Она засмеялась. Позади них кто-то кашлянул. Они вздохнули с облегчением, узнав Муниру.

— Вот вы где спрятались. А мы уже испугались, что вас съели хищные звери, — сказал он с напускной игривостью.

— Трудно так рано заснуть посреди этой необъятной пустыни, — сказал Карега.

— Ванджа рассказывает тебе о своей жизни в ресторанной пустыни? — спросил Мунира, усаживаясь так, чтобы Ванджа оказалась между ними.

— Она только начала, — сказал Карега.

Карега уже составил себе некоторое представление об этой жизни, когда занимался продажей овчин и фруктов на обочинах дорог. Он знал многих парней, которые после трудового дня весь заработок совали какой-нибудь официантке, которой, скорей всего, приходилось кормить двух, а то и трех детей.

— Жить в этой пустыне не очень-то приятно, — сказала Ванджа. — Но все же можно. Женщине льстит, когда тысячи глаз обращены на нее, и она знает, что ее тело властвует над мужчинами. Иногда, конечно, видишь, как все скверно. Хочется выбраться из всего этого, но хочется и остаться. И ты повторяешь себе: завтра… завтра. Были и такие, кто пробовали освободиться, жить по-другому. Одной из них пришлось выполнять всю работу по дому. Она вставала в пять утра… Доила коров. Готовила завтрак. Убирала дом. Ходила в магазин или в поле, чтобы собрать овощей на обед. Кроме того, смотрела за детьми. Она готовила чай, варила ужин, купала детей… а когда жены хозяина не было дома, он требовал: «Иди ко мне в постель». И все это ради чего? Ради семидесяти шиллингов в месяц! Она сбежала. Другая нанялась собирать чайные листья и кофейные зерна для нового африканского плантатора. Знаете, сколько ей платили?.. В конце концов все они возвращаются в тот мир, где у них есть друзья и где известны правила игры, где знают, что честно и что нечестно что правда, а что нет, что хорошо, что плохо. Например: нехорошо и нечестно не заставлять мужчину тратить на тебя деньги. Одну девушку за это побили — ведь она пренебрегла золотым правилом: не сбивать на рынке цену. Ну а я? Я тоже пыталась освободиться. Однажды я вернулась домой. Отец сказал: «Я не желаю терпеть у себя в доме проститутку!» Мне было горько услышать такое от родного отца. Официантки ведь не считают себя проститутками. Мы ищем и работу и мужчин. Я опять вернулась в ресторан. Мне повезло. Мне попадались хорошие друзья. Мне нравятся лица людей, нравятся новые места, мне даже нравится заниматься счетом, наводить в делах порядок. Сидя за стойкой, я говорила себе: вот если бы эту голову да на те плечи… а тот нос — на это лицо… если то… если это… и люди, и все остальное вдруг становились забавными, интересными. Другие девушки спрашивали меня: Ванджа, о чем ты все время думаешь? Мне было трудно объяснить им. И все же я была одинока. Да, я любила людей. Я любила шум, музыку, драки — да, даже драки, — всякие неожиданные происшествия, но я все время чувствовала себя одинокой. Я переезжала с места на место. Чего-то искала. Приехала в Илморог. Через несколько месяцев мне захотелось бросить все, уехать. Я сама не знала куда. Но работать официанткой я больше не хотела. В конце концов надоедает прислуживать всем. Я решила: больше я к этой работе не вернусь. И еще решила: Илморог не так уж плох! Поскорей скоплю немного денег, вернусь в деревню, построю себе дом и буду жить там до конца своих дней! Я хотела вернуться в деревню — но вернуться богатой. Уж не знаю, откуда взялась эта мысль. Я уже говорила, что в основном привыкла полагаться на друзей, и никогда особенно не задумывалась о завтрашнем дне. Жить — вот чего я хочу… Мне нравилось покупать себе платья… меня волнуют краски… я вкладываю особый смысл в каждое платье, которое покупаю. Но теперь я сказала себе: хватит, больше никаких дружков. Замуж я все равно не выйду. Так почему бы не стать богатой? Но как? И тут же нашла ответ. Найроби. Европейцы. Сначала эта мысль показалась мне дикой… я никогда не могла заставить себя пойти с белым. Однажды ходила с индийцем. Он был полицейский инспектор. Он арестовал меня с приятелями за то, что мы торговали пивом в баре в городке кикуйю и в слишком поздний час, и, когда обыскивал ребят, нашел у них бханг. Я испугалась. Он упрятал ребят за решетку. А меня привел к себе. Так я спаслась. А тем ребятам дали по пять лет. Это был первый и единственный раз. Потом вдруг появилась эта женщина. Она была очень богата. Владелица фермы в районе европейских поселений. Были у нее также дома в Найроби. Но она была одинока и тосковала по дружбе. Обычно она приходила в бар, где я работала, в Нижнем Кабете, и говорила: «Ванджа, я могу тебе устроить приятеля-европейца». Сама она сперва работала учительницей, потом секретаршей. Но деньги зарабатывала во внеурочное время. В конце концов вышла замуж за очень старого европейца… ему было за семьдесят… люди говорили, что