Трехо что-то буркнул, но возражать не стал. Элви ждала остальных, наблюдая за человеком, который, пусть и недолго, был богоподобным императором галактической империи. Сейчас она видела лишь потерянного человека. Она вспомнила силу, исходившую от него в день их первой встречи. Ощущение полноты жизни и непобедимости. В его линии челюсти что-то напомнило ей Терезу. Легко забыть, что они тоже люди, отец и дочь. Что их связывают те же непростые, напряженные отношения, в которых человечество лавировало с тех пор, как обрело речь. А возможно, и раньше.

Сама не понимая почему, Элви подошла и взяла Дуарте за руку. Он отнесся к этому как к приятному сюрпризу. Она опустилась на колени, мягко улыбнулась, и его взгляд выплыл из неведомых темных вод, где он сейчас жил, и встретился с ее.

— Нам просто нужно вас сосканировать, сэр, — сказала она. — Больно не будет.

Его улыбка была нежной и исполненной невыразимой любви. Он легко пожал ее пальцы и отпустил. Элви встала, вышла из света и области сканирования. Дуарте оглядывал комнату, как добрый король на смертном одре, пока его внимание не привлек Кортасар.

— Ладно, — сказал Трехо. — Давайте покончим с этим, прежде чем...

Дуарте встал, наклонив голову так, будто что-то вспоминает, и отошел от кресла. Ильич тихо зашипел от расстройства.

— Ладно, — снова сказал Трехо. — Ничего. Давайте вернем его на место и попробуем снова.

Дуарте подошел и встал перед Кортасаром. Таким сосредоточенным Элви не видела Первого консула очень давно. Кортасар улыбнулся и кивнул, будто он этого ожидал. Челюсть Дуарте шевелилась, рот открывался и закрывался, но он произнес лишь тихое «о». Консул легонько махнул рукой, словно отгоняя дым, и грудь Кортасара стала прогибаться. Это происходило так медленно и мягко, и Элви не сразу поняла, что она видит.

Казалось, что Кортасар — это изображение, спроецированное на туман, и туман стал рассеиваться. Сквозь его грудь и лицо закружилась пустота. А позади него в воздухе парили спирали красного и розового, серого и белого, изящные и прекрасные, как след чернил на воде. Воздух наполнился металлическим запахом крови. Кортасар осел на пол, подогнув под себя ноги, а потом с долгим влажным выдохом рухнул набок. Левая половина его головы от челюсти до макушки отсутствовала. Сердце еще пыталось биться в открытой грудной клетке, но он уже умер.

Все потрясенно замерли. Дуарте поднял взгляд, что-то привлекло его внимание, и он заулыбался как ребенок, увидевший стрекозу, его руки бесцельно поднялись. Трехо опустил сканер на кровать, повернулся и тихо вышел из комнаты, прихватив с собой Элви. За ними последовал Ильич, а потом Келли, закрывший за всеми дверь. Все побледнели. Дом Правительства дрожал под ногами в унисон сердцебиению Элви. Она с трудом дышала.

— Так, — сказал Ильич. — Ладно. Это случилось. Просто случилось.

— Майор Окойе? — Обычно темное лицо Трехо было бледным и серым.

— Я никогда не видела подобной хрени. Никогда, — сказала Элви. — Твою же мать...

— Согласен, — сказал Трехо.

— Он знал, — сказала Элви. — Вот что это такое. Он знал о Терезе. Это вы ему сказали?

— Что с Терезой? — спросил Ильич. — Что он знал о Терезе? Какое она имеет к этому отношение?

— Давайте-ка не будем отвлекаться, ребята, — сказал Трехо, прислоняясь к стене. — Мистер Келли, не проводите ли Первого консула в другую комнату, пока мы всё тут не вычистим?

Келли посмотрел так, будто Трехо попросил его проверить, работает ли мясорубка, сунув в нее руку. На секунду Элви подумала, что он откажется, но лаконийцы — люди особой породы. Келли кивнул и на негнущихся ногах ушел.

— Можем сделать заявление и без него, — сказал Трехо. — Я могу. Как его... исполняющий обязанности главнокомандующего. Скажу, как польщен предложением занять эту должность, поблагодарю за доверие. В таком духе.

— Нужно его пристрелить, — сказал Ильич. — Что бы это ни было, это не Первый консул. Я не знаю, что это вообще такое, но единственная здравая вещь, которую можно сейчас сделать, это пустить ему пулю в лоб.

Трехо взял свой пистолет за ствол и протянул Ильичу.

— Если вы уверены, что это его убьет, то вперед, ни в чем себе не отказывайте.

Ильич поколебался, затем отвел взгляд. Трехо вложил пистолет в кобуру.

— Майор Окойе.

— Все понятно, — отозвалась она. — Еще один высший приоритет. Я приступлю немедленно, но...

— Но?

— Я знаю, что вы приказали Кортасару дать мне полный доступ, однако не уверена, что он послушался.

Трехо немного подумал. С другой стороны двери что-то грохнуло, будто опрокинулось какое-то оборудование. Будь это звуки борьбы, было бы даже в чем-то легче. Трехо вынул свой терминал, набрал код и что-то настроил.

— Майор Окойе, теперь вы Паоло Кортасар. Хотите пойти в его комнату и перетрясти его белье, вперед. Можете посмотреть, что он ел, проверить медицинскую карту на предмет сексуальных расстройств. Прочесть письма к его треклятой мамаше. Жизнь этого человека для вас открытая книга. Найдите в ней что-нибудь полезное.

— Постараюсь, — ответила Элви.

— И да, майор. Мне известно, что раньше вы были гражданской. Вас воспитывали иначе, чем нас, поэтому я объясню. Если скажете еще хоть слово о сдаче империи, я отдам вас под трибунал, а потом расстреляю. Идет война. Правила изменились.

— Ясно. Они частенько меняются в последнее время.

— Будь я проклят, если это не так, — сказал Трехо. — Полковник Ильич, вы пойдете со мной. Напишем уже это заявление.

Элви вышла из Дома правительства будто в дурном сне. Даже ледяной ветер казался нереальным. «Это шок, — подумала она. — Я в эмоциональном шоке. Такое бывает, когда у тебя на глазах умирают люди».

В лаборатории доктор Очида помахал ей и озадаченно посмотрел, когда она не ответила. Она знала, что нужно остановиться и поговорить с ним, но не представляла, что сказать. В личной лаборатории — ее личной лаборатории — Кара и Ксан сидели в клетке и играли в слова. Когда она вошла, они остановились, но не спросили, что случилось. Что не так.

На столе все еще лежал недоеденный сэндвич Кортасара, обернутый в коричневую бумагу. Элви бросила его в утилизатор и открыла свою рабочую программу. Все отчеты и данные, над которыми она ломала голову неделями. Она разделила экран и, воспользовавшись новыми правами, вызвала окно Кортасара.

У него оказалось на сто восемнадцать записей больше. Элви ощутила что-то, похожее на гнев, страх и злобное удовлетворение от того, что оказалась права.

— Вот же сволочь, — сказала она.