Да, Валентин Пересядько совсем другой человек. «В наше время, — часто говорил он раздраженным тоном, — надо иметь в жизни одно дело и получать за него добрые гроши, а всякие там увлечения музыкой, фотографией или еще чем-нибудь — пустая трата времени». И тут я еще острей ощутила, что нет сейчас рядом Игоря. Пойду к нему! Быстро набросив пальто, я выбежала из дому. На улице холодный дождь, темнота. Игорь наверняка будет ругать меня. Ну и пусть!
Кто-то быстро шел мне навстречу, хлюпая сапогами по лужам. Игорь!.. Меня ослепил яркий луч фонарика.
— Галина, ты куда?
Нет, это не Игорь… Я узнала голос Сашки.
— Бегу в управление.
— Напрасно, Галя: Игорь уже уехал. Вот записка от него, просил передать.
— Спасибо. А почему Игорь сам не зашел, не знаешь? Может, случилось что-нибудь?
— Его срочно вызвали в больницу. Взял ребят и поехал.
— Сашка, а ты?..
— Видишь ли, я обладаю самой наипоганейшей группой крови — третьей.. А у Виктора — вторая. Потом учти — я к тому же еще изрядно проспиртован. Даже если б группа подошла, все равно кровь моя не годится. А жаль! Хотелось бы прославиться!
— И когда ты перестанешь острить, Сашка! Такая беда, а ты со своими шутками!
— Какие же это шутки! Вот посмотришь, портреты Игоря и других Витькиных спасителей обязательно тиснут в районной газете, а может, и в областной. Вот тебе и слава! А впрочем, — спохватился Сашка, — впрочем, миледи, довольно стоять на дожде. Вот, держите еще три письма — и пошли. Я провожу вас, а то влетит мне еще от сердитого начальника района…
— Погоди, погоди, что это за письма?
— Давай-ка быстрей домой! Прочтешь — узнаешь.
Мы шли к бараку почти наугад, потому что света в окнах не было.
— Спокойной ночи, миледи! — крикнул на прощание. Сашка и зашагал в темноту.
Едва я вошла к себе, как лампочка, мигнув три раза, погасла. Значит, уже двенадцать часов! Ощупью нашла спички и зажгла керосиновую лампу. Комнату озарил неяркий, дрожащий свет. Но все равно читать можно! Интересно, от кого эти письма? Меня не покидало какое-то смутное беспокойство.
У Игоря сейчас, наверное, берут кровь. А вдруг это опасно?..
Волнуясь и нервничая, я быстро вытащила из кармана пальто записку и письма. Игорь писал, чтобы я не беспокоилась, что все будет в порядке. Отложив записку, я схватила одно из писем.
Это от мамы! На втором стоял адрес подруги из Панина. От кого же третье? «Адрес отправителя: Люберцы, Смирновой…» Люберцы, Смирновой? Но у меня знакомой с фамилией Смирнова никогда не было! Посмотрела еще раз — нет, адресовано мне! И тут вдруг я вспомнила, что именно в Люберцы отправила письмо, в котором просила помочь найти мать Виктора!.. Он, кстати, хорошо вспомнил тогда и улицу и даже номер дома, где жил с матерью после того, как их бросил отец. Надорвав конверт, я извлекла небольшой листок.
«Уважаемая Галина Ивановна, добрый день! Сегодня меня вызвали в милицию и передали ваше письмо. Нет слов, чтобы выразить вам мою благодарность. Мне все еще ие верится, что сын мой жив, — столько прошло лет!.. Боже, какое это счастье! Но почему у него такая странная фамилия? Я разыскивала своего Виктора долгие годы. Но у меня даже и в мыслях не было, что он может сменить фамилию. Видно, его оскорбляло все, что связано было с отцом, даже фамилия. Помню, как метался он, не находил себе места, когда муж мой бросил нас. Потом Виктор бесследно исчез. Умоляю вас, дорогая Галина Ивановна, напишите подробней о Викторе: как его здоровье, как работает, как выглядит. Сообщите, пожалуйста, и его адрес. Я выеду немедленно. Верю, что Покровский-Дубровский — это мой Витя. Кроме него у меня никого нет. Еще раз умоляю — телеграфируйте! Всей своей жизнью буду обязана вам!.. Поцелуйте за меня Виктора…»
Я читала письмо, а лоб мой покрылся испариной. Что будет? Что будет?.. Ведь она теперь немедленно приедет, а тут такая беда! Но разве можно писать ей об этом? Несчастная женщина, столько лет искавшая сына, наконец находит его — и что же: он в больнице…
Что же делать, что делать? От всего этого можно с ума сойти. Лихорадочные мысли теснились в моей голове, В эту ночь я уснула в одежде. Едва только рассвело, я помчалась к Кириллову — он хорошо знает Виктора. И еще я надеялась, что именно Кириллов поможет мне составить ответ матери.
