Шел он по дороге от Медвежьего и перед собой детскую коляску, как тачку, толкал, а в ней вместо ребенка швейная машина лежала.
— Ну ты скажи, Денисовна, Никита-то наш разродился! — в который раз добродушно смеялся старик Волобуев. — Стало быть, механизатор, так он машину-то и принес, значит, согласно уклону.
— Еще полсрока до родов, а у тебя уже все на мази, — сказала Вере золовка Соня.
— Так я ж не прошу, — оправдывалась Вера, привыкшая жить со всеми в ладу и не терпевшая зависти подруг, а тем более родственников.
— Аи проси, — одобрила Соня. — Что ты?! Столько натерпелась. Я бы вся извелась. Ни за что бы не смогла… Теперь твое право… Проси.
До определенного срока Вера была спокойна, а потом начала волноваться.
— Ты чего хмурая? — спросил Никита.
— Ничо, ничо, — шутливо произнесла Вера, но вечером призналась: Что-то боюсь… По сроку должен бы стучаться.
— Ждет указаний, — усмехнулся Никита.
— Тебе смешно.
— Да нет… Это я так… Но вроде все нормально. Ты и у доктора недавно была, и так… э-э… по виду.
Волнение Веры передалось бабушке. Соне, соседям.
— А ты, девка, попарься, вот чо, — советовала бабка Анисья.
Вера не выдержала, пошла на очередной прием к акушерке. Та успокоила:
— Нормально. Сердцебиение прослушивается.
Ночью Вера все равно шепнула Никите:
— А чего он не стучится? Ведь должен.
А под утро растрясла мужа, сообщила:
— Постучался, Никита… постучался… — и заплакала, ткнувшись носом в его плечо.
Никита за завтраком не удержался, передал радостную весть домочадцам.
— Первый звонок, значит, — заключил старик Волобуев, услышав новость от бабушки Марьи. — Стало быть, мужик растет. А потому как не торопится, дисциплину соблюдает.
— А я вот по такому случаю… — сказала за ужином Марья Денисовна и выложила на стол носочки, шапочку и рукавички своей вязки.
— Спасибо, Марья Денисовна, — поблагодарила Вера. — Но ведь еще неизвестно кто.
— А любому сгодится. Любому.
— Девчонка будет, — вставила Соня, любящая девочек.
До последнего дня в семье шел спор: одни доказывали, что родится мальчик, другие — девочка. Каждый приводил свои доводы и свои наблюдения. Вера только тихо улыбалась, слушая спорящих. Меж собой они решили: кто бы ни появился — счастье. Если родится мальчик, назовут его Сережей, если девочка — Машенькой, в честь бабушки.
Когда Вера пошла в декрет, в школе наступили каникулы. У Никиты самая работа. А ей — ожидание. Она носила ЕГО спокойно, теперь уверенная, что ОН существует.
— Ну как будто со свечой ходишь! — дивилась на нее Марья Денисовна. Вся-то ты светишься, девонька.
Она не давала Вере суетиться по хозяйству, отсылала на волю:
— У тебя, девонька, свое… А тут горшки да ухваты — мое дело.
Вера брала книгу и неторопливо шла к озеру. Ветерок от воды обдавал ее приятной прохладой. Иногда ему навстречу прилетал степной ветер, принося запахи трав и полыни, запахи окружающего мира.
Вера чувствовала эти ветры, вслушивалась в шелест листвы и вспоминала о тех вечерах, когда они с Никитой сидели здесь и мечтали о будущем. Сейчас оно — будущее — у нее наконец-то появилось. Сейчас у нее все есть: прошлое, настоящее и будущее. Вот оно, при ней, ее будущее, шевелится, стучится, напоминает о себе. Вера прислушивалась к этому шевелению, боясь двинуться, помешать ЕМУ, и тихо улыбалась своему счастью.
В лесочке звенели голоса ребятишек. В первые разы она как-то не придавала им значения, а потом ей стало казаться странным то, что ребятишки всегда оказываются за ее спиной, стоит ей прийти сюда и присесть у березы.
Однажды она не удержалась, поманила дерибасовского Матвейку:
— Вы чего тут крутитесь, а?
Матвейка дернул себя за выцветший хохолок, помолчал, признался:
— А нам дядя Никита наказывает… Он нас за это на мотоцикле катает.
— Ну ладно. Играйте.
Матвейка переступал с ноги на ногу и не уходил.
— Играй. Я не скажу. Он вас будет катать по-прежнему.
В больницу она попала внезапно. Поехала с Никитой на очередной осмотр, а ее оставили. «На всякий случай, ввиду необычности случая».
Поселок взволновался. Обычно женщин увозили тогда, когда пора подходила. А тут… Необычный случай…
И как он обернется? И чего ждать?
