Если не учитывать, что нечто ищет способ отключить их сознание, и лучшее место для борьбы с этим — именно здесь. Ее держит взаперти не Трехо. Тайна требовала разгадки, и кто справится лучше Элви? Вот что полностью лишало ее выбора.

Она легонько поцеловала мужа в губы, а когда отстранилась, в его глазах не было юмора. Они прожили вдвоем слишком долго, много раз меняясь со временем, вместе становясь другими людьми. Элви чувствовала, как перемены надвигаются вновь. Она открывала новую главу своей жизни, что означало отбросить все басни о том, что она находится здесь лишь из страха перед властями. Властей больше нет. Она здесь, потому что так решила, и это меняло всё.

— Прости. Я знаю, что ты надеялся на почетную пенсию с пожизненным контрактом в тепленьком местечке для нас обоих.

— Согласен и для кого-то одного. Я не жадный.

— Прости, но ничего не выйдет.

Фаиз вздохнул и положил ногу на ногу.

— Ничего не поделаешь. Но ты-то со мной?

— Всегда.

— Уже хорошо. — Он похлопал по матрасу рядом с собой.

— Мне надо идти, — сказала Элви.

—Противоречивые сигналы, — возразил Фаиз.

— Вернусь после работы.

— Знаю я тебя. Только обещаешь, а потом найдешь что-нибудь интересное и застрянешь до полуночи, а вернешься, когда пора будет снова уходить.

— Вероятно, ты прав.

— Поэтому ты всем и нужна. Поэтому ты нужна мне, — сказал Фаиз. — Ладно, когда вернешься, я буду здесь.

— Спасибо.

— Жаль, что мы не можем сбежать.

— Может, в следующей жизни.

Вселенная всегда причудливее, чем вам кажется.

Неважно, насколько у нее богатое воображение, насколько циничное, жизнерадостное и открытое, хорошо развитое или буйное. Вселенная все равно причудливее. Любая мечта, любая самая невероятная игра воображения неизбежно бледнеет по сравнению с реальностью.

Элви родилась в системе с единственной звездой и горсткой планет. Изучала экзобиологию, когда та была чисто теоретической. Новоиспеченный доктор наук, она мечтала об исследованиях на Марсе, и возможно, вершина ее самых безумных надежд — найти какое-нибудь подтверждение тому, что там независимо развивалась жизнь. Это было бы самое поразительное и важное открытие, какое она могла вообразить. Она вошла бы в историю науки как женщина, открывшая живые структуры, имеющие внеземное происхождение.

Теперь мечта казалась ничтожно мелкой.

В лаборатории она остановилась поговорить с Очидой. Ей требовалась информация обо всех ведущихся исследованиях: на какой они стадии, кто возглавляет проект, каково его мнение о планах экспериментов. Даже после смерти Кортасара она еще не делала подобного. Не вела себя так, будто управляет лабораториями. Но Очида не возражал, и вероятно, это как-то подтверждало ее право.

В любом случае, он ответил на все вопросы, а Трехо не прислал за ней безопасников. А значит, фактически она управляет самым продвинутым исследовательским комплексом в истории человечества. И если годы в академической науке чему-то ее научили, так это тому, что власть означает политику.

— Нам нужно внести кое-какие изменения, — сказала она. — Мы закрываем Загон.

Очида забыл, куда направлялся. Скажи она, что все ученые с сегодняшнего дня должны ходить на руках, он поразился бы меньше.

— Но протомолекула... Запасы...

— У нас их достаточно. Необходимость в наращивании отпала вместе с гибелью строительных платформ.

— ... А заключенные? Что с ними делать?

— Мы не палачи, — сказала Элви. — И никогда не должны были ими становиться. Когда придет охрана, скажите, что мы никого не принимаем. Если Трехо хочет поставить людей к стенке и расстрелять, я не в силах ему помешать. Но я заявляю, что мы это не поддерживаем. И не будем основывать на этом свои исследования. С сегодняшнего дня либо информированное согласие, либо работайте с дрожжевыми грибами.

— Это же... Это будет...

— Скорость — не единственное мерило прогресса, доктор, — оборвала его Элви, но по глазам видела, что Очида ее не понял. — Просто сделайте, как я сказала. Хорошо?

— Да, доктор Окойе. Как сочтете необходимым.

Он почти что поклонился и убрался восвояси.

Вселенная всегда причудливее, чем вам кажется. Элви пошла в свою личную лабораторию. Так много нужно сделать, так много путей, по которым можно пойти. Сохранить состояние Дуарте в тайне или создать собственную группу из лучших умов Лаконии. Теперь конспирация Трехо сводилась лишь к ним двоим и Келли. А учитывая Терезу, сбежавшую с чертовым Джеймсом Холденом, делать из этого государственную тайну просто смехотворно.

Теперь, став ее собственным, кресло казалось удобнее. Элви знала, что оно не изменилось, это она стала другой. Она вызвала на экран входящие сообщения и пробежала глазами. Самое свежее пришло с верфи, отчет о состоянии «Сокола». Элви сочла это за оливковую ветвь от Трехо.

