Потом, в следующую секунду, я понимаю, что облажалась.

По-крупному облажалась.

В эпических размерах.

Доводилось ли мне раньше в своей жизни делать что-то настолько же тупое? Ну, если не учитывать идею встречаться с Брайаном.

Потому что я не просто украла машину, но так же похитила ребенка!

Под всем этим пледом, лежащим рядом со мной, находится подросток!

Он вытягивает руки из-под одеяла, до чертиков пугая меня так, что я чуть не съезжаю с дороги. Я даже ещё более шокирована, видя, что он пристально смотрит на меня с любопытством вместо страха.

Я открываю рот несколько раз, чтобы заговорить, но слов просто нет. Мне хочется уверить его, что он в безопасности, что я не плохой человек, и что все это безумное недоразумение. К несчастью, мой голос покидает меня. Все, что я умудряюсь сделать — это убавить музыку. Музыку, которую, как до меня медленно дошло, этот ребёнок скорее всего и включил. Он, очевидно, уже был в машине, когда я появилась на парковке. Он, вероятно, решил, что хочет послушать радио, вот почему я не слышала музыку ранее. Как я могла быть настолько глупой?

Наконец-то он кивает, по-видимому, придя к какому-то выводу на счёт меня.

— У тебя большие неприятности, — говорит мне парень с улыбкой, очевидно, совсем не беспокоясь о том, что я его похитила.

Он приподнимается, поудобней устраиваясь на сидении, его ягодицы больше не свисают с края, поскольку он, должно быть, сидел в положении, которое только ребенку может показаться удобным. Затем он заталкивает плед, которым укрывался, под ноги.

— Что ты здесь делаешь? — наконец-то умудряюсь пропищать я.

— Я? Что ТЫ здесь делаешь? И куда ты меня везешь? — он скрещивает руки поверх своей тощей груди.

Я снова оглядываю его маленький рост, беспорядочные тёмные кудряшки и невинные детские голубые глаза.

— Я первая спросила! — выпаливаю, пытаясь собрать свои рассеянные мысли.

И что я должна делать? Я не могу похитить ребенка! Угнать машину — это одно; забрать ребёнка — это линия, которую я не могу пересечь.

— Ну, я должен был делать домашку, — отвечает он, пожимая одним плечом. — Но решил, что мне необходимо вздремнуть.

— Ты знаешь, что это может быть опасно? Ты не можешь оставлять окно опущенным и сидеть в машине один в этом районе!

— Почему? — его голос звучит сконфуженно.

— Почему? Почему? — ладно, теперь уже я говорю истерично. Пора убавить громкость. — Думаю то, где мы сейчас находимся, доказывает, что это ужасно.

— И где мы? Ты имеешь в виду, что мы рядом с парком Хэмилтона?

- Что? — я задумываюсь над его замечанием и мотаю головой. Мне нужно собраться с мыслями. — Нет! Я имею в виду то, что ты меня не знаешь, и в машине, кроме нас, никого нет.

- Аа. Разве ты собираешься обидеть меня? — опять же, его слова не звучат испуганно. Я задаюсь вопросом: может с ним что-то не так? Какой ребёнок не был бы в ужасе в подобной ситуации? Как часто такое происходило с ним, что он считает это нормальным?

— Нет! Конечно же, я не собираюсь обижать тебя! — уверяю его, пока не начинаю рвать на себе волосы. Что мне теперь делать?

В лицо бил холодный воздух — моё окно опущено, но я боюсь его поднимать, потому как чертовски уверена в том, что ветер, бьющий мне в лицо, — это единственное, что удерживает меня от абсолютной паники. Это немного напоминает пощечины. Без этого, боюсь, я упаду в обморок, выйду из себя или просто перестану дышать. А ещё я не принимала ванну несколько дней. Уверена, что не очень хорошо пахну.

— Тогда о чем шум? Я имею в виду, ты довольно маленькая. Я смог бы побороть тебя, — говорит он самоуверенно. Моя челюсть отвисает.

— Прости, но ты ребенок. Не может ребенок меня побить, — в моём голосе возмущение, но знаю, отчасти это из-за того, что я видела современных детей. Некоторые из них вырастают, как танки, в то время, как я тощая и вешу меньше пятидесяти пяти килограммов. Я для этих детей не проблема.

Однако ребенок, что сидит на соседнем сидении, выглядит не таким уж крупным и определённо — тощим. Уверена, я могла бы одолеть его. Мне так кажется…

О, дерьмо, а что если даже этот маленький ребёнок сможет побить меня? На что мне надеяться в отношении Брайана, если я не могу даже заставить этого мальчишку хоть капельку меня бояться, случайно похитив его?

— Я определённо могу одолеть тебя в драке. Хочешь проверить? — спокойно предлагает он, возможно, даже немного возбуждено. Полагаю, он уверен в себе. Никто не будет возбуждён, если думает, что может проиграть.

— Нет! — выкрикиваю я, поскольку мои мысли снова путаются. Я раздумываю, какие у меня варианты. Они кажутся неважными. Я должна возвратиться. Возвратиться и вернуть этого ребёнка назад… назад куда? В любом случае, не понятно, что он делал один в машине поздно вечером?

— Как хочешь, — бормочет он, скрещивая руки на груди. — Так что ты все-таки собираешься делать с машиной Зандера?

