— Другое дело — дочь Орлова. Отец — полковник, командир части, сама окончила десятилетку и собирается, как говорил дотошный начальник полкового клуба старший лейтенант Веточкин, поступать в театральный вуз. Иметь такую жену да еще в придачу такого тестя — совсем недурственно, при условии, конечно, что дщерь Орлова не какое-нибудь «чудище». Но раз девушка мечтает о сцене, то логично предположить, что она имеет и соответствующую, как выражается тот же Веточкин, фотогеничную внешность…

Таким примерно был ход мыслей Леонида Щурова. И вот однажды жена Михаила Кареева — Нелли, обычно первой в гарнизоне узнававшая все новости, встретив Щурова, вдохновенно затараторила:

— Ах, Леонид! Слышали? Орлова приехала! Такая душка! Вы сразу влюбитесь. Клянусь!

Щуров сделал вид, что его нисколько не интересует новость. Изобразив на выхоленном лице почти онегинскую хандру, он зевнул и завел разговор о разных, не относящихся к делу пустяках.

Но с этого дня серая, как шинельное сукно, жизнь Леонида наполнилась новым, волнующим содержанием. Им овладело томительное беспокойство, подобное тому, какое испытывает борзая, почуяв близкую дичь.

В воскресенье в полковом клубе состоялся вечер отдыха офицеров и членов их семей. Естественно было ожидать, что на вечере появится молодая Орлова. И Щуров тщательно подготовился к первой встрече: голубоватое лезвие бритвы трижды прошлось по мягкому, округлому подбородку, новый, хорошо сшитый китель сидел ловко, как на манекене в витрине Главвоенторга в Москве, отутюженные брюки нерушимо хранили безукоризненные складки.

В клуб Щуров пришел задолго до начала. Смахнул пыль с ботинок, еще раз проверил, не слишком ли выглядывает подворотничок, осведомился у Веточкина насчет танцев, обычно составляющих весьма существенную часть программы такого рода культурно-просветительных мероприятий.

Веточкин понимающе подмигнул и с непостижимой прозорливостью заметил:

— С ходу хочешь поразить ее, жестокий!

Щуров сделал вид, что не понял намека. Но, отойдя в сторону, призадумался. Раз все понял Веточкин, значит, избран примитивный путь. А как же быть? Что предпринять? Какие снасти употребить для уловления юной голубицы?

И вдруг в голову пришла довольно ловкая мысль: а что, если весь вечер держаться в стороне от Орловой, избегать знакомства с нею, создать впечатление скромного, даже застенчивого человека. Может быть, благодаря этому и обратит внимание приезжая девица на офицера, который красив, элегантен, воспитан, но не лезет в глаза, не падок на новые знакомства и вообще довольно рельефно выделяется на фоне грубоватой и сероватой армейской публики. Конечно, и это не бог весть какой хитроумный прием, но Щурову он представился самым лучшим, пожалуй, даже единственным, который может принести успех.

Вестибюль полкового клуба заполнялся офицерами, офицерскими женами, дочерьми, свояченицами и прочими чадами и домочадцами. Уже зажжена большая люстра с дрожащими, как плечи цыганки в танце, стеклянными подвесками. Уже гремит духовой оркестр, послушный вдохновенным взмахам дирижерской палочки полкового капельмейстера старшины сверхсрочной службы Карпа Карповича Лысокобылкина. Ослепительная Нелли уже прошла через зал походкой, какой щеголяют манекенщицы, демонстрируя новые фасоны платьев в просмотровом зале Дома моделей на Кузнецком мосту. Вслед за ней, насупившись, поплелся — сразу видно, вечера отдыха не его стихия — Михаил. То тут, то там мелькает вездесущий Веточкин, вспотевший, озабоченный, и очки прыгают на его носу, как телега на булыжной мостовой.

Минут за десять до начала вечера в клуб прибыли Орлов, Бочаров, Варвара Петровна. Вместе с ними в фойе вошла девушка в простом синем платье с беленьким кружевным, как у школьницы, воротничком. Нетрудно было догадаться, что это и есть Лена Орлова.

Если бы девушка в синем платье была машинисткой, санитаркой или официанткой, то и в этом случае Щуров не мог бы не обратить на нее внимания: живое золото волос, вырываясь из плена гребенок и шпилек, дрожало над выпуклым лбом, большие серые, все лицо освещающие глаза, спокойные, детские, не тронутые помадой губы.

