.