— Я — Аня, — услышал я за спиной.

Борясь с приступом боли в ноге, я посмотрел снизу вверх. Примерно моего возраста, короткая стрижка, копна русой чёлки слегка прикрывает глаза. Зелёные глаза. Зелёные? Я только теперь заметил зелёное, как трава, небо, покрытое каким-то то ли туманом, то ли дымом, сквозь который иногда проглядывали лучи солнца. Только теперь я увидел — на небе не было ни одной птицы, на улице — ни одного зелёного листика, ни одной травинки. Аня протянула мне руку:

— Я тебе помогу.

Аня, не произнося ни слова, практически тащила меня на себе. Все мои попытки заговорить обрывались улыбкой и фразой: «Потерпи, ещё чуть-чуть».

Боже! Какие же это были трущобы! В развалинах бывших домов, среди мусора и вони, разжигая в бочках костры, жили люди. Люди? Скорее обросшие грязью существа. Невозможно было узнать — мужчина это или женщина. Аня притащила меня в комнату одной из этих развалин. Насквозь потрескавшийся в некоторых местах потолок опасно нависал над бетонным полом, на стенах кое-где можно было уловить еле видимый след обоев в цветочек. На окнах с разбитыми стёклами красовались пожелтевшие занавески с выцветшим рисунком когда-то красных коней. Аня уложила меня на грязную кровать и уселась рядом.

— Как ты вырос, — вдруг с улыбкой произнесла она.

— Мы знакомы? — поинтересовался я.

Аня только улыбалась и молча смотрела на меня.

— Началось!!! Началось!!! — вдруг послышалось за окном. Я недоумённо посмотрел на Аню, она взглядом показала мне на окно и вверх.

Я выглянул. Судя по всему, наступала ночь, так как уже было довольно-таки темно. Люди пристально смотрели на потемневшее зелёное небо. Я посмотрел туда же.

Туман на тёмно-зелёном небе постепенно, словно занавес, расползался в стороны. Сначала я увидел белых-белых птиц. Они резво неслись по синему освещённому небосводу. Я смотрел наверх, но видел всё как будто с высоты птичьего полёта. Сначала — золотую верхушку купола, потом — вторую, потом появились и сами купола, величественно сидящие на белых стенах какой-то часовни. Я замер. Зелёный туман расползался всё шире, открыв взору яблоневый сад, тропинки, озёра. Потом появилось море с белым пароходом, вокруг которого резвились чайки. Океан. Всё это двигалось, жило, вращалось. Моя нога сразу перестала болеть.

Я вскочил и побежал на улицу. Я кричал:

— ДОМ! Это мой ДОМ! Это Земля! Вот мой ДОМ!

Я видел всё, как видит птица, я видел всё, я знал всё, я всё это любил и очень хотел туда. Очень.

Но зелёное небо снова заволокло собой эту красоту, повергнув меня во тьму.

Почувствовав на своём плече руку, я обернулся.

Аня, слегка потянув меня за рукав, ласково попросила пойти в дом. Я снова рухнул на эту грязную кровать. Рядом села Аня.

— Где я, Аня? — тихо спросил я.

— На Земле, — ответила Аня.

Я пристально посмотрел на неё.

— Каждая твоя мысль создаёт миллиарды новых миров, новых земель и новых жизней. Всё это такое же реальное, как и ты. То, что сейчас ты видел, — это рождение ещё одной новой вселенной. Прекрасное зрелище, правда?

— Но… — несмело начал я, — там так красиво, а здесь…

— А здесь, — грустно улыбнулась Аня, — а здесь все оставленные. Мы с радостью встречаем новую вселенную и с грустью объединяемся с ней, когда… — Аня с тоской посмотрела на меня, — когда и её забывают.

Я присел на кровати.

— Помнишь? — вдруг обняла меня Аня. — Когда я заболела, ты нарисовал мне рисунок: город под почему-то зелёным небом?

Я отчётливо вспомнил. Лучшая подруга Аня. Как я мог не узнать? Как я мог не узнать эти глаза, это зелёное небо?

Я крепко обнял её, плача, словно дитя, целовал её грязное лицо и снова обнимал. Аня! Анечка!

