Письмо 160.

Милый и родной! Желаю тебе удачи, сохрани тебя всё святое Небо, я же, многогрешная, как всегда, постараюсь не очень волноваться, но всецело положиться на Матерь Божию, предам Владычице твоё существование… Если получится быть твёрдой… Только бы недолго длились эти три нескончаемые и мучительные — без тебя так всегда — дня… Дай Бог. Ко мне вчера приходила знакомая, бывшая соседка, чуть не поссорились с ней на почве заговоров… Говорит: «Помогают они», — хоть в лоб ей бей, хоть по лбу… Естественно, помогают — кто б и пошёл к знахаркам, если б не «помогало»… Какой ценой помогают и какими силами — это никого почти не волнует, потому что привыкли мы искать не Бога, а Божьего. Здоровья нам всем подавай. Знаешь, Вадь, еле сдержалась, чтоб её не выставить — так она меня разозлила… Но, слава Богу, как-то обошлось мирно, без особой её обиды, когда она сказала: «Таня, если тебе верить, то и «Олесю» А. Куприна надо запретить… Слава Богу, промыслительно, конечно, совсем недавно перечитала этот дивный рассказ о лесной колдунье. И вдохновенно «вещать» ей стала… Говорю: «Рассказ этот написан с позиций верующего человека. Например, разговор барина со слугой, — я мгновенно открыла в интернете рассказ (какое это чудо — интернет в мирных целях), — из него сразу ясно отношение к знахарям, колдуньям, которых местные хлопцы прогнали жить в лес — народ их не терпит, и Ярмола, слуга, встаёт против того, чтоб барин к ведьмам пошёл: грех де это — к ведьмакам ходить. Всё население посёлка знает, что за чародейство положена каторга. Вещи названы своими именами. Барин, невзирая на суеверный ужас слуги своего, всё-таки отправляется в лес. Кого ж он там находит: "Да ведь это — Мануйлиха, ириновская ведьма", — мелькнуло у меня в голове, едва я только повнимательнее вгляделся в старуху. Все черты бабы-яги, как её изображает народный эпос, были налицо: худые щёки, втянутые внутрь, переходили внизу в острый, длинный дряблый подбородок, почти соприкасавшийся с висящим вниз носом; провалившийся беззубый рот беспрестанно двигался, точно пережёвывая что-то; выцветшие, когда-то голубые глаза, холодные, круглые, выпуклые, с очень короткими красными веками, глядели, точно глаза невиданной зловещей птицы.

— Здравствуй, бабка! — сказал я как можно приветливее. — Тебя уж не Мануйлихой ли зовут? В ответ что-то заклокотало и захрипело в груди у старухи; потом из её беззубого, шамкающего рта вырвались странные звуки, то похожие на задыхающееся карканье старой вороны, то вдруг переходившие в сиплую обрывающуюся фистулу:

— Прежде, может, и Мануйлихой звали добрые люди… А теперь зовут зовуткой, а величают уткой. Тебе что надо-то? — спросила она недружелюбно, и не прекращая своего однообразного занятия». Вот так. У А. Куприна мне всё ясно, обмана никакого. Не только сама Мануйлиха, но и её прекрасная внучка осознанно служат бесам. «Нет, голубчик… Может быть, вам и не понравится, что я скажу, а только у нас в роду никто не венчался: и мать и бабка без этого прожили… Нам в церковь и заходить-то нельзя…

— Всё из-за колдовства вашего?

— Да, из-за нашего колдовства, — со спокойной серьёзностью ответила Олеся.

— Как же я посмею в церковь показаться, если уже от самого рождения моя душа продана ему.

— Олеся… Милая… Поверь мне, что ты сама себя обманываешь… Ведь это дико, это смешно, что ты говоришь.

На лице Олеси опять показалось уже замеченное мною однажды странное выражение убеждённой и мрачной покорности своему таинственному предназначению.

— Нет, нет… Вы этого не можете понять, а я это чувствую… Вот здесь, — она крепко притиснула руку к груди, — в душе чувствую. Весь наш род проклят во веки веков. Да вы посудите сами: кто же нам помогает, как не он? Разве может простой человек сделать то, что я могу? Вся наша сила от него идёт».

Две обманутые нечистой силой, несчастные женщины — молодая и старуха. Знаем же, что святым Божьим угодникам Бог давал дар исцелений, от которого они, многие, отказаться старались, умолить Господа, чтоб его назад забрал — так заботились о спасении своей души. А соседка моя говорит, что у её знахарки — дар… Тогда спрашиваю её: кто дал? Дар бывает от Бога, но не всегда.

