Зайка набрала полные легкие воздуха. Я инстинктивно прикрылась хвостом, для надежности вцепившись в него руками, чтобы, зараза, не вильнул в самый неподходящий момент, оставив меня даже без имитации убежища.

Полина же на мгновение задержала дыхание, а потом сдулась.

— Ладно. Устала я. Пойду домой.

Голос зайки потускнел.

Мне стало стыдно. В такой момент могла бы и поддержать подругу. Могла бы… но а вдруг Роман и правда способен устроить эти диверсии?

Полина, попрощавшись, ушла, а я, наконец, поспешила к рысенку.

После осмотра крыла здания саперами всех больных вернули обратно в их же палаты. Пострадало только одно помещение, которое теперь было наглухо заперто и опечатано, а в остальном клиника выглядела так, будто ничего не произошло. Правда, необычно возбужденные пациенты и медперсонал выдавали истинное положение вещей.

Егор расхаживал по коридору от окна к двери своей палаты и обратно. Высокий и худой — все кости торчат. Просторная футболка висела на нем как на вешалке: обнять и плакать… и кормить, кормить, кормить! Куда только уходит все то безумное количество еды, поглощаемой подростками? Не в коня корм! Точнее — не в рысь.

И снова отблеском лезвия промелькнула мысль: а если дело не в бизнесе и не в хулиганах? Если все из-за рысенка? Инцидентов ведь было два, и при обоих рысенок присутствовал. Как и Полина. И в обоих случаях никто не пострадал: взрывпакет оказался и тогда, и сейчас в пустом помещении. Нарочно или недочет? Если все дело в бизнес-интересах, то ясно, что пострадавшие ни к чему. Но вдруг все дело в найденыше?

В кабинете Бориса Игнатьевича, заставленного стеллажами, злоумышленник мог и не понять, что тот пуст. А сегодня утром, ведь может так статься, что целью была палата Егора, разве нет? Может, негодяй просто перепутал палаты? Или увидел, что кроме него там есть кто-то еще? Или берег Полину?

Как вообще во всей этой чехарде можно разобраться, когда мысли скачут друг через дружку и совершенно не за что зацепиться в рассуждениях?

Тряхнув головой, я решительно направилась к рысенку.

— Привет, погорелец, — улыбнулась и взъерошила волосы на голове парнишки.

— О! Тома! Привет, — Егор широко улыбнулся.

— Егор. Доброе утро, — раздался голос Ростислава Алексеевича.

Ну вот. А я думала, с меня на сегодня хватит общества Красноярцевых. Ан нет. Мы с рысенком повернулись лицом к подошедшему. Глава общины был один, без сыновнего сопровождения.

— Леонид Лаврентьевич передал, что ты хочешь поговорить со мной. Что-то еще стряслось, кроме утреннего неприятного происшествия?

— Нет. Не стряслось. Здрасьте. Я сказать хотел. Я больше не буду обманывать мать. Я хочу уйти из больницы. Соврите ей что-нибудь другое.

Рысенок говорил сбивчиво, рублено.

Ростислав Алексеевич нахмурился и перевел непонимающий взгляд на меня. Я дернула плечами и во все глаза уставилась на Егора. Егор насупился и напрягся так, будто готовился к нападению, на его лице была написана суровая мужская решимость: пасть в бою замертво, но не уступить и пяди земли, и йоты от убеждений.

— Егор, — мягко начал глава общины, разгладив складку между бровей. — Можешь объяснить свое решение? Тебя или твою маму кто-то обидел или…

— Нет. Нас никто не обижал, — покачал головой парнишка. — Я просто больше не могу смотреть, как она мучится. Хватит. Скажите ей, что я выздоровел. Вы мне нравитесь. Я не хочу портить с вами отношения. Но если вы ее не успокоите, это сделает любой другой врач, к которому я пойду на обследование и который, ясное дело, не найдет у меня никаких трехъярусных диагнозов.

Я не могла оторвать взгляда от рысенка. Как он умудрился в одно мгновение превратиться из нескладного подростка в мужчину?

Мужчина нервно сглотнул. Острый кадык мужчины дернулся вниз, а потом вернулся на место. Под носом и на лбу у мужчины выступила испарина, а руки были сжаты в кулаки. Но прямо сейчас я им гордилась так, как будто сама вырастила такого принципиального и заботливого дуала.

— Егор, я все понимаю. Тебе тяжело знать, что мама волнуется за тебя и переживает, когда переживать вроде бы не из-за чего. Но сейчас безопасней всего и для тебя, и для нее оставить все, как есть.