— Кто такой Зандер? — спрашиваю я, поскольку в голове неразбериха. Я не могу отвезти его обратно на безлюдную парковочную стоянку. Там за ним никто не смотрел, а детям нужно, чтобы за ними кто-нибудь присматривал, особенно в ночное время в том неблагополучной районе.

— Он мой брат.

— И сколько лет твоему брату? — я думаю о таком же тощем парне, старше этого ребёнка всего лишь на несколько лет. Даже при моих нулевых знаниях о машинах, я понимаю, что это хороший автомобиль. Как его брат смог позволить себе такой?

— Он старый, — он корчит рожицу, пока я размышляю над тем, какой возраст по мнению этого ребёнка уже старость. Когда я делаю жест рукой, чтобы он продолжал, паренёк заказывает глаза. — Ему двадцать восемь, — мальчишка сделал гримасу, будто не может даже поверить, что бывают такие старые.

Это удивляет меня, поскольку я ожидала, что он значительно моложе, и это раздражает, потому что двадцать восемь — это не старость.

— Сколько тебе лет? — я задаю вопрос, уже предполагая, что возраст будет около десяти.

— Двенадцать, почти тринадцать! — в голосе ребенка слышны нотки гордости.

Полагаю, что он, скорее всего, мелковат для своего возраста, или я попросту ошибаюсь, ведь я не общаюсь с детьми.

- У тебя большая семья?

— Нет, — теперь он смотрит вниз, на свои колени, его минуту назад умиротворенные черты искажаются, будто над ним сгустились неприятности.

Ладно, хотя непонятно, с чего бы это.

— И этот Зандер просто оставляет тебя одного делать домашнюю работу? — спрашиваю, чтобы убедиться своей правоте.

Где его родители? Знают ли они о местонахождении своих сыновей?

— Да, обычно так и бывает. Мне не нравится ходить туда, — тёмная туча неприятностей всё ещё висит над ним, и его глаза кажутся слишком влажными. Он собирается заплакать? Дерьмо, что за ящик Пандоры я на этот раз открыла?

Могу ли я на самом деле винить его? Единственное место, открытое в том районе в подобное время — стрип-клуб, в котором не место для двенадцатилетних. Кроме того, я уверена, позволить ему туда войти будет незаконно.

— Ну, судя по тому, что мне известно, твой брат настоящий засранец, — говорю я, не желая использовать матерное слово в разговоре с ребёнком. Засранец — это ведь понятный язык для двенадцатилетнего, верно?

Парень улыбается мне, его поникшие плечи немного расправляются.

— Да, он засранец. Большой, огромный, с занозой в заднице засранец.

Ладно, а задница — ругательное слово? Где на этот случай правила записаны?

— Тогда, я так понимаю, что ты не особо его любишь? — мямлю я, бесцельно катаясь по кругу. Я не очень хорошо знаю эту местность. Добавьте ко всему мои прыгающие мысли, и я полностью потеряюсь. Как я могу вернуть ребёнка, если даже не знаю, куда направляюсь?

Дерьмо, могу ли я испортить все ещё больше, чем уже есть? Да что со мной не так?

— Я ненавижу его, — его глаза сужаются, когда он произносит это, и я ощущаю, как его тело вибрирует от гнева.

— Ненависть — сильное слово.

- Я знаю, — его уверенный ответ напоминает о том, как он ещё молод.

Ты можешь быть таким решительным и уверенным, только когда молод. Ты не думаешь дважды, не беспокоишься о последствиях, не имеешь каких-либо сомнении в себе. В этом возрасте многое видится лишь чёрным или белым.

— Он меня тоже ненавидит, — признаётся он, болезненно дергая за мои чувства, заставляя думать о том, как можно ненавидеть этого ребенка.

Я мешкаю. Задавая вопрос, чувствую, что ответ будет из неприятных, но мне нужно знать, с чем я имею дело.

— Что насчёт твоих родителей?

Он переводит взгляд в окно, напряженными руками обнимает себя за плечи, спина сгорблена. Та ранняя туча возвращается полномасштабным штормом.

— Все в порядке, тебе необязательно отвечать на этот вопрос, — я не хочу быть причиной его боли, но, если его брат рад просто бросить его, чтобы отправиться в стрип-клуб, а его родители не рядом, либо находятся в нехорошем месте, тогда что же мне делать?

Я ввязалась в огромную заварушку. У меня и близко нет возможностей, чтобы справиться с этим.

— Они умерли несколько месяцев назад. Зандер забрал меня к себе после этого, — его голос чуть слышнее шепота. Я услышала его только потому, что в музыке, которая все ещё тихо играет на заднем плане, между песнями образовалась пауза.

— Мне жаль, — хочу дотянуться и успокоить его, но у нас с ним ещё очень большая дистанция, я всё ещё незнакомка. — И мне жаль слышать, что ты не ладишь с Зандером. Он часто оставляет тебя одного в машине делать домашнюю работу?

— Он говорит, что небезопасно оставлять меня дома одного.

Мои брови поднимаются, поскольку раздумываю, насколько этот довод глуп. Ему небезопасно дома, но все же безопасно одному на парковке, пока брат смотрит стриптиз?

— Ну, мне придётся вернуть тебя назад, — говорю ему, задаваясь вопросом, может быть мне нужно просто подкинуть его в полицейский участок? Это покажет Зандеру, какой безответственной личностью он является. Возможно, это могло бы немного образумить его. Каким образом он заботится о двенадцатилетнем ребенке?