Вернула её к А. Куприну. Талант истинный свидетельствует сам. Рассказ правдив, в нём нет маскировки, зло явлено, оно не рядится под добро — как чаще всего бывает. Болезнь героя со страшными сновидениями, бред тёмный, жуткая и угнетающая грозная жизнь в его снах… И после всех событий — Свет любви сияет и побеждает. Восхищённая, стала вслух читать:

— Ты боишься церкви, Олеся? — повторил я. Она молча наклонила голову.

— Ты думаешь, что Бог не примет тебя? — продолжал я с возрастающей горячностью.

— У Него не хватит для тебя милосердия? У Того, Который, повелевая миллионами ангелов, сошёл, однако, на землю и принял ужасную, позорную смерть для избавления всех людей? У Того, Кто не погнушался раскаянием самой последней женщины и обещал разбойнику-убийце, что он сегодня же будет с Ним в Раю?» Но женщина… женщина должна быть набожна без рассуждений. В той простой и нежной доверчивости, с которой она отдаёт себя под защиту Бога, я всегда чувствую что-то трогательное, женственное и прекрасное». Соседка моя ушла с видом задумчивым…

Вот так, Вадюш, вчера нас примирила «Олеся» А. Куприна… Радостно это, а вот без тебя уже тоскливо…

Письмо 161.

Сегодня, наконец, милый, в кои веки я за тебя спокойна — ты дома, вполне здоров. Слава Богу! Но полного покоя стоило ли мне и ожидать? Читала женскую повесть, написанную только для своего рода, для семьи — не для публикации… Интересно. Описания быта семьи священника полезно — потому что красиво… Хорошо само изыскание о предках. Мы ведь о наших предках знаем так мало… Кто и совсем не знает, а кто — два-три колена… Недаром Евангелие даёт родословную Христа — 42 рода! Подумать только — как мы должны быть вооружены знаниями о своём роде, а что имеем после 70-летнего гонения на христиан! И при таком яростном искоренении — живо христианство! Как это объяснить? А потому, что жив Христос! Вот и всё. Горстка апостолов — Двенадцать и Семьдесят, их устами распространено Благовестие… Две тысячи лет его истребляют… Сонмы мучеников за Христа! Нас, христиан, опять на всей земле — маленькая горстка — в сравнении с населением… Потому что соли не должно быть много… А ответственность писателя особая. Она особая не только перед своим народом. Особая — пред Христом. Как-то мне сегодня об этом думается… Не дай, Господи, впасть в ересь писателю — ради его читателей… Поминальная родительская суббота, но почему-то целый день из головы не выходят не родители, не род мой, а Иван Андреевич Крылов со своей басней. Вспоминается, как маленький Ваня Шмелёв любил его «избасни», Горкин всё его учил, в баснях тех народная великая мудрость! Сколько строк золотых! О народной мудрости встретила именно сегодня слова святого Н. Сербского: «Мудрость народа не от народа, но от Бога… Без Бога песня не поётся, без Бога дом не строится, без Бога кружева не плетутся, без Бога Слава не празднуется». Искала в интернете басню о писателе и разбойнике, но не нашла, жаль… Помню, там костёр, который под разбойником потух, под писателем, пока на земле шли века, разгорался всё жарче — его слово порождало земные БЕЗОБРАЗИЯ. В памяти одна строфа осталась с юности:

Там целая страна полна

Убийствами и грабежами,

Раздорами и мятежами. И до погибели доведена тобой!

Достаточно ересью отпасть от Бога, натворишь таких дел, что не приведи Господь! Всех за собой в ад — кого позвал, читателей! Видишь, дорогой, стоило мне один день не волноваться о сохранности твоей, как волнение о другом — ещё хлеще прежнего… Вот и возьми с меня… Наверное, женщина по природе не может думать о себе — всегда о «нём»… неприкаянном, пьяном, голодном, блудном… Или впавшим в худший грех — ересь… Не дай нам Бог! Давно духовник велел в ежедневных молитвах просить: «Не дай впасть в ересь и прелесть, Господи». Храни тебя Бог. У меня сегодня Дарья стряпает пироги, её подруга вслух читает стихи А. Ахматовой — взрослые девушки, поэтому мне можно съездить к подруге на дачу — подышать, черёмухи собрать немного… До завтра, обнимаю.