Предисловие

В зеркале отразилось бледное лицо с острым подбородком и тонким носом. Невыразительное птичье личико, обрамленное темными кудрями. Графиня, не глядя, сняла с тонкой шеи жемчужное ожерелье. Маленькие теплые бусины приятной тяжестью легли в ладонь. Подвижные пальцы стали перебирали их как четки: глаза полузакрыты, брови сдвинуты к переносице. Со стороны казалось, что графиня молится, но Виктория повторяла имя любовника.

— Что сказать его сиятельству Петру Борисовичу? — служанка так и осталась стоять у шкафа с ворохом платьев в руках, — Он ожидает вас, чтобы сойти к гостям.

— Скажи, — хозяйка не подняла головы, только пальцы замерли на ожерелье, — графиня изволит спуститься одна.

Пока служанка помогала госпоже облачиться в платье, в гостиной собирались грозовые тучи. Граф, являясь хозяином дома, старался быть одинаково вежливым ко всем гостям, но этот верткий офицеришка выводил его из себя. Все в иностранце раздражало Петра: черные усики, манера витиевато изъясняться, легкий акцент, даже невинный взгляд, но особенно то, что он спутался с его женой. Больше всего графу хотелось схватить мерзкого французишку за шиворот и вытолкать вон.

— Когда же изволит спуститься мадам Виктория, главное украшение этого дома? — голубоглазый француз чувственно улыбнулся и подхватил бокал вина с подноса слуги, проходившего мимо.

— У графини болит голова, — граф наградил наглеца тяжелым предупреждающим взглядом.

— Думаю, что смогу помо… — тут рот офицера странно скривился, перекосившись на сторону, а глаза напротив — вылезли из орбит, словно француз стремился разглядеть что-то важное возле самого носа. Бокал с вином выпал из разжавшихся пальцев, алая жидкость потекла по рубашке офицера. Изо рта повалила пена, тело затрусило в недолгой судороге и рухнуло, как подкошенное.

Воцарившаяся в бальном зале тишина рассыпалась, когда на верхней ступеньке появилась Виктория. Издав дикий вопль, графиня бросилась вниз по лестнице, рискуя споткнуться и свернуть себе шею. Упав на колени возле неподвижного любовника, она не переставая подвывала.

— Его отравили! Лекаря! Да позовите же вы кого-нибудь… — хрупкие ладони неожиданно сильно вцепились в остывающее тело, — Открой глаза, ты не умер, Федерик. Ты не мог! Дыши!

Толпа испуганных гостей перешептывалась, вино больше никто не пил. У молоденькой дебютантки случился обморок, старая вдова Афросьева тихонько всхлипывала, а главная сплетница — жена фельдмаршала, представляла, как будет смаковать подробности скандала в собственной гостиной.

Семейный врач быстренько констатировал смерть от сердечного приступа, стараясь не обращать внимания на пену, обильно выступившую на губах.

— Он умер. Оставь его, Виктория, тебе не подобает оплакивать смерть слуги короля, словно базарной торговке, — епископ смиренно вознес молитву за упокой души офицера, чем ни на мгновенье не обманул ее. В глубоко посаженных глазах священнослужителя тлели осуждение и брезгливость.

— Что же вы все молчите? На ваших глазах убили человека, а вам нет до этого никакого дела, — пробормотала графиня, поднимаясь. Светской лоск покинул ее фигуру: сгорбленную, со сжатыми кулачками и опущенной головой. Так могла бы стоять крестьянская баба, оросившая своим потом не одну полосу земли.

— Виктория, довольно! — Она вздрогнула и подняла глаза на мужа. Его имени нанесено тяжкое оскорбление, но разве ей есть до этого дело? Равнодушие и высокомерие графа толкнуло ее в объятья Фредерика. Это он виноват, что у нее ничего не осталось. Вот он и станет платить по счетам.

— Уйди, Парашка, без тебя тошно, — графиня стояла у окна: простоволосая, неодетая.

— Так облачиться бы надо, госпожа.

— Уйди! — графиня дикими глазами уставилась на служанку, не видя ее. Виктория была далеко — там, со своим любовником, где их не могли достать ни светское общество, ни закон.

— Нельзя так изводиться, Виктория Павловна, — служанка осторожно приблизилась и ласково погладила ее по всклокоченным волосам, — Вы совсем как Марфа, та тоже долго горевала, даже ходила к знахарке. Да разве мертвого воскресишь…

— Что ты сказала? — Виктория схватила служанку и принялась ее трясти.

— Да вниз спуститься надобно, граф то заждался совсем.

— Я не о том, дура! Про знахарку ты что говорила?

Сухие травы полетели в костер, черный дым окутал сгорбленную фигуру и развеялся зловонным облаком. Смрад поднимался в небеса, заслоняя лунный свет.

— Так ты знаешь, на что идешь, графская дочка? — поинтересовалась знахарка.

— Знать не желаю, а желаю вернуть его.

— А коли желаешь, так что за то отдашь?

Графиня подавила брезгливость и протянула старой женщине кружевной платок с завернутыми в него монетами.

Старуха беззубо улыбнулась и захихикала.

— То мне, а чем платить будешь перед иными, — и она многозначительно сплюнула на землю.

— Моя служанка сказала, ты берешь не дорого, а оно вон как, цену набивать задумала, как купчиха какая.

— Не о злате речь идет, деточка, об иной плате. Кровушку свою пролей на землю, и офицерик твой славный воротится, — из ветхого рукава одежонки знахарка достала острый серебряный ножик.

— Украла где? — неосторожно молвила графиня. Старуха насупилась и отдернула было руку, но Виктория выхватила протянутый нож, — да не отвечай, нет мне до того дела.

Она зажмурилась и махнула серебряным ножичком по холеному запястью. На землю перезревшими ягодами рябины упали капли крови.

— Эх, не шла бы ты супротив судьбы, не шла. Да куда там — счастье и под носом не узреешь, — прошамкала старуха, вытирая нож грязным подолом, — Да не зыркай ты на меня так, девица. Твоя судьбинушка, тебе и выбирать путь свой.

— Так ты вернешь мне Фредерика?

— Пересекутся пути ваши, дочка, не на этой земле, так на другой.

— О какой другой земле ты говоришь, ведьма? — графиня побледнела вдруг и потянулась руками к шее; ей показалось, что невидимая рука сжимает горло ледяными пальцами.

Похоронили графиню на семейном кладбище. Фредерика в первоклассном гробу с семейным гербом на дубовой крышке — отправили на родину. И лишь на краткий миг, в прохладных стенах церкви они пересеклись, чтобы даже после смерти пойти каждый своим путем.