— Твое дело ко мне может подождать еще час? — Парсиваль бросил на меня короткий, но очень острый и цепкий взгляд и снова вернул внимание Шамасу. — Я невероятно хочу есть и, думаю, леди Лидделл, которая, кажется, опрометчиво пропустила обед, не откажется от ужина.

Я на секунду прикрыла глаза, молча посчитала от трех до нуля и, кивнув, улыбнулась лорду дель Эйве. Видимо, визит Шамаса был для него чем-то… значимым, раз он лично зашел в библиотеку, а не прислал кого-то из слуг сказать, что вернулся. Или это из-за меня?

— Не откажусь, — Шамас взял свою сумку и нахмурился. — Присцилла не будет против? — спросил он серьезнее. — Она не выразила особого удовольствия, когда увидела меня сегодня.

— Присцилла передала мне, что от волнения и усталости у нее разболелась голова, — холодно сказал Парсиваль. — Увы, леди Лидделл, — добавил он чуть теплее, повернув голову ко мне. — Сегодня за ужином вы лишены удовольствия упражняться в остротах. Юлиан не просил вас ничего мне передать?

Я отрицательно покачала головой.

— Нет, милорд.

— Хорошо, — он кивнул, и мне показалось, что я заметила какую-то странную тревогу.

Мы вышли из библиотеки все вместе. Тересия успела куда-то исчезнуть, наверное, ушла раздавать ценные указания слугам. Шамас шел рядом со мной, в паре шагов за спиной лорда дель Эйве, и загадочно молчал, думая о чем-то своем. Добродушно-веселое выражение снова куда-то исчезло с его лица, и сейчас мастер Раферти казался мне странно хмурым и сосредоточенным.

— И все же… что это был за сюрприз? — спросила я полушепотом.

— А вы не догадались? — Шамас поднял взгляд на меня. — О, милая, сида подкинула своему любовнику ребенка.

— Такое бывает? — удивилась я.

— И не такое бывает, — хмыкнул Шамас. — Правда, боюсь, судьба таких детишек обычно… не слишком веселая, — он сказал это, на секунду замерев и посмотрев куда-то вперед.

Я оторвала взгляд от лице собеседника и тоже посмотрела вперед.

Лорд Парсиваль, который точно услышал этот короткий диалог, застыл на месте и сейчас смотрел на Шамаса со странной смесью недоумения и какой-то печали во взгляде. Шамас виновато улыбнулся, и лорд дель Эйве, нехорошо сощурившись, кивнул ему, отвернулся и быстрым шагом вышел из комнаты.

— Я чего-то не понимаю… — сказала я, сглотнув горьковатую от волнения слюну. Казалось, случилось что-то плохое.

— Не берите в голову, леди Лиддел, — попытался успокоить меня Шамас. — Вы задали вопрос, я на него ответил. Что услышал лорд Парсиваль — это уже наше с ним дело.

Я снова сосчитала от трех до нуля и пообещала себе побольше молчать в этом доме. Ну, по крайней мере, пока рядом со мной нет того единственного человека, которому я могу хоть сколько-то доверять.

В доме семьи Тиушэ мало кого любили.

Есть такие семьи: смотришь издали и кажется, что счастливее не найти, но стоит зайти в дом, как на тебя обрушивается кристально-чистая пустота и холод. И ни живые цветы, ни певчие птицы в клетках, ни улыбки — ничто не может заполнить пустоту там, где должно быть что-то еще, кроме цветов, улыбок и совместных обедов.

Немного эфирное и неосязаемое.

Незримое.

Нечто, связывающее людей крепче родственных уз и вопросов наследства.

Без этого чего-то ни цветы, ни тонкий шелк платьев, ни картины, ни зеркала, ни белоснежный мрамор лестниц не стоили ровным счетом ничего.

В доме семьи Тиушэ и мрамора, и цветов, и зеркал было достаточно, чтобы подчеркнуть высокий статус и богатство.

Лорд Тиушэ стоял на страже того особо хрупкого равновесия, которое всегда связывает интересы двух сильных игроков. И за сохранность этого равновесия ему платили много — так много, что ни одна из шести женщин, живущих в его доме, ни в чем не знала отказа. Даже та единственная женщина, которая носила другую фамилию, потому что лорд Тиушэ умел извлекать выгоду из всего, даже из тех вещей, которые для других мужчин, менее мудрых и хитрых, становились хуже мелкого острого камешка в ботинке.

