— Но и не соглашаешься! — вспылила женщина.

Третьяк потер ладонью подбородок, бросил взгляд на часы и произнес:

— Я не против. Но не здесь.

— В каком смысле? — не поняла Людмила.

— Если здесь узнают о моем внебрачном ребенке, у меня будут неприятности. В той сфере, где я работаю, важнее всего доверие и незапятнанная репутация. Скандальный бракоразводный процесс, как ты понимаешь, ей не способствует

Мать Егора слушала с нечитаемым лицом, а Ярослав продолжал:

— Я готов пройти обследование в любой заграничной клинике. На твой выбор. Я оплачу лечение Егора, если понадобится, и ваше там пребывание.

— У меня здесь бизнес.

— Оставь управляющего. Я могу подыскать надежного человека, если нужно, — парировал мужчина.

— Я не могу ручаться за твою надежность, что говорить о рекомендованных тобой людях? — Людмила саркастично изогнула бровь.

— Это мое условие, Мила, — припечатал Третьяк. — Я готов взять все расходы на себя и оказывать любое содействие. Я даже не против отдать свою почку, но за границей. Не здесь. Здесь у меня работа и семья. А управление бизнесом — дело решаемое.

Работа. Семья. Репутация. Карьера.

Его.

А у нее сын. Сын, которому поставили страшный диагноз. И прямо сейчас она готова была хорошенько потоптаться по его работе-семье-репутации-карьере своими туфлями на самом высоком каблуке. Высокомерная сволочь!

Людмила медленно выдохнула, успокаиваясь. Сейчас нужно слушать мозг, а не нервы. А мозг говорит, что нужно принимать условия Ярослава. Ведь иначе он может и не согласиться помочь ее сыну. Все же почка не пара туфель.

— Я должна подумать, — произнесла она, выдержав паузу. — Надеюсь, скоро ситуация улучшится, и Егора смогут перевести на амбулаторное лечение. Тогда мы с ним благополучно уедем обратно. А ты — поедешь к своей семье и будешь жить, как жил. Так и быть, привет от меня супруге не передавай.

Людмила криво усмехнулась и прошлась пальцами по обивке кресла.

Ее пальцы, длинные, тонкие, мягкие, с аккуратными ноготками, выкрашенными в темно-бордовый цвет… Ярослав сглотнул и перевел взгляд на картину на стене.

— Если же нет — ритм жизни изменится. Наверняка Егору придется пропадать по больницам. — Она вздохнула. — Ладно. Не в первый раз. Переживем.

— Пятнадцать лет назад ты была покладистей, — заметил рысь.

— Пятнадцать лет назад у меня не было ребенка, необходимости его обеспечивать и уж тем более — искать ему донора органов, — припечатала Людмила, нарочито оценивая свой идеальный маникюр.

Ярослав не ответил. Он рассматривал женщину, сидящую перед ним. Она изменилась. Во многом. Почти во всем. Хотя, как он вообще может судить о каких либо изменениях, кроме внешних. Три дня знакомства — все, что у них было. Стройная, худенькая девушка с большими мечтательными глазами превратилась в хищную кошку. В уголках глаз наметились морщинки, а тело стало более женственным, мягким. Ярослав отвел взгляд от самых женственных зон этого тела. Он чувствовал желание. Время как будто закольцевалось. Ярослав помнил: пятнадцать лет назад он точно так же хотел эту женщину все то время, что провел рядом с ней. Она была наваждением. Безумные мысли, которые он похоронил давным-давно, норовили воскреснуть. Пора было уходить.

Рысь встал с кровати, достал из нагрудного кармана пиджака визитку и положил на стол.

— Позвони, как решишь.

Людмила кивнула.

— И еще: я хочу быть в курсе ситуации со здоровьем Егора.

— Ал… Ярослав…

Он не дал ей сказать.

— Мила, я помню, ты со всем можешь справиться сама. Но если мне придется участвовать, то я хочу быть в курсе, — Третьяк с силой сжал зубы и добавил:

— Пожалуйста.

Людмила кивнула.

Мужчина поднял пальто. Приглушенный звук ботинок по ковровой дорожке. Щелканье замка. Тихий щелчок язычка закрытой двери. Ушел.

Людмила усмехнулась. Конечно, ушел. Она ведь никогда и не думала, что он может остаться. Ни тогда, пятнадцать лет назад, ни уж тем более сейчас

Вздохнув, она встала с кресла и вернулась к столу, чтобы собрать раскиданные бумаги. Среди них мелькнул прямоугольник черного картона.

Игнат. Номер телефона. Людмила поднялась с пола, посмотрела на журнальный столик с визиткой Ярослава, золотистой, и снова перевела взгляд на ту, что была в руках.

'Что же делать?'