Иво Караджич быстро подошел к кухонной двери и взялся за ручку. Дверь была заперта. Он повернулся. Обитая жестью дверь на улицу тоже была заперта. Ловушка? Ему невольно вспомнились страшные рассказы о ритуальных убийствах.
— Почему всюду заперто? — крикнул он.
— Мы на ночь запираемся, господин.
— Где Ганеле? Я хочу с ней поговорить.
— Она спит.
Иво Караджич постучал в дверь на кухню.
— Ганеле! — позвал он. — Ганеле!
Никто не отозвался.
Он подождал…
Тишина…
— Ганеле! — крикнул он во весь голос.
Иосиф Шафар спокойно стоял, глядя прямо перед собой.
— Там никого нет, — сказал он через минуту.
— Вы лжете! Там мой возница.
— Я говорю правду, мой господин. Возница ушел с вашими чемоданами к Фуксам.
— Как! — возмутился Иво Караджич. — Вы отказываетесь предоставить мне ночлег в гостинице?
— Прошу прощенья, но наша религия не разрешает, чтоб мужчина спал под одной кровлей с девушкой, на которой он хочет жениться. У Фукса вы получите очень чистую постель — лучше, чем я мог бы вам предложить.
— Где Ганеле?
Иосиф Шафар не ответил. Как упрямый мальчишка. Будто не слышал.
Иво Караджич стал обдумывать положение. Что сделать? Вынуть из кармана браунинг и насильно заставить старика отвечать? Схватить стул и колотить им в дверь, пока ее не проломишь? Пойти по спящей деревне, стучать во все окна и кричать, что еврейские фанатики держат под замком и мучают девушку?
Ему стало страшно за нее. Голова его пылала, сердце учащенно билось.
— Вы не имеете права держать ее взаперти! — воскликнул он. — Ведь она совершеннолетняя!
— Вы мне об этом напомнили, мой господин.
Он решил обыскать всю деревню. «У Кагана, Абрамовича, вряд ли в микве», — вспомнил он ее слова.
— Отворите! — крикнул он.
Вдруг он увидел, что его пальто и шапка уже приготовлены на стуле. Но, прежде чем уйти, он нашел в себе силы еще раз спокойно обратиться к Иосифу Шафару.
— Господин Шафар! — сказал он, весь дрожа. — Очевидно, мы оба слишком взволнованы. Может быть, нам поговорить об этом завтра? Но поймите: я не откажусь от самого себя, Ганеле независима, мы будем принадлежать друг другу, я ее найду. Честное слово, я хочу с вами по-хорошему: отдайте мне ее!
Старик медленно, но решительно покачал головой.
— Скажите хоть, где она!
Старик опять покачал головой.
Тогда дикий гнев и ненависть овладели Иво Караджичем.
— Ладно! Вы хотите насилия? Будь по-вашему! Я приду за ней!
Он пошел к двери, но на пороге обернулся и с оскорбительным спокойствием бросил старику:
— Я забыл уплатить вам за себя и за свою невесту: мы у вас ужинали!
Старик стоял мрачный; прищурив один глаз, он смотрел в землю. Но сейчас же взглянул на Иво Караджича и любезно ответил:
— Ганеле пока еще моя; за нее вы ничего не должны, мой господин. А за себя — две кроны восемьдесят геллеров.
Иво Караджич положил деньги на стол; Иосиф Шафар открыл и закрыл за ним дверь.
Но Иво Караджич не сошел по трем мельничным жерновам на улицу. Быстрыми шагами он стал ходить по галерее, вдоль трех стен дома, которые она огибала.
— Ганеле! — кричал он во весь голос.
Потом сбежал вниз, во двор.
— Ганеле!
Но всюду — тишина. В корчме погас свет.
В полной темноте он побежал к Фуксам: в Поляне была уже ночь.
Он знал, что делать: «у Кагана, у Абрамовича, вряд ли в микве!» При слове «миква» он ощутил настроение антисемитских рассказов о ритуальных убийствах, хотя и не припомнил сразу содержания этих рассказов; ему начинало вдруг казаться, что он слышит влажный запах воды и крови.
У Фукса горел свет: в лавке и в доме.
Ганеле ошиблась, думая, что в сумерках их никто не заметил. Когда несколько часов тому назад они проходили мимо Фуксов, в промежуток между висящими на стеклянных дверях рекламами глядела Сура.
«Уж это не Ганы ли Шафар походка? Да и фигура ее, — подумала она. — Значит, Гана Шафар убежала из гахшары? А кто этот господин, которого она сюда ведет? И как они тут очутились? Может, оставили сани у Буркала?»
Сура страшно разволновалась. Надела жакет и вышла на улицу, под мелкий снежок. Через минуту мимо прошел какой-то незнакомый с двумя ручными чемоданами.
— Вы привезли Гану Шафар? — приветливо спросила его Сура.
— Да, как будто так ее зовут. Я туда иду. Где это?
— Немножко дальше. А кто этот господин?
— Не знаю. Какой-то из Чехии.
— Жених ее?
— Наверно.
Сура вернулась, заперла лавку и пошла к родителям и сестрам.
— Новость! — сказала она с кисло-сладкой улыбкой. — Гана Шафар из Остравы вернулась. Жениха привезла. Чемоданы — настоящие, кожаные.
И вдруг вечером, к ее изумлению, тот же самый человек с чемоданами явился к ним.
Что только делается! Она сгорала от любопытства. Потащила Андрия Двуйла на кухню.