Рысенок непонимающе нахмурился.

— Подумай сам. Два взрыва. И в обоих случаях ты был рядом. Мы ищем твоего биологического отца, но вполне может статься, что он узнал о тебе и теперь пытается… 'замести' следы, чтобы избежать наказания. Здесь мы можем подготовиться, принять меры предосторожности. Тут у нас есть ресурсы. Ты ведь не хочешь подвергать свою мать опасности?

— Нет, — покачал головой парнишка.

— Тогда давай договоримся так: когда мы поймем, кто именно и почему стоит за этими инцидентами и обезвредим его — сразу выпишем тебя из больницы и максимально упростим и облегчим диагноз, чтобы твоя мама не переживала. А пока обеспечим и ей, и тебе условия, при которых вы будете в безопасности. Хорошо?

Я смотрела на главу и не могла понять: он действительно верил в возможность покушений на рысенка или просто мастерски заговаривал парнишке зубы, выигрывая время. В любом случае, от предложенных мер никому хуже не будет. А вот то, что Красноярцев-старший — тот еще лис хитрохвостый… то есть чернобурый, надо взять на заметку.

— Хорошо, — согласился рысенок. — Но вы это сделаете, даже если тем, кто устроил эти взрывы, окажется не мой… отец, — несмотря на юный возраст, у Егора очень хорошо получалось диктовать свои условия.

— Договорились, — кивнул Ростислав Алексеевич и протянул руку парнишке.

Рукопожатие вышло очень серьезным.

— Тамара, — кивнул мне на прощание глава общины.

— Ростислав Алексеевич, — ответила я зеркальным кивком и короткой улыбкой.

Красноярцев старший скрылся из виду, и только тогда Егор расслабился и, наконец, разжал кулаки. Сунув руки в карманы штанов, рысенок повернулся ко мне и с нечитаемым выражением лица спросил:

— Осуждаешь?

Я тяжело вздохнула. Лицо кирпичом парнишке не шло совершенно.

Егор сам не понял, как оказался у меня в объятьях. Поначалу весь напрягся, будто ожидал шприц на десять кубиков в ягодицу, а потом оттаял и даже обнял в ответ.

— Я восхищаюсь твоей мамой, — ответила я.

— Мамой? — не понял рысенок.

— Мамой, конечно. Воспитать такие железные принципы уметь надо.

Поняв, что с моей стороны опасаться нечего, Егор снова стал собой: обаятельным хитрюгой.

— А мной не восхищаешься? Юный рысь выступает против клана! Против системы!

— Против вселенной и пары пантеонов богов! — поддакнула я, отстраняясь.

— Если только пары, то помногочисленней, — вставил ремарку парнишка.

Я улыбнулась.

— Горжусь тобой, чудо ты мое ушастое.

Щеки Егорки подозрительно заалели. Уши одновременно прянули.

Хорошо я сегодня кос плести не стала, иначе быть бы мне за них дернутой от полноты мужских чувств.

Удостоверившись, что с рысенком все хорошо, и попытав на тему подробностей, которых было удручающе мало: врыв — эвакуация — допросы — обед (опять паровые рыбные котлеты, надоели уже!) — я заторопилась в университет. Угроза опоздать и на вторую пару в придачу к первой с каждой минутой становилась все более явной.

Остановка маячила за больничной оградой, поторапливая меня каждой единицей пассажирского транспорта, отходящей от нее, призывая быстрее шевелить ногами. Но с каждым шагом я двигалась все медленней.

Прямо за оградой, рядом с самым выходом, была припаркована машина главы общины. Ростислав Алексеевич стоял спиной к забору и что-то выговаривал Красноярцеву младшему, прислонившемуся к пассажирской двери и подчеркнуто не смотревшему на родителя. Зубы лиса-младшего были стиснуты, руки — в карманах джинсов. Вся поза Игоря выдавала неприятие: ему явно не нравилось то, что он слышал.

По мере моего приближения, слова Ростислава Алексеевича становились более различимыми. Мне показалось, или мелькнуло мое имя? Нет, совершенно точно мелькнуло. Осознав это, мне окончательно расхотелось пересекаться с семейством главы третий раз за утро. Не найдя никакой другой альтернативы, я спряталась за колонной ограды, надеясь изо всех сил, что никому из Красноярцевых не придет в голову идти обратно в больницу, иначе меня бы ждала весьма неловкая сцена.