Он уже собирался на работу, когда я вошла к нему. Удивленно и даже как-то испуганно посмотрев на меня, Кириллов спросил:
— С Виктором плохо? Говорите, Галина Ивановна!
Отдышавшись, я постаралась успокоить его:
— Нашлась мать Виктора! Вот письмо…
— Да что вы!.. — Кириллов чуть не вырвал его из моих рук.
По мере того, как он читал, лицо его все больше мрачнело.
— Галина Ивановна, надо матери дать телеграмму. Пусть немедленно выезжает. Так будет лучше.
— Но как сообщить об этом Виктору? Может, не говорить пока ничего?
— Нет, так не годится. Надо как-то подготовить его. Он ведь все время по матери тосковал. Знаете что? Поедем сегодня после работы в больницу?
— А не поздно? Нас могут не пустить.
— Сходим к главврачу, объясним, в чем дело, — пропустят. А вы, Галина Ивановна, дайте сегодня же телеграмму матери Виктора. И вызов оформите, хорошо? А мы с ребятами денег ей на дорогу соберем — пусть вылетает самолетом. И надо же так случиться! У Витьки Покровского мать нашлась, а он, горемыка, — без ноги! И все из-за меня. Понимаете, я не нахожу себе места, в голову ничего не лезет, не могу ни есть, ни пить, забываюсь только на работе.
— Поздно ныть, теперь не вернешь… Я ведь тоже перед ним виновата, не могла раньше помочь найти мать.
— Ладно, поехали. А вы не знаете, как там вчера обошлось?
— Не знаю. В больнице был Игорь, но он еще не вернулся. Может быть, я и его застану. Едем!
Когда мы с Кирилловым прибыли в больницу, Игоря там уже не было. Оказывается, он дал вечером кровь, его уложили в палату, но рано утром Игорь сбежал на причалы. Врач разрешил пустить нас к Виктору. Мы надели длинные, до самых пят, халаты и пошли вслед за сестрой. Нам посоветовали не скрывать от Виктора, что наконец-то нашлась его мать, и дали понять, что парню нужна основательная встряска, которая поможет ему избавиться от тоски. Главное — чтобы он захотел побыстрее выздороветь.
До чего же это все ужасно! Я никак не могла представить себе Покровского-Дубровского без ноги!
Красивый, сильный парень — и вдруг такое несчастье!
В палате четыре койки. Две свободные, на двух других лежат больные. Но где же Виктор? Неужели этот незнакомый парень и есть наш Покровский-Дубровский? У меня сжалось сердце. Да, это Виктор, его глаза! Но как он изменился, как исхудал и побледнел! В глазах его нет прежних озорных искорок.
Он молча смотрел на нас, безучастно и отчужденно.
Кириллов взял табуретку и подсел к кровати Виктора, а я подошла к тумбочке и принялась вынимать из сумки переданные ребятами лакомства: консервированный компот, конфеты, печенье и даже свежие мандарины. Недаром за Виктором утвердилась слава сладкоежки. Но когда я открыла тумбочку, то, к удивлению своему, увидела, что она вся забита сладостями. Значит, Виктору действительно плохо! Наблюдавший за мной его сосед по койке сказал:
— Не ест совсем, хоть вы его заставьте…
Виктор повернул голову к нему и хрипло проговорил:
— Не лезь, Серега, не береди душу. И без тебя тошно.
Сосед оперся на локоть и сказал с укоризной:
— Вот так каждый день: «Не лезь, не береди…» Совсем духом упал. Одно слово — герой… Разнылся, разохался.
Наверно, эти слова Виктор слышал не раз, потому что остался к ним совершенно равнодушным.
Вытащив из сумки книжку, я протянула ее Покровскому:
— Вот, Виктор, чтобы не было скучно.
— А это случайно не «Повесть о настоящем человеке»? — мрачно усмехнулся он. — У меня их уже три.
Я пристально посмотрела на него:
— Не думала, что ты окажешься таким слабеньким, таким…