Изменить стиль страницы

Возле озера Теликоль пересекаются пути трех жузов, от него в три стороны простираются их земли. В Теликоль впадают реки Чу и Сары-су, они питают озеро. «Тели» — означает «детеныш, сосущий грудь двух матерей». На озере гнездятся лебеди, много там диких уток, в прибрежных камышах бродят кабаны.

Теликоль — место сборов трех жузов.

На следующий день самые влиятельные люди обоих племен собрались на холме. Это были в основном батыры и жырау. Среди присутствующих не было ни одного султана или хана. Народ хотел решить спор своими силами. А цвет его — батыры и акыны: в обороне это надежный щит, в наступлении — карающий меч, во всех тяжких испытаниях — его глас. Это говорило о серьезности предстоящего дела: от того, как разрешится тяжба, зависел мир в стране, ни больше ни меньше. Затянувшийся спор между найманами и аргынами стал причиной великой смуты.

Одну из дочерей наймана, возлелеянную любящими родителями, увез джигит из аргына в ту ночь, когда, согласно обычаю, ее должен был тайно навестить жених. Найманы пришли в ярость, сели на коней и за одну ночь ограбили несколько аргынских аулов. Аргынские джигиты не на шутку рассердились и помчались в погоню. При стычке с обеих сторон под ударами дубин полегло по сотне человек. После этого перемирие между найманом и аргыном стало невозможным, и те и другие готовы были начать настоящую войну. У доблестных батыров взыграла гордость, и в горячке они забыли, что подымают руку на своих же братьев, с которыми сражались бок о бок против общего врага. Кое-где уже сверкали сабли, звенели ратные булаты — дело было плохо.

Право главного судьи дали сыну Старшего жуза Ошаган-бию. Он сидел в стороне от всех. Разгладив седые брови, Ошаган-бий поднял руку:

— Сородичи мои, решающий голос предоставили мне, и вы надеетесь на мою беспристрастность. Это правильно, потому что, если бы я встал на сторону одного из вас, я забыл бы о благе народа в целом, а народ недочет распрей и столкновений, он жаждет мира. Я бы и не взялся за это непростое дело, если бы не был намерен разрешить его по справедливости. Узрев вас, я понял всю серьезность положения. Я увидел, как вы ожесточены друг против друга, ваша взаимная неприязнь грозит большой бедой. Я не пожалею усилий, разрешу этот проклятый спор, если увижу вашу добрую волю. Тяжбы мешают людям жить мирно, разъединяют их. Опомнитесь! Не впервые вспыхивают между вами ссоры. Стыдно, если брат подымается на брата из-за мелких дрязг. Разве вы сожжете шубу, если заметите на ней вошь, разве отрубите собственную руку? Из-за чего сыр-бор разгорелся? Дурная кровь вам ударила в голову. Неужели вы думаете, что хоть один из нас, собравшихся сегодня здесь, поддерживает, одобряет вас? Нет, мы считаем вас никчемными драчунами, взбалмошными дурнями, если вы хотите знать наше мнение. От вас все отвернутся, и народ вас проклянет. Я не дам вам запираться, вы все выложите начистоту, и достойные мужи, сидящие здесь, хотят того же. Казахи лишились сна и покоя из-за вас, народ требует от меня, чтобы я призвал вас к порядку. Наша сплоченность поставлена под угрозу. Гибель одного человека — это его личная смерть, и сто человек — еще не народ. Народ — это тысячи и тысячи, те, которые ждут у себя в аулах нашего справедливого решения. А народу ваши распри не нужны. Поэтому не прячьте камень за пазухой, выскажитесь откровенно, чтоб не осталось осадка на душе. Аргын и найман — единокровные братья: на пиршествах соединялись наши дастарханы, в битвах — пыль от копыт наших скакунов, не проливайте братскую кровь, не позорьте наше освященное веками единство. — Ошаган-бий кончил говорить и, видно, неспроста разделил ладонью надвое свою густую бороду — этим жестом он как бы поделил ответственность пополам между обеими сторонами.

Собравшиеся правильно поняли аксакала, но никто ни из аргына, ни из наймана не решился просить слова. Тогда бросил на землю камчу какой-то джигит, сидевший в стороне от тех и других.

— Разрешите мне сказать!

