Теперь глава общины стоял всего в паре метров от меня, и я могла слышать каждое его слово.

'Молодец, Тамара, опять подслушиваешь. И что бы сказала Тоня, если бы увидела тебя сейчас?' Скорее всего, Тоня сказала бы сопеть потише и не мешать слушать.

Мои размышления об этике, воспитании и превентивных мерах прервали слова Ростислава Алексеевича:

— Я одного понять не могу: ты как планируешь жить, если не хочешь бороться за выпадающие тебе возможности? Может, как те люди, которые спят на вокзалах и посвящают жизнь бутылке? А что? Простая жизнь без лишних сложностей. Не нужно прикладывать усилий. Можно плыть по течению и жаловаться.

— Отец… — попытался вставить Игорь.

— Вот именно! Я твой отец. Я учил тебя всему, что ты знаешь. Я отказываюсь верить, что не смог научить тебя добиваться своего. Как я оставлю на тебя бизнес, если ты не можешь убеждать собеседника в том, что тебе нужно?

Голос Ростислава Алексеевича был ровным, без эмоций и оттого еще более обидным, как будто он разочаровался в сыне и теперь смотрит и недоумевает, как на его клумбе мог вырасти сорняк, когда он сажал и пестовал культуру.

Мне стало неловко, что я все это слышу, и даже жалко Игоря.

— А что я, по-твоему, должен сделать? Предложить ей денег? Или привести в ЗАГС в наручниках? — вспылил парень. — Она ясно сказала, что не рассматривает меня как возможного партнера.

Я навострила ушки. Что-то уж больно ситуация знакомая. Не верю, что Игорь подобные беседы ведет регулярно и с каждой встречной-поперечной. И тем более не верю, что ему все поголовно отказывают.

— Игорь, ты должен понять: это твоя проблема. Ты должен научиться решать свои проблемы сам. Преодолевать препятствия и добиваться желаемого. Или ты хочешь плавать по жизни, как говно в проруби? Твой выбор, конечно, но тогда и от меня помощи не жди.

Голос Красноярцева старшего стал потрескивать далекими громовыми раскатами.

— Я, кажется, у тебя помощи и не просил! — заледеневшим тоном парировал лис младший.

— Не нужно сцен, Игорь, я хочу тебе только добра. Я хочу знать, что мой сын самодостаточен и сможет проложить себе дорогу в жизнь, не уступая ее конкурентам.

— Ты вполне ясно выразился, — фыркнул сын главы. — Я пройдусь.

Судя по звукам, он оттолкнулся от двери машины, звуки его шагов стали затихать, поглощаемые шумом дороги.

— Мальчишка, — фыркнул Ростислав Алексеевич, достаточно тихо, чтобы сын не услышал. — У меня в таких делах проблем не было.

Звук хлопнувшей двери сменило ворчание мотора. Машина отъехала спустя пару минут. Я, наконец, могла выйти из убежища.

Ноги замерзли, нос — тоже. Последний я потерла ладошкой, встряхнулась и выглянула из-за колонны, чтобы убедиться, точно ли не напорюсь на участников недавней беседы. Дорога была свободна. От лисьего семейства не осталось и следа, вернее, только следы от них и остались на тающей пороше, укрывавшей асфальт.

Мне в который раз стало жаль Игоря. Все же отец сильно на него давил. Неловко, что я стала свидетельницей их разговора, конечно, но после всего услышанного могу только порадоваться выбранным методам воздействия на объект марьяжных планов. Да, они оказались неэффективными, но тем ведь лучше для меня.

Выбери он другую тактику, к примеру — активной осады, я не знаю, что бы было. А если бы еще и змей не проявлял ко мне интерес, то, скорее всего, мы бы с Игорем уже выбирали цвет пригласительных на свадьбу и шрифт. Слоновая кость, черная тушь, буквы с умеренным количеством завитушек и вензель — лаконично, стильно и со вкусом. Но сейчас не о том!

Как ни сокрушался глава общины об упущенном воспитании сына, лично я в данный момент считала, что справился он гораздо лучше, чем планировал.

С такими мыслями я почти бегом поспешила к остановке. Автобус, следующий по нужному маршруту, уже стоял у железного козырька.

Я почти успела! И успела бы, если бы не зацепилась взглядом за наклеенную на столб бумажку в подозрительно знакомом мрачном цвете.

'Они среди нас!'

Опять? Опять!

