— Вы чего просите, девчата? — стараясь выглядеть внимательной и доступной, спросила Варвара, кивнув им присесть.

Те, однако, остались стоять около ее стола.

— Мы в тяжелом положении. Нам обещали квартиры, а оказалось… ютимся по углам, — проговорила тоненькая.

— Сразу подавай хоромы! — пожурила их Варвара.

— Мы не просим хором. Там сыро. Туалет за пятьдесят метров. Холодно.

— Народная, миленькие, жизнь. Государство не может пока каждого ублажить, у него поширше задачи.

— Но ведь и мы тоже государство, — довольно смело напомнила ей миловидная.

— Молодые кадры, — испуганным голосом вставила из-за плеча ее подруга.

— Какие вы кадры — покажет будущее, — сказала Варвара, стараясь как можно приветливее выглядеть, — Не нахожу страшного — годик-два пожить на квартирах. Мы жили похуже. А вообще-то заглядывайте. Я к нашему просвещенью с душой. Всегда рада помочь.

Молодые преподавательницы, потоптавшись еще немного, вышли, и секретарь доложила, что к ней две женщины из ее родной деревни — из Усвятья. Нужно заметить, что сама Варвара очень не любила, когда ей напоминали о ее деревенском происхождении. Как-то коробило это ее. «Кого черт принес? — стала она перебирать в уме баб, кто понаслышке еще оставался в деревне. — Дуська Лыскина, что ль? С Фрузой Гурьевой?» Она остановилась на этих бабах потому, что те всегда отличались горлодерством. В душе ей было даже приятно от одного сознания власти над ними. Первой в дверях действительно показалась Лыскина. На ней было все то же потерявшее цвет пальтишко с облезлым лисьим воротником. «Порядочно ж ты его таскаешь! — отметила Варвара. — Каждому свой удел». Лыскина улыбнулась, припомнив, как вместе с Варварой когда-то воровали в грядах репу и грызли ее в кустах. «Хорошо пристроилась. Всегда ты норовила упрятаться за чужим горбом», — думала она, неловко подвигаясь к столу. Вместо же Фрузы явилась маленького росточка, кургузая, в плисовой курте и в цветастом, с длинными кистями платке женщина, — в первое мгновение показалась незнакомой Варваре. Но, присмотревшись к острому, сорочьему, обсыпанному веснушками лицу ее, она узнала Татьяну Мишину. Варвара хорошо помнила ее язык и всегда побаивалась его.

— Рада вас видеть. Здравствуйте, бабы! — Варвара вышла к ним навстречу из-за стола. — Давненько ж мы не встречались! Все собиралась заглянуть в деревеньку, да заботы. Ну что новенького?

— С места — да в курьер? — засмеялась, показывая остатки зубов, Татьяна.

— Садитесь. Как там жизнь?

— Что ж, наша жизнь — день миновал, и то давай сюды. — Дуська чувствовала, что теперь перед ними сидела не та уже Варвара, которую можно было, как товарку, хлопнуть по плечу.

— Сколько в деревне осталось хат?

— Полтора десятка, — ответила Татьяна.

— Значит, деревня наша под снос, — равнодушным голосом сказала Варвара.

— Рановато ты ее собралась схоронить, — Татьяна с насмешкой смотрела на нее; и тон, и взгляд ее раздражали Варвару.

— Не я собралась, а время и новые задачи, — значительным тоном поправила ее Варвара. — Тут понимать надо новый горизонт.

Татьяна вприщурку глядела в высоко поднятые брови Варвары, как бы ожидая от нее чего-то особенного.

— Ясно дело — маштаб… Гм! — Она умолкла и покашляла.

— Конешно, тут не нашего ума, — заметила Дуська, покряхтывая и поскрипывая стулом.

Варвара очень хотела услышать от них похвалу себе — продвижению по службе, но женщины помалкивали, и в душе ее начала копиться озлобленность против них. Наверняка явились что-либо просить, но ведут себя так, точно она зависит от них.

— Ко мне с нуждой?

— Да. Не могла б ты пристроить где в городе наших девчонок? Общежития нет, а домой-то, сама знаешь, — далеко, не наездишься. — Дуська умолкла под тяжелым взглядом Варвары.

— Специальности имеют?

— Они ж только с школы, — сказала Татьяна.

— Пусть идут на стройку.

— У них свои планы.

