Глава 1

Выше, выше,

пусть услышит,

пусть увидит

добрый бог.

Детская крестьянская считалочка-заклинание Феникса.

 

Красное светило опускалось в океан, не умеряя силы, продолжая волнами жара выжигать подвластную ему землю. Океан, отражающий огненно-красные лучи, накатывал прохладой на темный от черного песка и камней пляж. Блеклой птицей на черном берегу смотрелась обнаженная крылатая дева. Светило обжигало ее своим жаром, а ветер бил пронзительным холодом Океана. Она подставлялась под буйство стихийных ударов, радуясь их силе и безжалостности, как будто они могли развеять ее, сметая золото из остатков крыльев, с поблекшего тела. Надеясь исчезнуть, подобно золоту из ее волос, отобранному ужасом и раскрашенному им же в чёрный седой шелк. Кровавое светило выжигало цвета из глаз крылатой девы, но она продолжала смотреть именно на него. Вдалеке, за ее спиной, высился замок, он стал настолько черным, что даже светило не могло его окрасить в свой цвет, лишь иногда кроваво вспыхивали лучи в отражениях гладкого прозрачного драгоценного камня, но это не делало замок дружелюбнее, он нагнетал только больше ужаса. Дева не хотела туда возвращаться, и даже смотреть на эту высокую рукотворную гору. Там ее не ждало ничего хорошего, только боль, ужас и стыд, которые ни на минуту не прекращались, а только усиливались. Когда-то этот мир был ее домом и этот замок был ее домом. Теперь он умирал. Последние дни старого мира с его обжигающим красным светилом. Дева следила за умиранием, провожая то, что осталось и еще ярко полыхало. Замок же держал ее крепко, перестав быть домом, он стал темницей. Черной и гнетущей. Все ласковое золото было вытеснено из него с приходом завоевателя и замок уподобился новому владельцу, став таким же черным, пустым и злым, как и сердце завоевателя, иногда вспыхивая кровью, не его, конечно, кровью, завоеватель своей крови не проливал.

Было горестно оставаться в этом месте, видя, во что оно превращается. Она бы хотела его покинуть, но не могла, она стала пленницей не только замка, но и своей собственной крови. Принцесса от рождения, она была важной шахматной фигуркой на политической доске, но совершенно не самостоятельной. Ее нельзя было даже отправить в изгнание на дальние острова или в дальние миры. Ее не лишали жизни, потому что она была еще нужна, как призрак власти, как воспоминание, за которое держались крылатые. У нее оставалась только одна надежда, что когда-нибудь ее все же выбросят в дальний запертый мир, откуда нет выхода, а есть множественные ловушки и привязки, которые удерживают попавшего туда навсегда. Сейчас она согласна была бы попасть в подобный замкнутый мир, это было бы намного лучше, чем жить, умирая с миром, превращаясь в призрака.

Еще рассказывали, что в этих мирах можно лишиться памяти. Всей. Навсегда. Она желала для себя этой участи.

Дева стояла с распахнутыми остатками крыльев под бьющими струями ветра, желая, чтобы эта стихийная мощь вырвала те перья, что еще были, в когда-то роскошном золотом оперении, искалечила то, что еще сохранилось, чтобы пропасть вместе с уходящим миром.

ХХХХ

Кин шла по воздуху, через Океан, к Черной башне, слушая и иногда пританцовывая под дикую песню Ветра. А тот, опьяненный свободой, сидел на скале, напевая гортанную песню Океану, и кидался на каждого, кто смел подняться слишком высоко, по его мнению, в темный сияющий воздух. Словно высеченная из золотого камня красавица направлялась домой, проводница воли нового повелителя Кан-Дзиру - Катаны, его отделяемые глаза и уши, продолжение и воплощение его мыслей. Дурманящая красота весеннего цветущего дерева у нее сочеталась с безжалостным прагматичным коварством. Красавица словно не имела своих чаяний и желаний, даже своих вкусов. Взывать к пониманию, когда Кин выполняла поручение повелителя или его обеих рук – его друга, начальника службы безопасности, предателя королевской семьи (именно он был начальником охраны у долгой династии королей Кан-Дзиру - Канов), паука-оборотня Райма, – не имело смысла, ей словно нечем было понимать и сочувствовать. Сейчас она возвращалась с Совета Стихий, нужно было донести до разумных воплощений природы, чтобы они призвали запрещенных магов, падшие формы жизни, дно Кан-Дзиру - оборотней, некромантов, духов стихий и природы, призраков, черных вампиров и всех прочих. После того, как Катана захватил власть в мире, работы у Кин поприбавилось. Все реже получалось с хохотом раскачиваться на паутине Райма над пропастью или танцевать между алмазных граней взгляда Катаны. Нужно было учить и учиться. Да и раньше-то, до завоевания, приходилось постоянно куда-то внедряться, учиться чему-то глупому, возиться с кем-то, заставляя их в нужный момент взмахнуть рукой или передвинуть шкатулку, чтобы косточки домино падали без сбоев, рисуя изумительный бриллиантовый узор паутины заговора.