Продвигаясь по списку, она ощутила растущее спокойствие. Сосредоточенность. Сложный и туманный мир политических интриг отошел на второй план, сменившись сложным и туманным миром протоколов исследований и инопланетной биологии. Все равно что вернуться домой. Фаиз был прав. Она застрянет тут до утра, если не проявит осторожность. Но что бы она не сделала, по какому бы пути ни пошла, первый шаг будет один и тот же. Он необходим, даже если это плохая идея.

Черноглазые дети наблюдали, как она подходит к их клетке. Кара встала ей навстречу, как часто делала. Когда Элви отперла замок и отодвинула дверь клетки, Кара посмотрела с недоумением. Младший брат подошел к сестре, вложил ей в руку свою ладонь. Элви встала в стороне и кивнула им. Впервые за десятилетия дети свободно вышли из клетки. Грудь Ксана вздымалась и опускалась, переполненная эмоциями. По сероватой щеке Кары пробежала слеза.

— Правда? — прошептала Кара. «Мы правда свободны?» — хотела сказать она.

— Мне нужно разобраться кое в чем, — сказала Элви, и голос ее тоже дрожал. — Я надеялась, что вы захотите мне помочь.

Эпилог

Холден

Холден лежал пристёгнутым к автодоку, с закрытыми глазами. Корабль шёл без тяги, сберегая остатки реакторной массы. Холден не возражал. Невесомость интуитивно напоминала, что он больше не на Лаконии. И за это она ему нравилась.

В постукивании и гудении механизма звучал странный упрёк, автодок как будто пытался сказать, что тренироваться надо побольше, а в рационе уменьшить количество соли. Где-то слышались голоса. Теперь на корабле постоянно слышны чьи-то голоса. После стольких лет полётов с минимальной командой полный экипаж воспринимался как вечеринка, где слишком много народа и никто не собирается уходить.

В левую руку Холдена скользнула игла, автодок зашумел, закачивая ему в кровь специфичный коктейль из онкоцидов, антивозрастных средств и лекарств от давления. И возможно, что-нибудь для снятия стресса. Видит Бог, он сам напросился. От прохладной жидкости губы немного покалывало, появился привкус, который мозг распознавал как арахисовый. Потом игла вышла, вместо неё из автодока спустилась тонкая подвесная панель диагностики, оплела проводами его лицо. На экране появился контур его скул и губ с зелёными новообразованиями.

— Все детали на месте? — спросила появившаяся в дверях Наоми.

— Большая часть, — сказал Холден, и сканер недовольно пискнул. Пока процедура не кончилась, Холден замолчал. Когда трубки и датчики были убраны, он сказал: — Когда в моём возрасте начинают резаться зубы, чувствуешь себя как-то неприлично.

— Да, тебе же выбили зуб, — отозвалась Наоми.

Тон был мягкий, но за ним Холден слышал готовность убить. Он всё старался облегчить, но она понимала. В плену на Лаконии Холден относился к происходящему с оптимизмом. Чтобы бессилие не обернулось отчаянием, он выработал для себя правила. Он строил планы на будущее, искал возможности. Теперь это кончилось, а всё, чего он старался не чувствовать, до сих пор его поджидало.

— Отец говорил кое-что, когда путешествовал, — сказал Холден, пока автодок завершал своё дело.

— Какой из твоих отцов?

— Папа Цезарь. Он говорил, что, когда уходишь слишком быстро и далеко, душе нужно время, чтобы тебя догнать.

Наоми нахмурилась.

— Кажется, так религиозные фанатики доказывали, что астеры не имеют души.

— Такое тоже возможно. Папа Цезарь говорил о запаздывании биоритмов. В любом случае, теперь я вижу это... иначе. Ты понимаешь?

Он мало говорил о том дне, когда его арестовали. И ни с кем другим, кроме Наоми. Его посадили в тюрьму на станции Медина, допрашивали. И он не знал, проведёт в этом ящике остаток жизни или будет казнён в назидание остальным.

И губернатор Сингх отправил его на Лаконию, чтобы допросить о пришельцах, построивших пространство колец, и о том, что этих пришельцев убило. В самом начале и много раз после у Холдена было ощущение нереальности происходящего.

Вернее, всё реально происходит, но как будто не с ним. Тюрьма сделала его чуточку безумным, и он до сих пор до конца не поправился. Но каждый день, просыпаясь на «Роси», где рядом Наоми и Алекс в пилотском кресле, он чувствовал, что понемногу возвращается в норму. В метафорическом смысле — его душа подходила ближе к нему.

Оттолкнувшись, Наоми подплыла к нему и остановилась с неосознанной грацией того, кто для этого и рождён. Она взяла его за руку. В последнее время она часто так делала. Холдену это тоже нравилось. Особенно, когда он просыпался вдруг среди ночи, не понимая со сна, где находится, и пугался, что придут охранники и опять его изобьют. Голос Наоми успокаивал, но её рука справлялась быстрее.

— Мы собираемся ускоряться через сорок минут, — сказала она.

— Насколько жёстко?

— Алекс говорит, примерно три четверти G. Всё будет хорошо. Но я подумала, что всё же надо тебе сказать.

— Нам не придётся многие часы не вставать с кресла.