Никогда еще я не бывала в таком доме. Широкая дорога, обсаженная высокими джакарандами, вела во двор, полный всевозможных цветов. Он повел меня по всему дому… такой обходительный… показал мне разные комнаты… европейцы совсем не так уж плохи, подумала я… потом остановился перед одной картиной и стал мне что-то говорить о виноградных лозах за окном, и все такое. А затем повел меня в другую комнату. Там я вскрикнула от ужаса. В той комнате стояли фигуры двух мужчин, одетых в броню, и с мечами в руках, точно готовые к бою. А стены были увешаны мечами разной длины и формы… Он коснулся лезвия одного из мечей и принялся мне что-то объяснять про свое хобби. Я ничего этого не поняла, мечи эти меня испугали, да и фигуры в латах, и я подумала: откуда у него этот дом и такая большая коллекция, если он только что прилетел из Германии? Но не успела я его о чем-либо спросить, как он новел меня в спальню. Там на стенах висели зеркала, и было их так много, развешаны они были таким образом, что ты всюду видела себя — всюду и со всех сторон. Сердце мое снова забилось от страха. Он, наверное, очень богат, если может арендовать такой дом, приехав всего-навсего на поиски исчезнувшей девушки. Или же, подумала я, он собирается остаться здесь на некоторое время, а в таком случае… и я снова занялась подсчетами и совсем забылась в этих мечтах о богатстве, как вдруг рядом с собой я увидела или, верней, почувствовала собаку, уставившуюся на меня огромными зелеными глазами. У меня дыхание перехватило от страха, и я отпрянула назад. У меня подгибались колени. Я оглянулась и увидела вокруг себя множество собак. Я села на кровать, или, точнее, несколько Вандж сели на несколько кроватей, как будто все это было во сне. Тот человек подошел, или, точнее, несколько человек подошли к нам и сели около нас на множество кроватей, и нам показалось, что им доставляет удовольствие наш страх. Он сказал мне, чтобы я не волновалась… что все в порядке… и собаки подошли к нам, негромко рыча, и их зеленые глаза смотрели на нас отовсюду. Я изо всех сил старалась унять дрожь. Собака стояла, точно ожидая приказания хозяина. А хозяин сидел рядом со мной, тяжело дыша, и от него исходил мерзкий запах, глядя, как шевелятся его пальцы, как расширились зрачки, как дрожит нижняя губа, я поняла, что он очень возбужден. Я словно приросла к этой ужасной кровати. Силы мои убывали, мне казалось, что зеленовато-красные глаза собаки высасывают из меня все силы, способность сопротивляться. Я точно повисла в воздухе… в безвоздушном пространстве. Но за этим ужасом, за тем необъяснимым, от чего я как бы оцепенела, пряталось другое чувство — настороженность. Мужчина принялся расстегивать мое платье, собака рычала и виляла хвостом, а мужчину била дрожь. Ощущение настороженности становилось все сильнее, оно боролось с оцепенением, собака чуть было не лизнула мои пальцы, как вдруг я услышала как бы со стороны свой собственный голос: «Ой, знаете, я забыла сумочку у вас в машине». И в тот миг, как я услышала свой голос, я уже знала, что оцепенение прошло, что я возвращаюсь к жизни. Он сказал: «Не волнуйся, я принесу». Я ответила: «Нет, в дамских сумочках хранятся дамские секреты, проводите меня, пожалуйста, к машине». Голос был мой, но кто подсказывал мне эти слова, до сих пор не знаю… Я встала. Он повел меня к двери. Собака следовала за нами. Я беззвучно молилась: дай мне сил, дай мне сил. Он вышел первый, я за ним и тут же быстро закрыла за собой дверь, чтобы не выпустить собаку. И теперь не понимаю, что со мной случилось, у меня будто выросли крылья. Я перелетела через кусты и газон и только раз оглянулась, когда была уже на шоссе…

Взвизгнули тормоза, возле меня остановилась машина. Я отпрянула в сторону, опасаясь, что это он. Ох, милые мои… Я никогда так не радовалась при виде черного лица. И вот тут я разревелась и сквозь слезы рассказала ему всю эту ужасную историю. Человек этот отвез меня к себе домой, он жил в западной части Найроби. Он приготовил мне кофе, дал каких-то таблеток и уложил спать. Я проспала всю ночь и весь следующий день. Он оставил меня еще на одну ночь, и я снова рассказывала ему всю эту историю, и он задал мне несколько вопросов: узнаю ли я тот дом? Узнаю ли я того человека? Он куда-то съездил и сказал: «Нет, все это бесполезно. Вот что бывает, когда туризм становится государственной религией и повсюду возводятся алтари новой веры». Я не спросила, что он имел в виду, видела только, что он был очень сердит. На следующий день он проводил меня на автобусную остановку в Мачакосе, и я чуть не расплакалась от благодарности, потому что он ничего от меня не хотел и отнесся ко мне с сочувствием и без всякого осуждения. Он мне дал немного денег и сказал: «Почему бы тебе не вернуться домой к родителям? Этот город — неподходящее для тебя место… впрочем, он и для любого из нас не место… пока». Он мне сказал, где он работает, и дал свою карточку, и еще он сказал, что если у меня возникнут трудности — только не такие, как в ту ночь, потому что, он надеется, я теперь вернусь домой, — я должна сразу же к нему обратиться, а потом он уехал, не дав мне договорить все те слова благодарности, какие я только могла припомнить.

Я решила: поеду домой, я должна теперь вернуться домой…

Но когда автобус остановился около моего дома, я не сошла. Я спросила себя, как же я могу пойти сейчас домой, так и не устроившись на работу? Я вернулась в «Болибо» и снова стала официанткой…

Абдулла был душой этого странствия. Каждый день его узнавали с какой-то новой стороны. Во-первых, люди были ему благодарны за осла. Они сравнивали тележку, запряженную ослом, с фургонами поселенцев-колонистов, запряженными быками. И перед ними тоже была цель — им предстояло завоевать город.

Несмотря на хромоту, Абдулла наотрез отказался ехать в тележке. «Пусть по очереди едут дети», — сказал он. Его выдержка подбадривала остальных, и цель поездки казалась яснее. Солнце палило нещадно, сухая трава больно колола босые ноги. Абдулла был особенно внимателен к детям. Он рассказывал им всевозможные истории, чаще всего по вечерам, когда всходила луна. «Луна и Солнце — злейшие враги. Вот почему одно светило поднимается днем, а другое — ночью. Но не всегда они были врагами. Вот как все произошло. Однажды Солнце и Луна решили искупаться в реке. «Потри мне спину, а потом я тебе потру», — сказало Солнце Луне. Луна усердно терла Солнце, пока оно не засверкало ярким светом. «Теперь твоя очередь», — сказала Луна. Солнце же смочило слюной Землю и натерло Луну этой смесью».

Днем он перечислял им названия разных кустарников и трав, и, если кустарники не высохли, учил детей, как их использовать для разнообразных поделок. Он показывал им всяческие фокусы с ножом. Как, метнув нож, разрубить пополам тоненькую палочку. Он был судьей в соревнованиях, определял самого меткого стрелка из рогаток, которые он сделал детям перед путешествием. Мальчишки были счастливы, они заключили пари, кто сумеет подстрелить на лету птицу. Он как бы заражал детей своей неиссякаемой энергией, и в течение первых двух дней они все отказывались ехать в тележке и шагали рядом с ним.

Где-то в другом конце колонны кто-то затянул песню. Слова долго не складывались, потом наконец песня приобрела законченный вид: