— Остаюсь верен, Аралбай-батыр.

— Сородичи, вы слышали его ответ, будьте свидетелями. А теперь слушайте, что я скажу. Люди рождают детей, чтобы продолжить свой род, чтобы они — их наследники — оперились, взмыли в небеса и потом нашли счастье в собственных детях. Нет для отца хуже горя, чем пережить своего сына. У меня есть единственный сын, я бы тоже хотел, чтоб он пожил на славу и получил все, что он хочет на этом свете, а не на том. Вот он здесь стоит. — Аралбай показал рукой на красивого юношу лет семнадцати. — Вот мой Джандыр, никого дороже его у меня нет. Ахтамберди, если ты требуешь кровь за кровь, возьми моего сына. Я приношу его в жертву ради мира между нами. Убей его, если у тебя рука не дрогнет!

— Это ужасно! Как он может так говорить!

— Чего не скажешь от отчаянья! — качали головами люди, но Аралбай, сверкнув орлиным взором, заставил собравшихся замолчать.

— Ты хочешь, чтобы я заплатил за смерть твоего джигита моей кровью. Пусть морда волка в крови, но, согласись, он слепое орудие судьбы. Поэтому завяжи глаза вашему лучнику. А ты, Джандыр, садись на коня и стой вон у того камня. Смелее, мой мальчик! Выбери своего человека, Ахтамберди, и осуществи намеченное. Глаза ему завяжешь сам, я верю в твою честность. — Сказав это, Аралбай подошел к сыну и трижды поцеловал его в лоб.

Джандыр молча согласился выполнить отцовскую волю, вскочил на коня и, подъехав к черному камню, остановился, гордо вскинув голову.

День клонился к закату. Алые лучи солнца осветили лицо отважного юноши, словно прощаясь с ним. Холодный сумрак уже полз по степи, чтобы сообщить людям страшную весть.

Ахтамберди поднялся, сложив надвое камчу, посмотрел на аргынов.

— О аргын, ты согласен с Аралбаем?

Бокенбай отвернулся, Умбетей не мог поднять опущенной головы. Единственное слово, решавшее судьбу Джандыра, застряло у них в горле. Произнести его означало выдать свою слабость.

— Таково наше решение…

Неизвестно, кто из аргынов сказал это.

— Аргын, я снова спрашиваю тебя: чтобы примирились наши племена, чтоб не осталось осадка вражды, вы решили поступить так? Я вас правильно понял?

— Да будет так.

— Повторяю еще раз: вы пришли к такому решению, чтобы восстановить мир и согласие, потому что считаете найманов своими родственниками?

— Да, мы так решили.

Ахтамберди заткнул камчу за пояс и вскинул вверх руки:

— Слушайте меня, люди! Я недаром трижды спросил, и аргын трижды повторил свой ответ. Вы были свидетелями. Я жаждал отмщенья, но встретился с несгибаемым мужеством. Ты готов был умереть, чтобы не обострять нашу вражду. — Он повернулся к юному храбрецу, подошел к Джандыру, помог ему слезть с коня и так же, как его отец, трижды поцеловал юношу в лоб. — Я восхищен тобой, сынок. Пусть сердце твое не дрогнет на поле брани, пусть всегда его заботит счастье народное. Ступай к своему отцу, Джандыр!.. Сородичи мои! — Ахтамберди встал. — Когда я согласился быть истцом в этой тяжбе, я хотел испытать вас. Мне хотелось узнать, станем ли мы врагами или останемся любящими братьями. Спасибо вам, что развеяли все мои сомнения. И вам спасибо, справедливые судьи, вы действительно были беспристрастными. Вы не растравляли наши раны, вы выслушали нас и склонили к правильному решению. Аргын поступил так, как и следовало поступить старшему брату. Если бы вы знали, как легко мне сейчас на душе, огромная тяжесть упала с нее целиком, не оставив даже слабого осадка. Я увидел, что мой сородич готов пожертвовать ради мира между нами всем, даже своим любимым сыном. Отныне да будет дружба между нами на все времена, а прошлые раздоры да будут погребены навеки! Ошаган-ага, я огорчил вас, вставлял вам палки в колеса, я готов отвечать за это и уплачу выкуп шелком и лошадьми. Видит бог, наша тяжба прекращена. Радость переполняет мою грудь, я благодарен вам за все. — Ахтамберди низко поклонился и сел на свое место.

— Вот это слова, достойные Ахтамберди!

— Многих лет тебе, жырау!