Пять женщин Тиушэ принимали гостей в большой и светлой комнате, из-за резных колонн и цветочных фресок похожей на беседку посреди летнего сада. За высокими окнами, за разноцветными витражами шел снег, тяжелый, густой, он превращался в воду, коснувшись мостовой, но оседал на крышах и кронах кипарисов, налипал на одежду случайных прохожих и превращал черную землю в грязь. Снег в Лоссэ был явлением редким и не менее странным, чем гость, который в этот час, предназначенный для светской болтовни, пришел так, как приходят по делу — тихо, не заявляя о себе, словно боялся привлечь лишнее внимание, остался за пределами гостиной, передав через слугу леди Вирини сложенный вчетверо листок бумаги.

Леди Вирини, продолжая улыбаться своей собеседнице — еще одной жене человеческого посла, тоскующей в городе, где каждый второй человеком не был, — бросила короткий цепкий взгляд на две строки, написанные острым, летящим почерком. Может быть, на мгновение лицо ее омрачилось, но уж что, а лицо леди Вирини Тиушэ умела держать в любой ситуации. Она кивнула своей дочери, старшей из четырех, сидящих в этой гостиной, и, выразив искренние извинения, покинула гостей.

Человек, которого она не слишком хотела видеть, был в кабинете. Он нервно ходил по комнате и, кажется, то ли куда-то торопился, то ли просто не знал, чем занять себя, пока ему пришлось ждать здесь, в нарочито неуютной темной комнате с мрачно-помпезным портретом прадеда лорда Тиуша над камином. Леди Вирини плотно закрыла за собой дверь, убедившись, что в коридоре нет никого из слуг, дочерей и, тем более, гостей дома, и натянула на лицо вежливую улыбку.

— Леди Айвеллин занята, — сказала она сразу после обмена короткими ничего не значащими пожеланиями доброго вечера. — Если вы согласны подождать ее, я могу предложить вам чай или кофе.

Она еще раз окинула незваного гостя внимательным взглядом, оценивая, стоит ли выпускать его из кабинета на публику, и пришла к выводу, что нет. Даже если взять во внимание его статус и принадлежность к известной фамилии, само его появление может вызвать много неловких и неудобных вопросов, начиная от того, каким образом он вдруг оказался в Лоссэ, и заканчивая тем, что связывает его с Айвеллин, старшей дочерью леди Вирини. И вот об этом леди Вирини предпочла бы помалкивать.

Тем более, сейчас.

— И долго она будет… занята? — спросил гость с улыбкой, которая лучше любых слов говорила, что неприязнь леди Вирини он отлично уловил, но тоже умеет держать лицо.

— Долго, — леди Вирини подошла к камину и поправила серебряную статуэтку гончей, которая стояла немного не так, как должна была. — У нее очень важная встреча.

— О, я не тороплюсь, так что, пожалуй, чай, — словно в подтверждение этих слов гость сел в кресло и щелкнул пальцами, отчего в камине вспыхнуло яркое пламя и леди Вирини едва успела грациозно отойти на шаг в сторону. — Здесь прохладно, простите мне мое самоуправство.

— Ну, если вы уже решили, что здесь вам будет удобно ждать мою дочь, я пришлю к вам кого-нибудь из слуг, — сказала леди Вирини, сдержав порыв намекнуть волшебнику, что разжигать огонь в камине, вообще-то, не дело лорда. — Вы оставили пальто в прихожей? — спросила она, заметив, что выглядит гость совсем не так, как выглядел бы кто угодно, пришедший с улицы в такую погоду.

— У меня нет ни пальто, ни плаща, леди Вирини, — ответил Юлиан дель Эйве. — Я уйду так же тихо, как пришел. Но мне очень нужно увидеть леди Айвеллин, и я согласен ждать столько, сколько потребуется.

— У нее встреча с лордом Нэльде, — леди Вирини посмотрела на мага уже без попытки скрыть неудовольствие от его присутствия. — С женихом.

— Я понял, миледи, — гость улыбнулся. — Я пришел по важному делу и ни в коем случае не стремлюсь конкурировать с благородным сыном рода Винья.

Она мысленно послала его в том направлении, о котором благородным леди не следовало знать, и вежливо улыбнулась, сделав вид, что шутка была удачной.