И вышла, извинившись, что оставляет гостя скучать в одиночестве.

Лин редко говорила о семье, а если говорила, то любой сторонний человек не заподозрил бы подвоха. Да и свои, если не обладали достаточной степенью проницательности, редко догадывались об истинном положении вещей. Их удивляло то, что приемная дочь лорда Тиушэ, которую он, несмотря на происхождение, опекал, как родную, занимается странными вещами, не желая присоединиться к милой праздности, в которой живут ее младшие сестры. Кто-то списывал это на характер, унаследованный от отца-эльфа, кто-то осуждал, но истинную причину знали трое.

Лорд Тиушэ, который привык подмечать в людях и не только в людях скрытые таланты и любил эти таланты использовать — в своих, конечно же, интересах.

Кронпринц Антуан д’Альвело, который разделял взгляды лорда Тиушэ на таланты и считал, что умелое их использование достойно хорошей награды.

И Юлиан дель Эйве, который, в принципе, придерживался мнения, что женщине не обязательно превращаться в комнатное растение.

А вот леди Вирини, с возрастом превратившаяся из самоуверенной красавицы, легко нарушающей светские правила ради собственных удовольствий, в поборницу тех самых правил, казалось, видела в старшей дочери лишь товар. Слишком необычный, чтобы заинтересовать солидного покупателя. Слишком дорогой для тех, кому может приглянуться. Прелестный цветок, выросший на ядовитой лозе, опасный и странный. Возможно, именно поэтому леди Вирини позволила Айвеллин заниматься тем, чем любой приличной леди заниматься было нельзя — ни под каким предлогом!

Работать.

По крайней мере, пока не появится безумец, готовый взять в жены существо, застрявшее между мирами и одинаково бесправное в обоих.

Леди Вирини видела это так, но упускала из вида многие важные мелочи. Скрытые таланты Лин принесли свои плоды: связи и деньги, и еще титул, и еще поддержку со стороны представителя Королевской Семьи. Так что лорда Нельде Ан’Эдха из рода Винья, младшей ветви Высокого Дома Глэннэ, можно было бы назвать, скорее, пронырливым и практичным сукиным сыном, чем безумцем.

Собственно, именно практичным и пронырливым он и был. Высокомерным, как все эльфы. Недоверчивым, как любой жених, чья невеста позволяет себе общение с холостыми мужчинами, имеющими нахальство прийти в дом ее родителей и что-то требовать. Достаточно умным, чтобы спрятать это недоверие, когда Кондор назвал себя и протянул ему руку, улыбаясь как можно более дружелюбно.

— Я знаю о вас, — лорд Нельде смотрел чуть свысока и не улыбался. — Слышал о вашей семье.

Он коротко кивнул и пожал протянутую руку, и это был хороший знак. Кондор заметил, как бледная от волнения Лин выдохнула.

— Я бы предложила вам остаться, милорд, — сказала она жениху ровным, но приглушенным, словно простуженным голосом. — Но, увы, то, что мы будем обсуждать с господином дель Эйве, мы не можем обсуждать в присутствии посторонних.

— Я услышал вас, Айвеллин, — ответил эльф и, приложив ладонь к груди, поклонился невесте. — Не буду мешать. Передавайте леди Вирини и сестрам мои лучшие пожелания, увы, я воспользуюсь предлогом и тоже вернусь к важным делам. Был рад узнать вас, лорд дель Эйве, — добавил он, глядя на Кондора уже с меньшим высокомерием. — Надеюсь однажды поговорить не на бегу.

Скорее всего, это было сказано из вежливости, но лорд Нельде хотя бы не попытался навязать свое общество под любым предлогом — просто из мнительности или мелочной ревности. Это радовало. Кондор проводил его взглядом, настороженным и пристальным, на всякий случай, если самоконтроль лорда Нельде даст проявиться каким-то еще эмоциям или чувствам, но сын дома Глэннэ был так же спокоен, как камень в лесу. Спокоен — и словно бы равнодушен.

— Ну… ты ему не понравился, — сказала Лин, устраиваясь на стуле за письменным столом. Бронзовый грифон, безделушка, стоящая рядом с чернильницей, моментально оказалась в руках девушки. — Но я склонна считать, что ему, в принципе, нравится только его отражение. Или то, что приносит выгоду.