она заставила его написать завещание, а после этого спустила с лестницы. И завладела всем его богатством. Когда она мне это предложила в первый раз, я только рассмеялась. Не могла же я ей сказать, что европейцы для меня — это люди с розоватой кожей, как у свиней или у лягушек, которые долго пролежали в земле. Но потом я сказала себе: бизнес есть бизнес. Не все ли мне равно, кто будет моим клиентом. Да к тому же все это лишь на месяц, на два. Европейцы, и больше никто. В Найроби я обошла все большие отели: «Хилтон», «Амбассадор», «Нью-Стэнли», «Сирена», «Норфолк», «Интерконтинентал», «Фэйрвью», «Оикс-эйти», «Мэйфэйр», «Гросвенор», «Иан-Африка». Шикарные заведения. Никогда не подозревала, что в одном городе может быть столько больших отелей. Но я дрожала от страха, я не знала, как себя вести. Да и одета я была не так, как другие девушки, и губы как следует не умела красить, не умела глаза подводить серебристо-зеленой краской и парик носить. Да и не знала, как делать глазами, когда видишь европейца. В баре, особенно сидя за стойкой, я умела заговорить с любым мужчиной, даже губами не пошевелив. Но в Найроби… Два вечера подряд я уходила в конце концов с африканцами. Но как-то раз я встретила девушку, с которой работала когда-то в баре в Элдороге: она-то и рассказала мне про ночной клуб «Звездный свет» и клуб Хэлиана. Если повезет, там можно сразу заработать тысячу шиллингов. Я отправилась в «Звездный свет». Там все время менялось освещение — синее, красное, зеленое, — я толком разглядеть ничего не могла. У меня упало сердце. Да и за музыкой этой не поспевала. Вы не поверите, но в барах все иначе. Одно лишь могу сказать: в этом клубе было полно европейцев. Я сидела в углу и чувствовала, что еще минута — и я перепрыгну через бамбуковый заборчик и сбегу в «Болибо». И тут вдруг увидела, что какой-то человек подает мне знаки. Я улыбнулась. Он был высокий, с трубкой во рту, и казался не таким старым, как те, другие, с одутловатыми морщинистыми лицами. Он хорошо говорил на суахили, но очень забавно — вставлял все время английские слова. Он был из Германии и приехал сюда с особой целью. Он искал какую-то девушку из Кабете. Ее увез в Германию другой немец, пообещав на ней жениться. Но эта девушка обнаружила, что он надул ее, что он хотел торговать ею, так как он и ему подобные считают, что если туристы платят деньги за авиабилет и отель в Малинди, как на рекламе, где изображен пожилой европеец и молоденькая африканка, с подписью: всего за столько-то вы можете получить все это, — то еще охотнее такой турист выложит деньги, если Малинди будет доставлен ему прямо в Германию. Не знаю ли я эту девушку? Я удивилась: откуда мне ее знать? II почему он ее здесь ищет, разве она не в Германии? А потому, сказал он мне, что человек, который ее увез, плохо обращался с ней, он бил ее и все такое, и это может привести к охлаждению отношений между Германией и Африкой. Девушке удалось бежать и вернуться в Кению, но она оставила в Германии ребенка. Человек этот не хочет заботиться о ребенке. И вот группа людей, которых беспокоят отношения между Германией и Африкой, собрала денег и послала моего нового знакомца в Африку разыскать ту девушку и взять у нее показания, которые могут быть использованы против того человека в суде. Так не знаю ли я ее? Я опять сказала: откуда мне ее знать, ведь в этой стране черт знает сколько девушек. Он сказал, это точно, поэтому он и обходит все бары и ночные клубы — чтобы напасть на ее след. Не соглашусь ли я помочь ему в этих поисках? Он хорошо мне заплатит, и, если нам удастся ее отыскать, он возьмет меня в Германию, чтобы я выступила свидетельницей в суде. Странная это была история, и сначала я подумала, уж не чокнутый ли он, но он выглядел нормально и говорил нормально, кроме того, я слышала, что некоторые европейцы в самом деле похищают девушек и потом продают их в Германии или Италии. Можете представить, как быстро я все это перебрала в уме и сказала себе: еще вчера я была в Илмороге, прислуживала в баре Абдуллы. А сейчас? К тому времени, когда закончатся поиски девушки, я буду богатой женщиной и куплю себе гитару и флейту. Вы мне, наверно, не поверите, но я очень люблю музыку, и, когда играет музыка, у меня перед глазами синие морские волны, а иногда я даже лечу на оранжевых, синих и красных облаках, когда поют флейты, я переношусь на бескрайнее зеленое поле. Хор птичьих голосов может развеселить меня, вывести из уныния, а иногда мне слышится оранжевая мелодия, позже к ней присоединяются и другие мелодии, как разноцветные ручейки, текущие ниоткуда… я знаю, что это ребячество, и мне стыдно… по я отклоняюсь от своего рассказа. Я говорила вам, что я перебрала в голове все это, пока он вез меня на ночь к себе домой. То, что он европеец, мне уже было безразлично.