— Пролезть в чистые места?

Татьяна, не ожидая конца разговора, решительно поднялась, кивнув Дуське:

— Чего тут разводить? Пошли! Не видишь разве — зажралась?

— Ты бы малость придержала гонор, — посоветовала ей Варвара. — Так-то выйдет лучше для тебя.

— Да уж как-нито проживу и с ним.

— Извини, коли что, — поднялась и Дуська.

— Повесь над столом свой портрет, — предложила, обернувшись около дверей Татьяна.

Варвара промолчала, глядела поверх их голов; в тишине скрипнула затворившаяся дверь.

VIII

Мужики продолжали восстанавливать памятник зодчества, перерабатывая по предложению Ивана Ивановича каждый день по два лишних часа, которые не вписывались в наряд. Летом, когда они приступили к восстановительным работам, никто в Демьяновске не верил, что можно было вернуть этим черным руинам жизнь. Откровенно сказать, не очень верил в успех и областной архитектор Дубинин, главным образом вследствие того, что руководитель ремонтных работ Тишков, малограмотный мужик, отказался от его проекта и заявил ему, что «сделаем тютелька в тютельку». Дубинин, много учившийся архитектуре, не отстающий от времени и осознающий могущество и всесилие научного познания, опирался, как и большинство его коллег, именно на эти выученные догматы и не очень доверял смекалистым, полуграмотным, так называемым мастеровым людям, и не любил разговоров, когда указывали на достижения таковых в прошлом, украсивших необъятную русскую землю, возведя великие храмы, остающиеся чудом (что уцелело) и в наши дни. Он ехал в Демьяновск, не сомневаясь увидеть, что делалось тяп-ляп еще и потому, что, без сомнения, мужики прикладывались к бутылке. Дубинин, сорокалетний, весь отутюженный, чистый, в белоснежной сорочке и в богатом замшевом пальто человек, вошел вовнутрь собора, пораженный тем, что предстало его глазам. Все до единого выломы в стенах уже были тщательно заделаны. Дубинин хорошо помнил их, и именно те безобразные выломы поддерживали его мнение, что памятник искусства, по всей видимости, не удастся восстановить. В особенности в ужасном состоянии находилась правая стена: она в скором времени должна была рухнуть. Они восстановили не менее половины погибшей лепнины, придающей легкость и воздушность памятнику. Громадная, обросшая травой и кустами, рваная снарядная дыра у самого купола, угрожающая перекосом всей кровли, тоже была искусно заделана и совершенно слилась с общей настенной гладью. Ступенчатые выломы в стене придела, будто оставленные молью прорехи на кафтане, весело краснели кирпичом в местах починки. Из прижженных дубовых плашек обитая по краям зеленой жестью дверь была копией прежней, сохранившейся на фотографии. Она основательно висела на больших, выкованных в кузнице по форме трефы завесах. Покончив дело со стенами, мужики дружно насели на восстановление купола. Это была самая тяжелая и ответственная работа, под силу лишь опытнейшим строителям-реставраторам.

— Я рад. Не ожидал. Все очень хорошо и как надо, — похвалил архитектор. — Какие ко мне вопросы?

— Похлопочите насчет кровельного железа, — ответил Иван Иванович, зная по опыту, что о чем-то большем нельзя было и думать.

— Заявка уже давно подана. Еще о чем-нибудь просить нужно?

Тишков махнул рукой:

— Обойдемся. Горох об стену.

Архитектор покосился на тучную, выделяющуюся фигуру Туманова, угадав в нем нерабочего человека, очевидно откуда-то явившегося сюда, в народ.

— Кто это? — спросил он тихо, кивнув на него.

— Видите ж — штукатур.

Похвалив их еще раз и опять прибавив: «Не ожидал!», архитектор ушел, продолжая удивляться смекалке рабочих и одновременно поддаваясь ревнивому чувству, что делалось не совсем так, как намечал по плану он.

Бригада же, не приостановившая дела во время присутствия архитектора, находилась на лесах под куполом. Утром, как только пришли, Иван Иванович поставил Туманова на более легкую работу: подносить и привязывать ведра с раствором. В то же время это была самая неблагодарная работа. Туманов это видел. Сперва он возмутился: «Что он, в самом деле? Я же не ишак!» Но вспышка прошла. «Больше-то я ничего не умею, чего же возмущаться?» — одернул он себя.