Зато когда Катана из Черной башни отправил волну-послание по всему миру “Я здесь. Этот мир мой.”, правители обнаружили, что они парализованы, окутанные вязкой паутиной, которую сплела эта троица. Кан-Дзиру застыл на какое-то время, не зная, что делать. Орден Феникса – официальная религия знания, – призывал своего защитника. Но он не пришел. Может, сильные старого мира сделали бы еще что-то, но сердце Катаны, ставшее сердцем Кан-Дзиру, сделало первый удар, и Кан-Дзиру начал биться в этом ритме. Многие из тех, кто строил и нес мир на своих плечах, затаились. Наивные подпольщики благородных кровей не знали, что Чистка еще впереди. Под темно-алое, как солнце мира, знамя Катаны вставали, как часто бывает при завоеваниях, те, кому не нашлось места в жизни при старом укладе - рабы по крови, нечистые, отступники. Некоторые высокородные, конечно, тоже переходили на сторону завоевателя. И вот теперь нужно было донести до всех отверженных, что новый правитель зовет их к себе. Кин тепло вспомнила, - тепло, потому что Катане бы понравилось это мгновение, - как обрадовались этому Ночи, Весны и Лета Кан-Дзиру. Остальные настороженно задумались. Ладно, с этими еще работать. Старый мир был стабильным, казался незыблемым, он жил по старым-старым законам. Всем было свое место, на все было свое правило. Были везучие и нет. Сильные и беспомощные. Чистые и желанные, нечистые и отверженные. Были войны между краями этого большого мира, включающего в себя планеты и звезды, устраивались перевороты, плелись интриги. Катана стал последней интригой. Последним переворотом. Теперь эта часть вселенной станет вечным островком порядка и разума. Такого порядка и такого разума, каким это видит Катана, конечно. Казнь королевской семьи была показательным символом новой власти. Катана попрал расхожее правило - нельзя строить мир на крови. Можно. “Кровь - отличное удобрение,” - ответила сегодня Кин на Совете кому-то.

«Кин, ты видишь Ито?» - коснулся сердца золотой красавицы опасный шелест голоса завоевателя.

Золотые глаза Кин полыхнули фиолетовым.

«Нет, найти ее?»

«Да, скажи, когда освободится, пусть придет ко мне. Это не срочно, но я хочу…»

«Без фанатизма,» - вмешался Райм.

Кин усмехнулась.

«От чего когда освободится? От царских дум или терзаний по маме?.. Найду, сейчас.»

«Тебе, конечно, такого не понять, бесчувственное дерево», - усмехнулся Райм.

«Уж где мне,» - хмыкнула Кин. – «А была бы я тонкой душевной организации, бегал бы до сих пор по лабиринту, решал кроссворды для Короля Юга.»

«Это да, в этом нам с тобой повезло,» - согласился Райм.

Кин познакомилась с Раймом, когда тот был заперт в ловушке-лабиринте. Тот даже не знал, что стал жертвой чьей-то злой воли, думал, что это просто случайное заклятье, он искал выход, разгадывал загадки, а эти загадки подкидывал пленивший его правитель южной страны - Ширас, и пользовался отгадками и стратегиями, которые создавал Райм. Кин была сестрой наложника Шираса, ее семья жила под сенью его милости. Ее зачаровал яркий паук, она попросила Шираса отпустить его. Правитель, конечно, рассмеялся - кто выпустит из рук решение проблем? Кин отступила, не стала уговаривать Шираса. Потом как-то спросила, почему он не подружится с ним, может, Райм бы сам стал помогать Ширасу? Но правитель сказал, что уже как-то обращался к пауку и тот отказался править вместе с ним. Выждав еще, Кин спросила, можно ли ей играть с пленником, тогда Ширас обменял эту привилегию на близость с Кин, на которую равнодушная красавица пошла легче наложницы сераля для гостей. Такие, как Кин – порождения цветения, – не делились на девушек и мальчиков, могли представать в образе любого пола. Кин выглядела девушкой, чтобы вызывать меньше интереса у Шираса и ему подобных. И, там, в лабиринте, во время тяжелых, болезненных всплесков страсти, Кин писала золотисто-алой кровью по паутине Райму реальное положение вещей. Она выпустила любовника, открыла ему дверь дворца Шираса. Райм убил Шираса, но ему пришлось убить и семью Кин, собирающихся мстить. Вообще, если быть точным, Шираса убила Кин. Добила. Он решил разыграть козырь чести. “Тогда убей меня, глядя мне в глаза, - сказал раненный ядом Райма Ширас, - и сама. Предавать, так до конца.”

Кин на мгновение сбилась, не уверенная, хватит ли у нее сил приказать сильному правителю стать ничем. Так научил ее убивать Райм – набрасывать приказ на существо, приказывая ему стать ничем. Или предметом. Только нужно было уметь сосредоточить внимание на приказе. Райм сжал плечи красавицы, стоя за ее спиной.

“Зачем ты хочешь жить, если Риз, мой брат, твой, как ты говорил, возлюбленный, мертв?” - спросила Кин. “Возлюбленного найти можно, нашел же я тебя, до того, как ты легла под него,” - Ширас хотел задеть Райма. Паук не отреагировал. “И это я предательница?” - усмехнулась Кин, сминая острым приказом правителя.