Когда хоронили Аню, чтобы как-то облегчить моё горе, мама подошла и сказала, что Аня всегда будет жить, пока я её помню. Я зажмуривал глаза и строил для Ани целый город. И площадь, и эти дома, и много-много людей вокруг, чтобы моей Ане не было скучно. Я поселил её в светлую комнатку с обоями в цветочек — прям так, как ей бы понравилось. А из своего окна она могла бы видеть то, что вижу я, и так… так Аня была жива.

Годы шли, и воспоминания об Ане затирались новыми. Новые мысли, новые образы, люди, события, другая жизнь. Я забыл о ней. Теперь, сидя в этом разрушенном мире, который когда-то в детстве я создавал для Ани, продумывая каждую деталь, я не мог поверить, что всё это натворил я.

— Анечка… — слетело у меня с губ.

Она крепко обняла меня, поцеловала в щёчку, как когда-то, и произнесла:

— Тебе пора, родной.

— Нет, Аня, нет. Не хочу. Ань, нет! Нет! — кричал я, когда открыл глаза. В моё окно прокрался луч солнца — бесцеремонно забравшись ко мне на кровать, он, как кот, устроился на моей груди. Когда я откинул одеяло, то увидел огромный синяк во всю ногу.

Я был уверен, что это был не сон.

Аккуратно убрав траву и помыв гранитный камень на могиле Ани, я уселся создавать для неё новый дом, где будет много-много людей, чтоб было не скучно, где будет много-много домов под ярким-ярким солнцем. Посажу тебе, Аня, много-много деревьев и не забуду поселить у тебя в мире птиц. Поверь мне, Аня. Теперь я тебя точно не забуду.

Послесловие

Никогда не забывайте ушедших. Они правда живы, пока мы их помним, и пытаются жить даже тогда, когда их вдруг забывают.

Помяните.

Spasibo

Мог ли я когда-нибудь предположить, что настанет время и я буду здесь? За этим грязным брезентом скрывается моё будущее. Какое оно? Куда привезёт меня этот ухающий на кочках грузовик? Когда я смотрю сквозь щели в брезенте — вижу хоровод деревьев, лежащее на них дождливое серое небо. Я чувствую запах грязи и слышу незнакомые голоса. Я их не понимаю, и… это моё настоящее. Всего лишь мост между прошлым и будущим. И теперь на большой скорости в этом ухающем грузовике я еду навстречу своему будущему, удаляясь от своего прошлого.

Когда мне было десять лет, дед подозвал меня и сказал:

«Я знаю одно очень важное русское слово. „SPASIBO“. Теперь я не помню, что оно означает, но в нашей заброшенной вьетнамской деревне, где основным источником жизни и пропитания являлась земля, а близлежащая школа находилась примерно в 650 километрах, достоверное иностранное слово у местных мальчишек возводило меня в ранг элиты. Поэтому от всей своей детской души везде и всюду я произносил это русское красивое слово „SPASIBO“».

Всей деревней собирали мне средства. После того, как пришло сообщение, что идёт набор на работу в России, никто даже не усомнился, что туда должен был ехать именно я. Ведь я один мог говорить красиво «Spasibo», и только я знал перевод этого слова, вернее, забыл, но это было уже неважно. Теперь, заплатив круглую сумму, которую собирали всей деревней, на, как нам сказали, дорогу и проживание в первое время, я собирался в страну своей мечты. Разве может быть плохой страна, где есть такое красивое слово «spasibo»?

Мать крепко обняла меня и попросила быть осторожнее. Ведь я её единственный сын. Я чувствовал эти объятия, когда садился в самолёт и даже когда он приземлился. Теперь это объятие со мной в настоящем, и я возьму его с собой в будущее. Spasibo, милая мама.

По серой промозглой лесной дороге с лязгом и скрипом ехал старый грузовик, покрытый брезентом. Вскоре, повернув, грузовик остановился возле почти разваленного охотничьего домика.

— Выходи по одному! — крикнул человек. Взяв двоих людей, они зашли в домик. После послышались выстрелы.

Ведя одного из вьетнамцев по окровавленным ступеням вдоль окровавленных стен, русский человек на секунду вдруг осознал, что тот, кого он сейчас ведёт на смерть, постоянно кричит всего лишь одно слово: «Спасибо».