— Говори, Бухар.

Жомарт внимательно посмотрел на джигита. Ему сразу приглянулся этот молодой жырау.

Бухар встал на одно колено и вначале, как и пристало жырау, сделал вступление. Это были своеобразные стихи, без рифмы. Всех захватил его звучный, как клекот орла, голос:

Воина красит копье,
Бая — его справедливость,
Старца — доброе сердце,
Женщину — первенец-сын.
Знаем — не без греха
Часто бывает невеста,
Но ничего нет страшней,
Если на брата встал брат…

Сделав этот запев, он продолжал говорить:

— В то далекое время, когда Джанибек и Керей подымали шанрак страны казахов, мы, жившие до этого за тридевять земель, среди других народов и племен, приехали сюда из земли монголов, из Хивы и Астрахани. При Хакназаре мы стали могущественной державой, как соколы парили в поднебесье, скакали по степи как вольные куланы. Еще совсем недавно Тауке-хан внушал нам: «Потеряв единство, вы потеряете все». Он укреплял, как мог, это единство, врачевал наши раны, латал наши дыры… Немало ночей провел я в слезах, дрожа как верблюжонок, думая о том времени. Отцы оставляют сыновьям в наследство мужество и сплоченность. Зачем же вы дали себя опутать зависти и злорадству? Это черное знаменье, если тебя проклянут, и дом твой развалится, и люди от тебя отвернутся. Как вы можете заниматься склоками, когда лютый враг вот-вот вцепится нам в горло? Позором себя покрыли Абулхаир и Каюп, когда стали грызться из-за того, кому вести тридцать тысяч наших сарбазов на ойротов. Они еще не завоевали славу на поле брани, а уже стали ее делить. Разве о своих сородичах-казахах они думали? Нет, они дрались, как два волка, за престол и готовы были пролить братскую кровь. Сколько славных сыновей земли остались тлеть в сырой земле, словно кизяк! Что это означает — что у казахов иссякли силы? Нет и нет. Почему тридцатитысячное войско было разбито лишь двумя туменами ойротов, тогда как шестьсот сарбазов Джангир-султана сокрушили пятьдесят тысяч шериков? Так получилось потому, что нарушено единство, нет согласия между нами. Согласия надо добиваться, а не сеять распри. Нужно установить мир в стране. Как известно, сын вьет гнездо дома, а дочка улетает. Из-за чего возникла ссора? Наша сестренка нашла себе спутника жизни в чужой юрте, и он увез ее. Разве это преступление? Неужели из-за такого пустяка стоит нарушать мир и согласие? Почему мы не разыскиваем и не освобождаем девушек, угнанных в неволю? А сколько их! Разве вы не слышите стонов и жалоб тех, кого лишили родины, превратили в рабынь и наложниц? Почему мы погружены в дрязги, а перед настоящими трудностями отступаем? Давайте же не углублять противоречия между нами, да будем мы решать наши споры мирно! — Бухар так разволновался, что с трудом остановился.

Все примолкли: молодой жырау сказал о наболевшем. Те, кто приехали сюда, чтобы решить спор силой, заметно сникли. Видя настроение собравшихся, на землю бросил плеть аргынский батыр Бокенбай.

— Говори, Бокенбай!

— Бухар-жырау хорошо сказал, честно, по справедливости. Мы не можем не думать о нашем народе, иначе какие бы мы были батыры? Ошаган-ага разбередил старые раны, когда стал испытывать нашу честность. Я не мастак спорить, с врагом я спорю на поле брани с саблей наголо. Не так я сведущ и учен, чтоб разобраться в этом скользком деле. А по своему скромному разумению я считаю так: двое молодых людей по обоюдному согласию соединили судьбы. Разве они желали кому-то плохого? Нет. У них были самые лучшие намерения. На это нам и молодость дается. Не для мук, не для страданий рождаемся мы на свет. У каждого из нас есть дочери; думаю, никто из вас не хочет разлучить двух любящих, принести им горе. А раз так — надо прекратить все эти погони, ссоры, чтобы между нами и найманами снова воцарился мир. — Сказав то, что хотел, Бокенбай оглядел присутствующих, полагая, что спор окончен, но, подавшись вперед всем телом, взмахнул камчой Ахтамберди-жырау.