— Мне жаль, — Кондор сел на край стола.

— О, ты единственный, кому искренне жаль, — Лин повертела грифона и отставила его в сторону. — Мне — не жаль, — добавила она, посмотрев в глаза Кондора. — Так что оставь, пожалуйста, свою жалость самому себе. Я просила тебя прийти завтра, Кондор. Завтра, не сегодня. Сегодня я никуда не готова идти, и более того… — она громко втянула воздух, заставляя себя замолчать и не наговорить лишнего.

Кондор в ответ развел руками.

— Боюсь, мне нет смысла забирать тебя отсюда, — сказал он и замолчал, давая Лин время понять и осмыслить.

Она замерла, и строгость на ее лице сменилась удивлением — куда более искренним, чем это вот возмущение и показная злость.

— Как так? — выдохнула Лин, широко распахнув глаза. — Что случилось?

— Ты не отстранена, нет, — Кондор смотрел на грифона. — Но, думаю, у тебя сейчас появится время заниматься личными делами. Недели две. Может быть — месяц.

Он снова замолчал, словно не продумывал все эти почти полчаса, проведенные в одиночестве, стратегию и тактику собственного рассказа о том, что произошло вчера — и не только вчера, а вообще, за последнюю неделю, странную, полную событий, долгую, будто бы счет шел не на дни, а на месяцы.

— Я не знаю, что происходит, — наконец, сказал Кондор, все еще смотря на грифона.

Лин поставила статуэтку прямо посреди чистого, пустого от бумаг и мелочей пространства, и бедный грифон выглядел откровенно потерянным. Как и Лин, тонкая и хрупкая, слишком женственная для этого строгого интерьера, в слишком нарядном нежно-голубом платье, выбранном, видимо, под цвет глаз. С живыми фрезиями в сложной прическе, на которую, скорее всего, было потрачено несколько часов. С полоской голубого бархата, обхватывающей тонкую шею.

— Я не хотел портить тебе… что-то, — сказал Кондор, проводя указательным пальцем по глянцевой поверхности стол — круг, перечеркнутый наискось. — Но могло так сложиться, что завтра я бы не успел никуда, поэтому я пришел сегодня. Предупредить и узнать, что у тебя все в порядке.

Лин кивнула, прикусив нижнюю губу.

— У меня все, как должно.

Не «в порядке» и тем более — не «хорошо».

Она точно хотела спросить, но не знала, что и как спрашивать. Может быть — обдумывала происходящее, прикидывая варианты развития событий. Может быть — искренне переживала о тех, кто остался в Замке. Вот в это второе очень хотелось верить. Почему-то.

— У нас… тоже. Если не считать того, что Замок, кажется, перестал быть безопасным. В том плане безопасным, в котором мы его всегда считали, — добавил Кондор многозначительно. — Не уверен, что могу рассказать тебе обо всем, что произошло, но…

— Говори, — Лин упрямо дернула головой. — Это всяко интереснее светской болтовни, которую я буду слушать, когда выйду отсюда.

Он выдохнул, еще раз посмотрел на несчастного грифона — и рассказал. Все — почти так, как оно было. Про ночь Хёга, про Изнанку, про скрытые таланты леди Лидделл, про встречу с Видящей, умолчав лишь о визите к Габриэлю, потому что пока что об этом было говорить нельзя. И потом рассказал еще — про то, что они решили в Галендоре. И, чуть задумавшись, стоит ли, про невероятно долгое вчера: про кровь на снегу, чужие голоса и погоню до самой границы Замка, за которой незваных гостей ждала злая и очень верная Сильвия.

Рассказал так, чтобы девушка, сидящая перед ним, не почувствовала себя предателем, сбежавшим от неприятностей, которые обрушились на остальных.

Лин застыла, чуть приоткрыв от удивления рот, еще более бледная, чем была, когда вошла сюда вслед за лордом Нельде.

— Я отвел леди Лидделл в самое спокойное место, которое знаю, — закончил Кондор, пытаясь говорить легко и спокойно, будто бы все эти дни были игрой. — Да, и вместо тебя и твоих мягких методов воспитания ей придется терпеть двух моих тетушек. Некоторое время, конечно. И, возможно, что прямо оттуда отправится в Арли, так что будь готова к подобному повороту.