Теперь все свершилось. Родила. Сына. Вес три килограмма сто пятьдесят граммов.
Новость дошла и до Медвежьего. На телеге, запряженной серым жеребцом, прискакали Соня и бабушка Поля, сестра Марьи Денисовны.
Соня влетела в избу, глаза по полтиннику:
— Чо? Чо стряслось?
Марья Денисовна рассказала.
— Вот дьявол чубатый! А мне говорят, ваш Никита сам не свой, машину вытребовал и в Выселки. У меня аж сердце екнуло.
В дом вбежал семилетний Васятка, сын Сони, выпалил:
— Председательша!
За охами и ахами не услышали, как подошла машина. С председательшей на крыльце столкнулись. Высокая, начинающая грузнеть, с загорелым, припудренным пылью крупным лицом, в сапогах, она походила сейчас на командира, вышедшего из боя (страда началась, для нее — бой).
— Прослышала, Марья Денисовна.
Они обнялись, как старые подруги после долгой разлуки.
— Да вроде бы дождались, — сказала Марья Денисовна.
— Ну, ежели чего… хоть время и трудное… поможем.
— Спасибушки, Настасья Захаровна.
К вечеру со стороны Медвежьего послышалось тарахтенье. Первым его уловили мальчишки.
— Дядя Никита едет! Дядя Никита!
Никита остановил мотоцикл подле своего дома, взвалил на плечи что-то завернутое в серую бумагу, крикнул от калитки:
— Бабаня, я дорожку приобрел!
— Ополоумел паря, — произнесла Марья Денисовна, вышедшая на крыльцо. Но по выражению ее лица было видно, что она довольна и внуком, и его странной покупкой, и всем сегодняшним днем.
Глава вторая
— Видать! Видать! — закричали мальчишки и стали подпрыгивать, стараясь разглядеть получше то, что увидели. Они стайкой гудели на околице в ожидании прибытия нового жителя поселка.
Машин еще не было видно, лишь за дальним лесочком появилось редкое облако пыли, похожее на утренний туман. Но у мальчишек были опытные и зоркие глаза. Они различили это облачко и догадались, что оно означает.
Вскоре из-за лесочка действительно появилась машина, или телега, или мотоцикл — из-за пыли нельзя было разобрать детали. Лишь когда дорога повернула и пыль отнесло, оказалось, что к Выселкам движется и то, и другое, и третье, то есть лошадь с телегой, и машина, и мотоцикл.
Часть мальчишек тотчас побежала по поселку, выкрикивая на ходу:
— Едут! Едут!
— В председательском «газике»!
— На мотоцикле!
— На телеге!
— Чо орете-то! В чем едут-то? — закричала появившаяся у заплота бабка Анисья.
Но ребятишки неслись вперед, продолжая галдеть наперебой.
Странный кортеж между тем приближался к поселку. Предупрежденные жители высыпали на единственную улочку.
Когда телега подъехала к первой избе, из-за нее, пугая кур, вылетел Никита на своем мотоцикле и помчался вперед. Никто, однако, не обратил внимания на его маневр. Все были заняты мамашей с новорожденным.
Вера Михайловна сидела в телеге, застланной душистым сеном, как птица в гнезде, и крепко, обеими руками держала бело-голубой конвертик. Рядом была Сопя с узелком на коленях. Она не могла сдержать широкой улыбки и по этой причине молчала и не отвечала на поздравительные возгласы, направленные хотя и не ей лично, но все одно родне, Веруше, дорогому человеку.
Соседи окружили телегу, стараясь заглянуть внутрь конвертика, но ничего не могли углядеть, потому что' Вера Михайловна прижимала его к груди, всеми силами стараясь оградить ребенка от посторонних звуков и взглядов.
— Ш-ш-ш-ш, — зашипели вокруг. — Спит ребенок.
— Да он, поди, ишшо и звуков-то не чует.
— Все одно потише.
Приглушенно говорящая толпа поравнялась с Прозоровским домом и изумленно ахнула. Калитка была распахнута, а от нее до самого крыльца тянулась новая ковровая дорожка. Никита с букетом степных колокольчиков шагнул от ворот, передал цветы жене, а сам принял в руки драгоценный конвертик. Он пропустил Веру Михайловну вперед на ковровую дорожку и пошел за лею, чуть приотставая, держа на полувытянутых руках своего долгожданного первенца. Никита был огромный, а конвертик маленький, но тем не менее Никита двигался по дорожке, как по бревну через реку, боясь оступиться, выронить свою драгоценность. А Вера Михайловна будто плыла перед ним, не поворачивая головы, не скашивая глаз, стараясь не расплескать свою гордость и счастье.