— И тебе спасибо, Аралбай! Ты верный сын своего народа.

Ошаган-бий поднял руку, и все умолкли. Он призвал к себе Ахтамберди и Аралбая.

— Ну вот, и вы помирились, аргын и найман! Сядьте-ка по обе стороны от меня. Кончилась ваша вражда. Как ни лютовал мороз, а засияло солнце и растопило лед. Оба вы с характером, но это даже радует меня. Никогда мне не приходилось судить подобную тяжбу. Хвала творцу, я теперь вернусь домой с чистой совестью. Не вижу за вами обоими вины. Думаю, что все присутствующие признательны и благодарны вам. Живите в мире и согласии. Скажу вам откровенно, на какой-то миг я усомнился в вас, почувствовал себя беспомощным, чем-то вроде живого мертвеца. Но, оказывается, зря я волновался, такие люди, как вы, найдут выход из любого сложного положения. А теперь вознесем нашу молитву всевышнему. — Ошаган-бий сложил ладони и провел ими по лицу. — Ахтамберди, ты верно понял меня, ты знаешь, как нелегко быть судьей, и я не сержусь на тебя. Я освобождаю тебя от выкупа, лучше устрой большой той, а шелк и скакуны пусть будут наградой в состязаниях. Пусть твоя радость, Ахтамберди, будет общей радостью. — Ошаган-бий повернулся к Аралбаю: — Аралбай-батыр, дай мне свои ладони! Вот тебе мое благословение. Пусть твои глаза всегда искрятся молодым огнем, да не потускнеют они от времени. Пусть в доме твоем будет достаток, а сородичи будут уважать тебя. Пусть в твоем роду будут поэты и батыры, чтоб твое благородство, смелость и честность повторились в достойных потомках. Я хочу, чтобы люди обращались к тебе за советом, за помощью, а ты врачевал бы их своей добротой и мудростью. Ты выбрал трудный путь и не сворачивай с него!

Аралбай не мог скрыть волнения. Он коснулся ладонями лица и сказал:

— Да будет так, Ошаган-ага! Спасибо вам за все. — Батыр не стыдился слез, пережитое давало себя знать, словно невидимая пружина распрямилась в нем. Сквозь слезы он смотрел на сына, живого, невредимого, и горячая волна радости обволакивала его. Отерев мокрые щеки, он наклонился, взял горсть земли и приложил к своему лбу.

Тяжба была разрешена. Все вздохнули облегченно.

Вскоре неистовая радость охватила озеро Теликоль. По-разному отнеслись люди к тому, что было здесь сказано, но все были единодушны в главном: два враждующих племени помирились окончательно и бесповоротно. Добрая весть птицей полетела по окрестным горам и долинам: юные джигиты на резвых скакунах помчались по ближним аулам, чтобы те рассказали дальним — баям и беднякам, женщинам и старикам, — как разрешился спор между найманом и аргыном.

Жомарт наблюдал за всем происходящим, и глаза его светились молодым огнем. Старый батыр думал вот о чем:

«Не обычная тяжба была разрешена сейчас. Сегодня родилась еще одна легенда моего народа, и она не забудется в веках. Такое событие будет передаваться от поколения к поколению. Спор между найманом и аргыном, как водится, обрастет небылицами, но от этого не потускнеет его суть. Затаив дыхание, люди будут слушать о том, как заупрямился найман, как возмущенный аргын выставил юного храбреца Джандыра, добрым словом потомки вспомнят Аралбай-батыра, мудрого старца Ошагана. Более того, от этого славного дня будут исчисляться события у казахов: скажут — кто-то родился или умер через столько-то лет после великого спора между найманом и аргыном, да, именно так оно и будет. Станут говорить о том, как пошатнулось было знамя их дружбы, но нет, не упало. Сколько песен и поэм сложат об этом дне! Ни одному хану или султану и не снилось такое — народ сам решил свою судьбу. Разве может не остаться подобное событие в памяти казахов? Будут славить прозорливость трех доблестных жузов, мудрость их аксакалов. Не забудут и озеро Теликоль с его прозрачной водой, с его раздольем. Вон они, мои достойные сородичи, как они радуются, готовясь к торжественному тою!»

И верно, подготовка к празднику захватила всех. С молниеносной быстротой гонцы известили о нем казахские аулы. Прибыли борцы, чтобы помериться силой. Напряжение многочасовой тяжбы незаметно развеялось, берег Теликоля огласился звонким смехом молодежи.