Рядом со столбом стояли ребята-подростки. По виду явно бунтари, не прогибающиеся под изменчивый мир — все без шапок. Толкая друг друга плечами, ребята обсуждали бумажонку. Иногда посмеивались, но отходить не спешили. Я достала смартфон, сделала снимок и, поймав на себе пристальное внимание мятежной компании, снова устремилась к остановке.

Автобус ушел. Теперь ждать следующего.

Но что еще хуже — неизвестный бумагомаратель расширяет агитационную территорию. Внимательно изучив фотографию, заметила в нижнем правом углу ссылку на группу в сети. Нехорошо. Очень нехорошо.

Вечер в 'Лапе' стал оазисом умиротворения. Не мешали ни редкие визги, ни лай, ни заунывные мауканья. Привычные действия успокаивали. С животными все гораздо проще, чем с людьми или дуалами: заботишься — получаешь благодарность, обижаешь — бываешь покусан. Конечно, в приюте хвостиков никто не обижал, и в ответ они преобладающим большинством платили любовью.

Сегодня на мне была прогулка. Смотреть на радующихся простору улицы собак было одновременно и весело, и грустно: хвостики каких только кульбитов ни вытворяли, оказавшись на поводке. Как будто стремились объять необъятное, проглотить пространство глазами, носом, ушами, разведать все и сразу, о, мячик!

Римма сегодня была непривычно суетлива. Размеренные привычные движения были чуть быстрее обычного.

— Том, — обратилась она ко мне, когда часы пробили семь вечера, — слушай, мне сегодня очень надо уйти пораньше. Отдашь ключи тёть Вале, когда хвостиков догуляешь?

— Конечно, — я кивнула и не стала спрашивать, куда рыженькая опаздывает. Раз до сих пор не рассказала сама — пытать бесполезно.

— Ты чудо! — поблагодарила белочка, звонко поцеловала меня в щеку, накинула пальто и выскочила за дверь.

То ли и впрямь сильно торопилась, то ли опасалась, что я передумаю.

А опасаться было чего, потому как оставаться на ночь глядя в приюте наедине с Игорем мне не особенно хотелось, учитывая наш последний разговор. Волонтеры сегодня разошлись рановато. Ситуацию спасало только то, что тёть Нина должна была появиться с минуты на минуту.

Догуляв последнего из своей сегодняшней порции четвероногих, закрыла вольер за довольным хвостиком и повесила поводок на гвоздь. Рыже-белый лопоухий собак счастливо метнулся к миске и захрустел кормом.

Я улыбнулась.

Взгляд скользнул в сторону к вольеру, чей обитатель нормально не гулял уже пару месяцев точно. Грозный лежал в углу, положив морду на лапы, и тоскливо смотрел в сторону калитки. Грустил. Бедный пес. Принципиальный до членовредительства. Что своего, что чужого.

Все у людей, как у зверей: чрезмерная принципиальность знатно усложняет жизнь. У некоторых вызывает восхищение, а у других, которых гораздо больше — желание съездить ногой по ребрам.

Я подошла к вольеру Грозного и присела рядом с решеткой.

— Ну что, ты, красавец? Скучаешь?

Пес вздохнул. Глубоко. Прочувствовано.

— Еще бы не скучать, — согласилась я, а потом достала из кармана пакет с пакетом с пирожком. Такой вот метод предохранения — чтобы куртка потом выпечкой не пахла.

Вытащив пирожок из целлофана, просунула руку между железными балясинами и положила гостинец на опилки.

— Хоть как-нибудь тебя порадовать.

Грозный принюхался, поднялся с нагретого места и подошел к пирожку. Тщательно обнюхал и смел с угощение вместе с опилками. Пирожка в считанные секунды словно и не было, зато глаза пса как будто потеплели.

— Хороший ты. Хоть и суровый, — улыбнулась я.

Грозный моргнул, сделал пару шагов к решетке и поднял голову. Она оказалась прямо напротив моей руки, которой я держалась за металлический прут. Дыхание пса было горячим и приятно согрело озябшие пальцы.

Я замерла. Никаких резких движений — вдруг укусит?

Не укусил.

На мгновение я почувствовала шершавый влажный язык на своих пальцах. В следующую секунду на влажный след накинулся острыми иголочками ветер. Пальцам стало холодно, а душе тепло.

Все-таки у зверей все гораздо честней: они намного реже кусают руку, которая дарит им ласку.

В дом я заходила с глупой улыбкой на губах. Как будто меня не пес лизнул, а поцеловал самый крутой парень класса. Да ну… Нет. Как может самый крутой парень класса идти в сравнение с собакой: он ведь явно проигрывает Грозному, причем с солидным отрывом.