Не-е… не пронесло…

В стеклянной пепельнице сиротливо скорчились на окурках два или три блеклых лепестка с облетающих желтых шаров. Цветы дурнели прямо на глазах, опустив понуро свои золотые головы. Скатерть покрывали въевшиеся пятна. В моей кружке — плавала отрава! Словно я заточена в один из кругов Данте, «усеянный скорбью и жесточайшими муками». Почему…

— Почему мы сидим в этом кафе и пьем отвратительные помои?.. — я сама не заметила, как произнесла все это вслух.

— Потому что раньше, до того как тебе приспичило исчезнуть, ТЫ любила это кафе и этот черный кофе без сахара…

В конце фразы вполне уместно было бы продолжить: «… и меня…», но он промолчал. Значит, Кэм не любила его. Или любила, но не так, как ему хотелось.

— Я… — ну не смотри на меня такими глазами! Черт бы их побрал! — у меня болезнь Альцгеймера. Я страдаю потерей памяти.

— Как в индийских сериалах?

— Да, — я сама себя загоняла в ловушку, из которой не так-то просто будет выбраться, — как в индийских сериалах.

— Ты серьезно?.. — недоверие и смешинка в его глазах сменились искренним беспокойством, — а разве это не возрастное заболевание?

— Время такое — болезни начали молодеть. Урбанизация со всеми вытекающими последствиями…

— Никогда не замечал, что у тебя серые глаза, — внезапно проговорил Дэн.

Вот черт.

*…я любила стольких мужчин.

Одни доставались мне с легкостью, за других приходилось бороться…

Такие разные. Молодые и не очень, симпатичные и откровенно неказистые, богатые и бедные…

Зачем? Для чего мне было столько, если среди них так и не нашлось единственного?

Хоть нет, был один человек, от которого сердце замирало в груди, но и это чувство пришлось убрать, растоптав единственный уголок святыни в душе.

Так надо было. Это чувство могло убить во мне меня саму.

Странно… О чем бы я ни думала, о чем бы ни писала: все равно мои мысли возвращаются к смерти.

Смерть. Мой последний любовник.*