Но девушка была дочерью командира полка, и это в глазах Щурова словно подымало ее над толпой примелькавшихся посетительниц клуба, влекло к себе.

Начался концерт. Участники полковой самодеятельности усердно пели «Уральскую рябинушку», бойко читали «Переправу» из «Василия Теркина», с гиком и посвистом отплясывали украинский гопак. А Щуров из своего дальнего угла украдкой поглядывал в сторону Орловой. И чем больше смотрел на девушку, тем сильнее она ему нравилась. Нравились ее волосы, чуть отброшенная назад голова, улыбка, манера аплодировать, поднимая ладони к лицу. Случилось то, что уже давно, во всяком случае с послевоенных лет, не происходило со Щуровым: он влюбился.

Окажись Лена Орлова курносой, серенькой, неловкой, он, презрев свой хитроумный план, спокойно подошел бы к ней: пригласил бы танцевать, смешил армейскими испытанными афоризмами, с придыханием декламировал бы лирические стихи, рассчитанные на уязвление беззащитных девичьих сердец. Одним словом, вел бы себя, как обычно, уверенный в своей неотразимости, привыкший всегда находиться в центре внимания невзыскательного женского общества военного городка.

Но теперь Щуров растерялся. Лена понравилась ему сразу, понравилась так, как никто не нравился раньше. А кто был раньше? Высоченная Нюрка из санчасти, пахнущая борщом повариха Пашка… Случайные встречи с податливыми, неразборчивыми, неинтересными женщинами, с которыми сходятся без волнений и расстаются без сожалений!

Весь вечер, вопреки обыкновению, Щуров не танцевал, не принимал участия в играх, не прохаживался по залу на виду у всех. С сумрачным, несколько даже поблекшим лицом он жался у стены, не переставая наблюдать за Леной. И было такое ощущение: вот появится кто-то чужой, посторонний и у него из-под носа уведет ту, что должна принадлежать ему…

Лишь в самом конце вечера в дальний угол, где угрюмо и одиноко отсиживался Щуров, как яркоперая птица залетела раскрасневшаяся, оживленная Нелли.

— Леонид! Что случилось? Где вы пропадаете? А ведь, кроме вас, и танцевать никто по-настоящему не умеет! — и, подхватив упирающегося Щурова, закружилась с исступленным вдохновением.

Легкая, изящная Нелли не танцует — летит на томно извивающихся звуках оркестра. И даже уши Карпа Карповича шевелятся от удовольствия, и он одобрительно хмыкает:

— Ишь шельма!

Танцуя с Щуровым, Нелли первым долгом задала партнеру вопрос, с каким на протяжении вечера обращалась ко всем офицерам:

— Как вам понравилась Леночка Орлова?

Щуров равнодушно пожал плечами:

— Увы, ничего не могу сказать. Я с нею не знаком.

— Как? Вы еще не знакомы? — ужаснулась Нелли. — Преступление. Я сейчас же вас познакомлю. Я уже ей говорила о вас.

— Нет, нет, — запротестовал Щуров.

— Не ломайтесь, — прикрикнула Нелли. — Я знаю, она вам понравится, — и, схватив Щурова за руку, подвела к Орловой, разговаривавшей с Михаилом Кареевым.

— Леночка, рекомендую. Наш самый блестящий офицер. Привела насильно, ни за что не хотел идти. Необъяснимый припадок застенчивости, — разом выпалила Нелли.

— Нелли, вы меня смущаете, — с укоризной проговорил Щуров, чувствуя, что действительно смущен.

— На тебя не похоже, — заметил Кареев. — С чего бы?

Впервые так близко Щуров увидел спокойные, большие, удивительно ясные глаза Лены Орловой. Если издали она в своем скромном платье казалась интересной, изящной, то сейчас он видел только глаза и понимал: в его жизни произошло событие, которое изменит, повернет все по другому — бог весть какому — руслу.

Лена видела смущение офицера, его, пожалуй, даже испуганные глаза и, протягивая руку, улыбнулась:

— Лена!

— Леночка, а ведь Леонид у нас лирик. Как он стихи читает! Талант! — щебетала Нелли, не обращая внимания на смущенный вид Щурова.

— Нелли! — нахмурился Щуров.