Он не ошибся? Иосиф Шафар в самом деле посылает своего гостя сюда? — накинулась она на него с вопросами. — К ним, к Фуксам? И этот господин сию минуточку придет? Так сказал Шафар, правда? Иосиф Шафар, — такой высокий, с седеющей черной бородой? (Она искоса поглядела на мать, и госпожа Эстер в недоумении пожала плечами.) Теперь этот господин с Шафаром в маленькой комнатке, а мать с дочерью — в большой? Ну, а еще?.. еще что?..
Но Двуйло больше ничего не знал.
Скоро явился сам приезжий.
Только Иво Караджич отворил дверь в лавку и зазвенел звонок на упругой пружине, Сура была тут как тут. Она приветливо улыбалась. Соломон Фукс с госпожой Эстер тоже вышли встречать незнакомца. У Суры сильно билось сердце.
Она отвела приезжего в комнату, для Поляны вполне приличную. В печи горели буковые дрова.
— Господин желает ужинать?
— Нет, благодарю, — ответил он угрюмо. — Мой кучер здесь?
— Да, на кухне.
— Пожалуйста, пошлите его ко мне.
На лестнице Сура тихонько засмеялась.
Приехал свататься, а потом, недовольный, перешел к конкуренту! Дело ясное: в комнатке старого Абрама не договорились! Гана расписала жениху, будто у нее бог знает какое приданое. Но он не дал себя одурачить и сбежал!
— У Шафаров не договорились о приданом, — объявила она отцу и сестрам и отправилась на кухню — сообщить эту новость матери.
Иво Караджич открыл чемодан и вынул из него электрический фонарик; когда пришел Андрий Двуйло, он сказал ему:
— Вы мне нужны на всю ночь. Я уплачу вам вдвое больше, чем было условлено.
Разговаривать на двух языках трудновато, но они друг друга поняли.
— И еще вот что. Вы были на кухне, когда барышня Шафар уходила? Не заметили, куда она прошла по галерее: в сторону двора или к улице?
— Этого не видал, а только из дому она не выходила, — ответил Двуйло.
— Почем вы знаете?
— Да она не одетая была, даже без башмаков. Она в кухне переобулась, когда мы приехали.
— Расскажите мне все подробно.
— Значит, старуха еврейка куда-то вышла, потом вернулась, а минуты не прошло — еще одна еврейка пришла; видно, та позвала. Молодая и прошла с ними.
У Иво Караджича мороз пробежал по коже.
— Они ее увели?
— Нет.
Неужели она в самом деле дома? — рассуждал он. — Это меняет все его планы. Но тогда почему же она не отзывалась? Может быть, эти женщины где-нибудь ее заперли и заткнули ей рот? Не вызвать ли все-таки жандармов? «Но главное: не подымай переполоха, — сказала ему Ганеле, — этого пока не нужно!» Предпринимать ли вообще что-нибудь? Может, во всем виноват его разгоряченный мозг, рисующий невероятные сцены, уместные только в бульварных романах?
— Вы служили в армии, Двуйло?
— Унтер-офицером.
— Отлично! Предстоит важное дело. Пока ничего у меня не спрашивайте; потом я сам вам все объясню. Пойдите оденьтесь. Мы проведем всю ночь на улице, будем наблюдать за домом Шафаров. Наймите четырех крестьян… нет, лучше шестерых, и договоритесь с ними о вознаграждении. Скупиться не надо. Скажите им, что хотите, но меня они пусть ни о чем не спрашивают.
«Не устраивай переполоха!» Может, я делаю глупости? — опять подумал он. — Схожу с ума, как говорит мамочка?..»
Двуйло в сенях надевал овчинный кожух.
— Куда? Куда вы? — высунулась Сура из кухни.
— Я сейчас.
Но она следила за ними и, увидав, что оба выходят на улицу, взволнованная, побежала в комнату.
— Бенци! — крикнула она брату. — Они уходят! Живо оденься и беги за ними!
Потом кинулась в номер — проверить, остались ли чемоданы. Чемоданы были на месте.
Двуйло в темноте стучал в окна, вызывал людей, и они, только было уснувшие, сердито выглядывали из маленьких окошек. А Иво Караджич поспешил за дом Шафара — туда, где когда-то промчалась мимо офицера Этелька. Он хотел проверить, не ведут ли из дома какие-нибудь следы, но запутался среди заборов и заборчиков, стал проваливаться в занесенные снегом ямы и был рад, когда выбрался опять на дорогу.
Люди быстро собрались.
«Шпионов он ловит, что ли, — думал Двуйло. — Но ведь мы бы знали…»
Иво Караджич послал одного к Абрамовичам, другого к Каганам, третьего к микве, — посмотреть, горит ли там свет. Один довел его через перелазы — низкие места в русинских заборах, где может перебраться человек, но не скотина, — до самой речки. Иво Караджич, освещая себе путь электрическим фонариком, убедился, что вокруг глубоким слоем лежит старый снег и по рыхлой поверхности его не ступала нога ни человека, ни зверя. Но для верности он и с этой стороны поставил караульного.
Когда он вернулся на улицу, ему доложили, что в дом вошли две женщины.
— Кто именно? Вы узнали их?
— Файга Каган из миквы и Ройза Абрамович, — ответил Иван Москаль.
— Кто они такие?
— Да еврейки…
Иво Караджич велел затопить печь и зажечь свет в одной из хат, чтобы четверо могли спать, пока другие четверо наблюдают.
Он никогда не видел карпатских хат, и от этой, тускло освещенной маленькой коптилкой без стекла, с глиняным полом, с большой печью и подвешенной над общим ложем простой, выдолбленной колодой вместо люльки, на него повеяло чем-то нереальным, напоминающим приключенческий роман. Расставив караул, сам он с Митром Дацем спрятался за забором москалевой хаты, стоящей у дороги против дома Шафаров.